— Это хорошо. Ну а насчет солдат — я улыбнулся от предстоящего моего слова — "к сожалению" пока глухо. И я боюсь — изменить в данном случае историю мне не удастся. Тут вмешался наш русский менталитет. Пока не загорится хата никто и не пошевелится, чтобы не допустить подобного. Пинками может и можно их загнать на завод, но сами они подумать и что-то предпринять, пока не в состоянии. У них сейчас одна цель: — вернуться домой. Как это сделать, каким путем, солдаты не знают, а офицеры в большинстве хоть и думают примерно так же, но у них понятие чести и достоинства несколько по-другому смотрятся, и к присяге отношение совсем иное. Раз они присягнули служить Временному правительству, то, значит, будут поддерживать его во всем. Вот и пошла коса на камень. И чем дальше, тем все больше и больше растет это противостояние. Хочу я или не хочу помешать, но предстоящая войнушка между ними произойдет обязательно. К сожалению.
— Может, стоит поговорить с командованием дивизии, да и с Занкевичем можно попробовать. Все-таки у них кроме амбиций есть и понимание ситуации? — Свои рассуждения на эту тему Игнатьев сам же и опроверг. — Нет, не получится уже. У офицеров обида на солдат слишком большая появилась. Хотя обижаться в первую очередь нужно на самих себя. Не понять, что в стране перемены наступили и продолжать унижать своих подчиненных может только недальновидный человек. Лохвицкого же понять нетрудно. Он ответственный человек и видит предназначение в точном и неукоснительном выполнении долга офицера.
— Погоди-ка, а в этом что-то есть. Как ты сказал? Предназначение в выполнении долга. А если это понятие слегка подправить и внушить тому же Занкевичу, что его долг не Временному Правительству служить, а своему народу. Как думаешь, можно будет переубедить? Вот ты, к примеру: граф, полковник, имеешь известную семью, родословная у тебя еще та, и, тем не менее, ты понимаешь свое предназначение, не служа какому-то определенному человеку или клану, а в служении своему народу. Родине. Под ней, ты видишь не что-то абстрактное, неодушевленное, а именно место, где твои корни, твой дом, наконец. Я тебя верно охарактеризовал? Правительство приходит и уходит, так же, как и правитель. Сегодня царь, завтра секретарь, а потом и президент, и у всех свое представление о предназначении, свои взгляды на жизнь, на государство и его устройство. Работать на них — да, это правильно. Жить как-то ведь надо. Тут никуда не денешься. Но душу закладывать ради них, мне кажется, не стоит. Верным быть — можно и даже нужно, если ты видишь, что такая верность на благо твоей Родине.
— Крис, ты опять увлекся. Давай к делу. Я понял тебя так, что необходимо попытаться убедить генерала Занкевича пересмотреть отношение к выполнению своего долга. В общем-то, мысль не плохая. Только одно не понятно. Кто будет переубеждать? Со мной он даже разговаривает через губу, во мне он видит своего врага, соперника. Ты станешь? А кто ты такой чтобы с тобой вел беседу генерал? То-то и оно. Так что все это чепуха. Этот господин в большей степени, чем я подвержен духу снобизма. И он уверен: то, что позволено Цезарю — не позволено рабам. Поэтому в нижних чинах видит бессловесный скот, которым ему поручено управлять. Он это делает с удовольствием, и отговорить его, я уверен, ни ты, ни я, и никто другой не сможет. Вот если будет спущено сверху указание..., тогда да, мигом убеждение сменит. Любое причем. И тогда примется усердно выполнять, даже если оно идет вразрез с его понятиями. Он на своем месте и ему по душе все, что он делает, и даже то, что человек он подневольный, его устраивает, и убедить в обратном невозможно.
— Да Алексей, тут ты прав, согласен на все сто. Но, тем не менее, попробовать надо. Мне нужно чтобы ты устроил встречу с ним, а уж я попытаюсь доказать необходимость прислушаться к гласу народному. А что? Вдруг поймет.
— Ну-ну, может и так, но верится с трудом. Тем не менее, я все сделаю, чтобы вы встретились.
Пока разговаривали с Игнатьевым, к нему пытались пробиться несколько посетителей. На мою заинтересованность этим обстоятельством он, махнув рукой, тут же объяснил:
— Я по твоему совету сократил до минимума заказы на вооружение. Вот и спешат представители предприятий Франции выяснить, с чем это связано. Боюсь, что вскоре все мои сегодняшние начальники постараются меня отстранить от снабженческих дел, и я окажусь в изоляции, но с деньгами. Буду как та собака на сене. И себе не гам и другим не дам. Одно успокаивает, не нужно искать причину при объяснении такого отношения к делам. Стану говорить с наивностью гимназиста, что вы, дескать, сами не даете мне работать. Как думаешь, прокатит такое объяснение?
— Вряд ли. Если я тебя не понимаю, о чем ты тут говоришь, то другие вообще не в курсе. Как ты будешь объяснять сокращение поставок, что при этом станешь говорить, тебе лучше знать. Пока ты начальник, тебе и решать.
— Я говорю о недобросовестных представителях промышленных кругов, когда приходится оправдываться перед начальством и уверять их что я прав, не желая иметь с ними дел. Вот последний случай: — Я отказываюсь от предложенных чугунных гранат, мотивируя тем, что в любой мало-мальски приспособленной мастерской, а таких в России хоть отбавляй, так вот все они в состоянии делать подобный боеприпас, и наклепают за малую плату сколько угодно. Незачем тратить средства там, где можно сэкономить. Но мой начальник, полковник Антонов, мне начинает выговаривать, что не с моими познаниями в этом вопросе решать, нужны эти гранаты или нет. Специалисты артиллерийского управления лучше знают, раз предлагают их закупать. А мое дело лишь выделить деньги под заказ. Явно он что-то поимел с этого предпринимателя и ему плевать на все мои доводы.
— И что, выделил?
— Нет, конечно. Так они тут же комиссию создали с целью проверки, на что я трачу деньги России. Вот жду. Вскоре должны появиться. Но я подстраховался. Составил как обычно документ, по которому я не отказываю представителю, а просто отсылаю его в Нью-Йорк, с указанием точного адреса русского органа, именно этими самыми гранатами он и занимается. Я же ведаю закупкой и отправкой техники.
— Хитро, ничего не скажешь, все по правилам, согласно спущенных сверху предписаний.
— Ха. На том и стоим. К сожалению, это не всегда помогает. Число посетителей с подобными предложениями не уменьшается. Все они готовы горло друг другу перегрызть, лишь бы заключить договор со мной о поставках именно их продукции. Все спешат на войне заработать. Вот и получается, что мне выполнять задуманное нами непросто. Порой у меня возникает желание все бросить и скрыться. Но не могу. Не такой я человек, честь и достоинство можно потерять быстро, а вот зарабатываются они упорным и верным служением своей Родине, причем очень трудно и о-о-о-чень долго — указательный палец, поднятый им вверх, как бы подтверждал этот длинный путь.
Граф решил видимо прояснить все, что ему непонятно в моих предложениях по поводу сокращения поставок в Россию техники и вооружения, вопросы посыпались один за другим.
— Крис, вот когда ты мне рассказываешь, почему нужно сокращать поставки я вроде ещё понимаю, почему так, а не иначе. Непонятно, почему ты советуешь все деньги, которые на сей день, подотчетны мне, и принадлежат России, в частности правительству России, не отдавать на нужды войны, а запустить их в свое производство? То есть, по сути, украсть их, я правильно понял? Ну ладно, допустим, я согласен, в настоящий момент непонятно чего следует ждать от наших временщиков, поэтому выглядит как правильное решение, но вот потом, когда к власти придет народ. Почему и новому руководству страной не нужно отдавать эти деньги? Ты же сам рассказывал, какие экономические трудности ее ждут.
— Тут брат не все просто и не так гладко, как кажется, на первый взгляд. Но я тебе приведу некоторые данные по будущему правительству большевистской России, и тогда, глядишь и ты поймешь, почему следует так поступить. Я с Павлом на эту тему уже разговаривал, примеры приводил, он вроде как понял. Постараюсь и тебе на примерах пояснить, почему лучше деньги пустить на производство тех же машин.
В свое время мной мало уделялось внимания желтой прессе, чересчур противоречивые у нее высказывания в отношении людей, стоявших у истоков революции. И судить мне их вроде бы, как и не с руки, но когда есть документальное подтверждения о неблаговидных поступках людей, пришедших к власти, то тут как говорится и лапки кверху сами собой поднимаются. Ради интереса читал немало документов, в основном разоблачительных по делу о троцкистах и подготовке этими людьми переворота с целью свержения Советской власти. Да, да и после революции борьба за власть не затихала. Тут можно лишь основываясь на опубликованных документах столько всякой гадости узнать, что невольно возникает желание всех рвущихся к власти людишек повесить заранее. Но я уже прикинул — не получится уничтожить эту заразу таким путем. Тут другие варианты предпочтительней. Какие? Давай мы с тобой об этом как-нибудь в другой раз поговорим. Сейчас я тебе хочу показать, почему не надо торопиться с возвратом денег.
Нужда в них будет у правительства молодого государства постоянной. Заткнуть дыры теми финансами, что накопятся у тебя на счету, вряд ли получится. Вспоминая прочитанные дела Троцкистов, а это почти детективы читать приходилось, особенно когда касалось вопросов золота и ценностей, так вот в этих обличительных показаниях немало страниц посвящено именно деньгам. Сталин, придя к власти после смерти вождя революции, принял пустую казну, это не секрет, также, как и тот факт, что сокровища царской империи были огромными. Известный и неоспоримый факт. Возникает естественный вопрос: — Куда все делось? Даже если учитывать некоторые вынужденные издержки, например: — погашение долгов за продовольствие и закупку технического оборудования для создаваемой промышленности, или такой момент как эмиграция золота в результате его вывоза за границу сбежавшими промышленниками и банкирами, кстати, мы с Павлом тоже приложили руку к подобному грабежу. Мелочь, но тем не менее. Многое утянули интервенты, я бы тут даже добавил, никто и попытки подсчитать, сколько вывезли наши "союзнички", не делал. А они естественно скромно промолчат, лишь усердно будут утверждать — вернули свое, то, что вложили в Россию ради ее спасения. И еще целый ряд подобных потерь произошло в послереволюционной России, в результате как понимаешь от золотого каравая России почти ничего не осталось.
Но, тем не менее, это же не все золото. Какая-то часть осталась. И как ты думаешь, куда его дели? Ни за что не догадаешься. Ленин, боясь, что власть большевиков может долго не продержаться, разделил оставшиеся золото и драгоценности между своими соратниками по партии. Сделано это было, для того чтобы они, будучи за границей ни в чем не нуждались и готовили новую революцию. Эти так называемые "революционеры" почему-то возвращать богатства не спешили и даже на переворот в стране с целью захвата власти и уничтожения Сталина не использовали. Только под угрозой смерти вернули приватизированные средства. А ты тут о каких-то несчастных миллионах беспокоишься. Миллиарды будут пытаться присвоить, а если по-простому говорить, то просто воровать и за это никто никакой ответственности не понесет. Хотя, что я говорю. При Сталине воровать стало чревато. Мигом пойдешь тундру косить. Зато после распада СССР все, ну или почти все чиновники, имеющие отношение к финансам, не стесняясь, принялись растаскивать и присваивать богатства, созданные народом.
Как тебе все это? Надеюсь, очередной экскурс в наше будущее даст понятие, как нужно действовать. Мои советы не панацея, и ты это понимать должен хорошо. Тебе решать, прислушаться к моим советам или нет, зависит только от тебя.
— Я все больше и больше начинаю сомневаться и пытаюсь понять — а нужно ли вообще что-то делать. — Игнатьев уже привык к моим монологам, и даже сам стал подражать мне. — Может нам с тобой поделить эти деньги и уехать на какой-нибудь остров, где и прожить спокойно все отпущенные господом года. Зачем нам эта чехарда, и неприятности? Тем более, той России, которая мне дорога, будет уже не вернуть.
Испугавшись, что и Игнатьев станет, так же, как и многие из русских людей искать варианты что делать и как, поспешил отвлечь. Ипохондрия нам не нужна, она вроде бы и не заразна, но очень влияет на деловую активность.
— Алексей, ты главное пойми, я сюда не за этим послан, те, кто меня воскресил, наверное, надеялись — я смогу что-то предпринять и изменить этот Мир.
— Это ты. А я, или мой брат Павел? Ты о нас подумал? Нам-то ведь никто не обещает вторую жизнь. Я вот никогда не участвовал ни в одном заговоре, какими бы благородными они не были. И все, кто меня окружал, знали про мое отношение к подобным делам. И вот появился ты, тут же предлагаешь принять участие в переустройстве общепризнанных правил проживания на Земле. И, как ни странно, я безоговорочно принял твое предложение, что уже само по себе из ряда вон выходящее событие для меня. Ты цени это. Я поддерживаю твои бредовые идеи лишь из-за необычности появления в нашем времени, к тому же ты смог убедить в реальности произошедшего. Я уже говорил, но скажу еще раз. Я с тобой. Надеюсь, не исчезнешь, и нам предстоит совместно увидеть, правильно ли поняли твое предназначение или нет.
Глава 30
Игнатьев, как всегда, оказался верен слову. Нашел возможность организовать мне встречу с командованием русских войск, находящихся во Франции. Не тет-а-тет, но все же. У него были неплохо налаженные связи со многими журналистами, редакторами и владельцами газет и журналов. Вот он и воспользовался этими знакомствами. Вначале, при якобы случайной встрече в одном из часто посещаемых газетчиками кафе, он сумел заинтересовать хорошего знакомого ему директора газеты "Журналь", некоего Эмбера, в необходимости проведения небольшой попойки с друзьями. Делал с далеким прицелом, так как знал, что именно на страницах этого издания порой можно было прочитать разоблачительные и разгромные статьи, в которых осуждались недостаточно энергичные действия военного министерства по снабжению французских армий. Соперничавшие с ним газеты "Пти Паризьен" и "Матен" тоже не уступали ему в своих нападках на правительство. Подобное было возможно лишь по одной причине. Сам президент Франции Пуанкаре благоволил к Эмберу, называл его "коллегой" и тот вовсю пользовался дружескими отношениями изгаляясь над родовитыми представителями французских буржуа. Именно эти обстоятельства заставили Игнатьева искать встречу с месье Эмбером, его бунтарский характер как раз мог быть полезным и даже оказаться в конечном плане неплохим рекламным ходом в нашем вопросе. Игнатьев, зная пристрастие толстяка Шарля к гастрономии и хорошему вину, уговорил того на встречу в кафе, пригласив еще нескольких директоров издательств. Уже после первого стакана вина, раскрасневшийся, с седыми усами на широком лице Шарль начал тыкать пальцем на каждого из присутствующих обвиняя их в слабости. Утверждая, что все они пляшут под дудку правительства, так как находятся в финансовой зависимости от него. Естественно, те в ответ тоже подняли, хай. Игнатьев, боясь, что все тут передерутся, поспешил успокоить эмоциональных папарацци, предложив ради доказательства самостоятельности показать ее на практике. Например, провести пресс-конференцию с командованием русских Особых бригад. Правительство, явно не торопится с принятием решения в отношении взбунтовавшихся российских войск и не спешит с их отправкой домой. И если журналисты хотят доказать независимость, то почему бы это не сделать, осветив в изданиях все мнения и решения по данному инциденту со стороны Французского правительства и командования русской армией, находящейся во Франции.
