А если мальчик...мальчик точно будет копией папочки. Только ему характер попроще, посговорчивее, а то с Мишей совершенно невозможно спорить. Да и вообще, какая, в сущности, разница, кто у них будет? Главное, что это чудо возможно...это их чудо. И у их чуда будут чудесные, самые лучшие родители, которые будут сильно-сильно его любить и никогда не бросят. Всегда будут поддерживать и понимать. Выслушивать и давать советы. Их чудо наверняка станет папочкиным ребенком, Катя даже не сомневалась в этом ни секунды. Может, у Миши до них с Кирей никогда не было семьи и тех, о которых он мог заботиться, но это ничего не значит. Мишка очень заботливый оказался. И понимающий. И Кирилла, несмотря на то, что тот неродной ему ребенок, чужой совсем, он все-таки любит и волнуется за него. Сам, а не по ее указке. И...
— Кать?
Катя вынырнула из построенного в мыслях сказочного домика, где у нее уже появились внуки.
— Что?
— Я тоже тебя люблю.
Глава 20.
Они никому не стали говорить о своем решении. Причем воспротивилась именно Катя, став неожиданно суеверной. Ни к чему рассказывать всем. Это только их семейное дело, о котором даже Кириллу пока не сказали. Катя боялась. Вдруг не выйдет. Вдруг не получится. Эко — не панацея, в конце концов. Существует вероятность...Не всегда все с первого раза получается.
Об этом она старалась не думать и всеми силами гнала вертевшуюся в голове табличку с процентами прочь.
Зачем заранее обнадеживать себя и других? Вот и Катерина думала, что незачем.
Но не говорили никому. Даже Наташе Катя не сказала ничего, хотя та была ей если не подругой, то самым близким человеком из знакомых.
В доме повисла атмосфера ожидания, неотвратимо приближающегося изменения.
Девушка даже порадовалась, что ее уволили. Иначе она ничего бы не успела. Нужно было сдать много анализов, пройти обследования — и ей, и Мише. Это требовало много времени, и, насколько она знала, у Подольского в офисе стали роптать и сплетничать по поводу частого отсутствия начальника.
Подольский бросил курить, на время, конечно. Пачка сигарет медленно перекочевала на дальнюю полку кухонного шкафа.
— Кать, а почему ты раньше этой процедурой не воспользовалась?
Они сидели в просторном светлом холле и ждали появления врача, который должен был проинструктировать их дальше и направить в другой кабинет.
Катя пожала плечами и меланхолично замотала ногой в воздухе.
— Не знаю. Раньше ее как-то не было. Нет, была, но не так популярна. Я о своем бесплодии очень рано узнала, больше десяти лет назад. Какое раньше Эко? Да если и было, то не в России. Раньше этот диагноз был окончательным.
— Ну а потом? Ты разве не хотела детей?
— Хотела.
— И что помешало?
— Много чего.
Миша заерзал, поглядел мельком на часы, висящие на противоположной стене, и спиной прислонился к стене.
— Например?
Она уже давно перестала от него что-то скрывать, правда, о прошлой жизни оба старались не разговаривать. Нет, не специально избегали разговоров на эту тему, просто так получалось. Их настоящее было настолько полным и ярким, что места для прошлого не оставалось.
— Это дорого, — загибая пальцы, начала перечислять Катя. — Я одна бы не потянула. Это требует времени и сил, которых у меня тоже не было. И как ты себе все представляешь? Я много работала, у меня на руках был маленький Кирилл, а в сад мы его не оформили. В один год умерли мама и брат. Да и раньше...
Девушка запнулась на мыслях о Митьке. Мише она никогда не рассказывала о нем, да и зачем? Бывшие на то и бывшие, что остаются в прошлом. Но все-таки ее бывший сыграл в ее жизни не последнюю роль. Благодаря ему Катя стала такой, какой стала. Хорошо это или плохо — другой вопрос, но отрицать сей факт бессмысленно.
— Что раньше? — мужчина, как всегда тонко, чувствовал ее малейшую неуверенность или колебания. Вот и сейчас едва заметную паузу не оставил без внимания. Придвинулся ближе, наклонился вперед и пытливо вгляделся в ее лицо. — Что было раньше?
— Мой бывший не так спокойно относился к моему бесплодию как ты.
Подольский заскрипел зубами.
— Муж?
Катя в ужасе округлила глаза.
— Ты что?! Нет, слава богу. Хватило ума вовремя уйти. Но мы прожили вместе много лет в гражданском браке, и свадьба была лишь вопросом времени. Митя и его семья были...консервативными людьми, скажем так. И его маму расстраивал тот факт, что я не смогу подарить ее сыну детей, а ей — внуков.
Правильно говорят — что ни делается, все к лучшему. Сейчас она со страхом думала о том, что когда-то всерьез планировала связать свою жизнь с Митей. Он со своей многочисленной, перешептывающейся за ее спиной семьей просто-напросто сжег бы ее дотла, превратив в бесчувственный манекен.
— Он тебя бросил из-за того что ты не могла забеременеть?
— Нет, Митька об этом давно узнал. Я почти сразу рассказала. Он, конечно, заверил меня, что все нормально, люди и так живут, но чуть что — попрекал сразу. Мне после универа предлагали в аспирантуру пойти. Ты представляешь, да? — она горько рассмеялась, вспомнив их тогдашний разговор. — Я и аспирантура. Была бы сейчас преподавателем. В общем...Митька сам не поступил в аспирантуру, хотя собирался, а тут я. Он тогда первый раз мне в вину поставил, что ради меня жертвует многим. Так и сказал. В итоге я даже документы подавать не стала. Потом в мелочах каких-то задевал, да еще мама его...
— Ты сама ушла?
Если можно так сказать...
— Нет. Но на улице оказалась сама. Когда брат умер, Кирилл стал со мной жить. А Митьке чужой ребенок, мешающийся под ногами и требующий внимания, на фиг не нужен был. Там все так закрутилось, что в итоге я сама ушла.
Подольский, слава богу, требовать подробностей не стал, да и Катя не горела желанием вспоминать свое собственное поведение. И унижение, если на то пошло. Правда, мама тогда еще была жива. Было куда пойти. Помнится, та даже спрашивать ни о чем не стала, увидев ее в мятой, порванной одежде с всхлипывающим ребенком в одной руке и сумкой в другой. Молча посторонилась и пропустила в дом. Митькино имя в их доме никогда больше не произносилось.
— И какое мне Эко, Миш, тогда? Я о нем и не думала толком, пока ты не предложил.
К ним подошел врач, приветственно кивнув, и начал их инструктировать. Стало не до ностальгии и воспоминаний. Правда, дома Мишка весь вечер ходил странно задумчивый и молчаливый. Отстраненный даже, и все его действия производились на автомате. Девушка не стала его трогать, обходила десятой дорогой и давала время подумать.
Мысленно зареклась о Мите больше не вспоминать и не говорить. Он прошлое, а Мишка — настоящее, родное и любимое.
Через несколько дней Подольский предложил расписаться. Совсем неромантично, без цветов и вставания на колени. Подошел и проникновенно так заявил:
— Через три дня поедем в ЗАГС.
Стоит сказать, что через четыре — наступал день-Х, решающий день в ее жизни.
— Миша, ты такой романтичный, — сдерживая рвущийся наружу смех, Катя картинно прижала руки к груди и закатила глаза. — Столько нежности, романтики, такта, в конце концов!
Он угрюмо насупился и навис над ней темной скалой.
— Издеваешься?
— Что ты, дорогой! Это так мило.
— Ну извини! — широко развел руками Подольский. — Как-то опыта не было. Но если ты хочешь, я могу пойти потренироваться. Лет через пять, натренировавшись, вернусь. И уж тогда...
Катя сразу улыбаться перестала, посерьезнела и за рукав мужчину поближе к себе дернула.
— Петросян Задорнович Жванецкий! Не смешно, между прочим!
А у самой внутри все дрожало от радости, неожиданности и возбуждения. Не каждый день тебя замуж зовут, пусть так коряво, криво, но главное, от чистого сердца и с любовью. А ее истеричный смех — следствие испуга и стресса. Ведь предложение — это стресс, а Катя на стресс всегда неадекватно реагирует.
— Ты сама не ерничай! — он попытался поставить ее на место. — Я, между прочим, тоже волнуюсь. Это ответственный шаг.
— Иди сюда, ответственный мой шаг, — Катя пальцами зарылась в темные волосы и потянулась к резко очерченным губам. — Ты хорошо подумал?
Мишка со смешком выдохнул ей в губы.
— Вообще-то по всем законам жанра должна думать ты.
— Да?
— Это ответ? — вопросом на вопрос ответил мужчина и дразняще изогнул бровь.
— Я думаю, — весомо заметила Катя. — Это ответственный шаг.
Он не дал ей продолжить мысль. Скользнул по пересохшим губам, очерчивая их языком, и проник в рот, обжигая собственной решимостью и присущим только ему огнем.
Через минуту она отстранилась, тяжело дыша.
— Убедил.
По его лицу ясно читалось, что в своей "победе" он ни секунды не сомневался. Впрочем, как и Катя.
Опять же, никого приглашать не стали, если честно, вообще обошлись без празднества и гостей. У Кати из родственников никого не было, друзей как таковых тоже. Она, конечно, поинтересовалась у Мишки о его родителях и друзьях, на что получила лаконичный ответ:
— Никого не будет.
— Почему?
Конечно, ее не могло это не удивить. У Мишки было много друзей, она точно знала. Некоторые по работе, некоторые просто знакомые, с которыми он сохранил хорошие, доверительные отношения. Только насчет его семьи она ничего не знала. В доме никаких фотографий и фоторамок, когда Катя въехала, не было. Сейчас появились, конечно, но на них они с Кириллом, а не Мишкины родители. Напрямую ей как-то неудобно было спрашивать. Захочет — сам расскажет. Но сейчас это было очень важно и актуально.
— Потому что, — так же кратко.
— Друзья?
— Если хочешь, можем потом устроить отдельный банкет.
— Хорошо. А родители?Подольский странно замялся и отвел глаза, словно чего-то стесняясь. Она почти ощутила, как он закрывается и отдаляется от нее. Но Катя не собиралась ему позволять себя отталкивать. В конце концов, она ему все рассказывала.
— Миш, — скользящей походкой подошла к его столу. На столешницу оперлась, отодвинув бумаги, и придвинулась ближе. Мужчина неохотно поднял на нее глаза. — Я просто спросила. Что такого страшного?
— Ничего. Их нет.
— Совсем? Ой, прости. Я имела в виду...
— Я понял, — он досадливо нахмурился и щелчком ногтя оттолкнул ручку. — Их совсем нет. Я в детдоме рос, так что...
Невооруженным глазом видно, что говорить о своем детстве ему было неудобно и даже стыдно. Особенно стыдно, хотя здесь всего лишь одна она, и Мишке нечего стыдиться. Разве он виноват в чем-то? Но насиловать и мучить Катя его не стала. На коленях у него устроилась, и подбородок на плечо положила, мазнув по щетинистой щеке отросшими прядями.
— Ну и ладно. У тебя мы есть. Я, Кирилл. Скоро еще кто-нибудь появится, — неудача в их доме не обсуждалась. И возможности такой не допускалось. — Это много.
Он ей в волосы выдохнул.
— Много.
— А я о чем?
Хоть Миша их и впустил в свою жизнь, сам раскрывался крайне неохотно, как будто через силу, себя превозмогая. Катерина особо на него не давила. У него все так быстро поменялось, такая карусель, не хуже, чем у нее. Но главное, Мишка ей верил и понемногу, медленно, но подпускал к себе, давая понять и мотивы, и поступки.
В четверг они без шума расписались и довольные вернулись домой. Относительно довольные.
Катя на документы смотрела, на свою новую фамилию, и внутри себя выискивала хоть что-то....что изменилось. Все так носятся с этой свадьбой. И она когда-то носилась. Загадывала и белое платье, и трехъярусный торт, и то, как букет кидать будет. От одних разговоров об "этом дне" внутренне загоралась и испытывала эмоциональный подъем.
Перевела взгляд на правую руку, на которой поблескивало колечко. Разницы только — кольцо да фамилия.
— Миш?
— У? — подал он голос, не поворачивая голову.
— Ты что-нибудь чувствуешь?
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю. Например, что в твоей жизни начался новый важный этап, — пафосно и торжественно произнесла Катя, но почти сразу сбилась на обычный тон. — Ну что, чувствуешь?
Мишка к себе старательно прислушивался.
— Чувствую, — наконец, кивнул он. — Есть охота. Мы с утра так и не поели.
Самое интересное — ей тоже хотелось есть. А "новый важный этап жизни" так и не появлялся.
Кате аж взгрустнулось.
— Кать, расслабься ты, — посоветовал Миша, выруливая к дому. — Что может измениться из-за жалкого штампа? Я тебя как любил, так и люблю. Штамп на это не влияет.
— Да? — на всякий случай недоверчиво склонила голову набок.
— Да, — он утвердительно кивнул. — Не забивай себе голову всякой ерундой.
Как ни странно, такие нехитрые слова ее успокоили. Вернули душевное равновесие, которое после свадьбы никак не хотело возвращаться назад. И наверное, не сами слова ее успокоили, а то ощущение понимания и единства, которое возникало после разговора с Мишкой. Он ее понимал и чувствовал, как никто. Все ее страхи и сомнения. Поэтому всегда точно знал, что и как сказать, чтобы ее успокоить.
На следующий день должна была состояться...всё. Брачную ночь пришлось отложить. Да и не до нее было как-то. Все хорошо вроде и замечательно, но от волнения и назойливого страха Катя никак не могла отвертеться и убежать. Даже вот тарелку разбила.
— К счастью, — прокомментировал Миша и отодвинул ее в сторону, осторожно убирая мелкие осколки.
— Вторую тогда разбить, что ли? — чуть нервно предложила девушка.
— Это уже умышленно получится. Поэтому не считается.
— Я не могу, Миш, — призналась, наконец, Катя, не в силах держать все в себе. Ноги стали ватными, да еще и затошнило от волнения, неприятно скручивая живот в узел. Она поспешила на стул опуститься. — Я боюсь. А вдруг не выйдет ничего? Что тогда будет? Я не знаю.
Он тяжело вздохнул, рядом присел и ее маленькие горячие ладони сжал своими.
— Прекрати так думать. Слышала, что мысли материальны?
— Слова, — поправила она его.
— Нет. Мысли. Ты не думай о плохом, о том, что не получится. Не накручивай себя еще сильнее. Если будешь так волноваться, то только хуже станет. Так?
Она пожала плечами.
— Я не могу не бояться, — Катя понизила голос, словно боялась, что ее слова кто-то подслушает. — Я не вынесу, если ничего не выйдет. Миш, я не выдержу снова все терять. Еще одна неоправданная надежда меня просто убьет. Я не хочу.
У нее была надежда когда-то. В первые годы после того как объявили о ее бесплодии. Врачи ошибаются, природа ошибается. Есть же чудеса. И та женщина, о которой рассказывала ей гинеколог. Та, которая сама смогла забеременеть с таким диагнозом. И пусть это было неприкрытое вранье, оно возродило в ней надежду, которую приходилось вырывать с болью и кровью из сердца, чтобы жить дальше.
Сейчас у Кати снова появилась надежда — из-за одного неосторожного слова. Вопроса, к которому она оказалась неготовой, и не стала бы готовой никогда. И если завтра в ней снова убьют въедавшуюся, проникающую внутрь как опасный яд надежду, то она умрет.
Не физически. Нет. Сколько по улицам ходит тел — живых снаружи и мертвых, сгнивших внутри? Вот и Катя станет такой же. Гнилой, мертвой, пахнущей трупом. Телом.
