Кукла

Я больше зла на тебя не держу.

Ты меня не любил — в другом твое счастье.

Так пусть же он бережет тебя.

Я станцую вам танец,

Я песнь свою пропою.

Я больше никого не проклинаю.

Но больше никого и не люблю.

Замолчать, потянуться, вздохнуть с облегчением. Не буду я больше грустить!

— Отец мой, Скрипач! Хочу тебя видеть... Откройся, ну где ты? Позволь мне услышать тебя....

Шут

Шаг первый...

Чернилами разлей свой мрак по свету, хороший мой... Небом черным распахни крылья над моею головою... А ты, радость моя, серебром своим, как монистом, расшившей покров ночи... Месяц молодой и звезды яркие в небе темном зажги... А я костер разведу... Золотом пламя до небес до самых... Медью рассыпаются искры вокруг... красными лентами кровь моя — кровь наша — по огню вьется...

Ворожить буду... На судьбы, на сердца, на души... На вас — Хранители и Лорды, на вас сущности Граней...

Что вы желаете? Какой узор в мозаике?

Птичьим криком да волчьим скоком... Знаменами и щитами, мечами и латами... И куделью у домашнего очага, поздним ужином в усталой неге летнего вечера под кровом вишневого сада. Нет побед без поражений... Нет Войны без Мира... Нет тебя, прекрасная в грозах и дикости своей, Алая Леди без верного тебе Волка. Клыками он глотки рвать готов... Ради равновесия? Ради тебя. Вам ведома любовь — так любите! А нужный баланс чувства удержат сами...

То игривой метелицей, то колким льдом, то холодной полыньей, то ласковым звонким ручейком, что ластится к рукам... Снежный Принц... Не меняется душа от смены стихии! Не исполняется загаданное желание — если оно не заветное. И если тот, на кого желаешь, — не желает тоже. Чувствами... По воле доброй, по воле светлой, по воле снежной... Не заворожить их, не заколдовать, не отобрать. Так не жди! Снегом кружись, водой лейся... Не сковывай морозом сердце, лучше лед синеглазого своего счастья водой весенней растопи. А взять ли любовь свою или уйти от нее — это уже твой выбор...

Сыпется песок в часах... Чего ждешь? Какой погоды и у какого моря? Ладони жемчугом полны... Это слезы твои. Вот только рано поминальные песни голосить. За здравие еще не спели! Проснись, Фрэя! Просыпь жемчуг по земле! Пусть впитает она слезы эти и новыми ростками прорастет. Дай шанс жить...

Волшебной мелодией по сердцу... Легкими касаниями тонких пальцев по стругам души... Дуновением ветра, шелестом моря, цветами, что завораживают своей красотой, нежным румянцем на бархате щек... Кристиан... Темный Лорд со светлой душой. Страстный, порывчатый, любящий... Любимый! Просто верь — он любит тебя... Просто знай — не всегда темным нужно быть в угоду тьмы, не всегда светлым нужно быть в угоду свету. Нити судьбы своей сплети смычком и сыграй нам — на струнах лунных, на струнах солнечных...

Крылья твои занимают пол неба... И кровью свежей пахнет вода с твоих губ... Поцелуями пить ее... Поцелуями же и душу твою нежить, как ветер нежит крылья твои. Восторг полета — страсть твоего сердца. Восторг разрушения — страсть твоей души. Так почему же иной страсти боишься? Ведь не укусит... А если и да — так зубы у тебя острые! Сам кусай в ответ....

Теодор... Рыцарь без страха и упрека... Нежнее шелка косы твои, а синева глаз прелесть неба затмит своей красотой. И соколом в этом небе кружит гордость. Отважен и верен. А преданность твоя тому, кого любишь, — границ не знает. Души венком сплетаешь, как я страсти и судьбы. Легка ли эта ноша? В чем твои упреки мне? В том, что люблю? А разве ты не любишь? Ведь знаешь каково это — когда сердце разрывается на части и от боли кричать хочется, но даже шепота позволить себе не можешь... Поймешь? Поверишь? Я не враг тебе.. Слово тебе мое — я буду спасать настоящего Князя...

Танцем золотистых мотыльков рисуется имя твое по черному бархату. Глеф — сущность Граней... Остра сталь клинка, холоден и беспристрастен разум, а сердце... Сердце горячо! Ведь бьется в нем бабочка-огневка. Дыханием теплым бьется, сладостью черничной на губах, светом глаз, росой, что искрится по утру на лезвии клинка... И так ли уж это плохо — когда сталь раскаляется страстью....

Шаг второй...

Амалей... Черничным мороком... Соленой нежностью... Влюбленность? Ммм... Отнюдь, хороший мой... Уже — любовь. Запали в сердце мне черные твои очи, огнем в душе заклеймил меня... Не убежать, не спрятаться, не забыть... Да и не хочу! С тобой хочу! А буду ли? Тебе решать...Я тебя отпускаю в ночь... Я для тебя разожгу огонь... Мы тебя ждем. Я тебя жду. Люблю тебя... Возвращайся...

А по небу серебро... Не могу, не могу, не могу без тебя, радость моя! До того люблю! До жарких звездных ночей летних, до скомканных в страсти простыней, до нежных поцелуев... Мятой пахнут губы твои... Имя одно на двоих у нас... Не хочу боли и грусти — счастья с тобой хочу! А ты чего хочешь? В небыль? Иль с нами? Будь со мной...

Шаг третий...

Я — Адский Шут... И я живу игрой...

Сыграем?

Теодор

Отголосок Слова Шута толкается в душу. Ловлю его, прячу, добавляю к ниточкам. Слово. Самый бесценный подарок, который я мог получить от него. Шут... Лукавый огонек, который опаляет всех, со всеми играет, всеми живет, пьет жизни и судьбы. Так же, как и все мы, ты давным-давно попался на удочку Князя. Но сумеешь ли ты своей мятущейся душой найти его? Тебя ведь так легко обмануть!

53

Амалей — Глеф

Амалей

Мрак... бархатными объятьями... необъятными крыльями... принимает тебя в свои руки.

— Здравствуй, Глеф. Глаза можно уже открыть, — и в голосе Амалея можно услышать улыбку — чуть грустную и чуть насмешливую.

Глеф

— Здравствуй, — серебристые ресницы вздрагивают на миг, в прозрачных глазах — хрустальное спокойствие осеннего неба. — Я хотел увидеть тебя... пока этот мир еще таков, как он есть.

Улыбка в ответ на улыбку — прохладно-ласковым теплом последних осенних дней.

— И возможно, ты хотел бы забрать то, что оставил мне на хранение — до того, как все решения станут необратимыми. Останемся здесь? Или отправимся куда-то еще... пока еще есть куда?

Амалей

— Конечно, отправимся, этот мир такой огромный... — демон мрака укрывает бархатным крылом, как плащом и ведет куда-то... пространство это всего лишь сетка... с тьмой узелков и переплетений... дернешь за одно... и можно сразу перескочить на другое. Ветер в лицо... теплый, ароматный, полный цветов... волнуется под ногами альпийский луг, серебристая луна заливает плечи гор... мрак шагает к глади горного озера — идеально круглого, как чаша, и холодного, словно жидкий лед. В нем отражаются звезды, огромные, как волшебные кристаллы.

Это мир не умрет, Глеф. Погибнет одна изнанка, выдержит другая... Я здесь за этим. Судья — это всего лишь одна ипостась... А впрочем, даже если и умрет... миров много... новые звезды зажигаются от поцелуев Люцифера. Забавно, что в некоторых мирах, этим именем зовут дьявола. Какая странная бывает у людей тьма — с именем звезды.

Амалей так и стоит, прижимая к своему боку Глефа, накинув ему на плечи полу плаща, в который превратились его крылья... и смотрит на звезды.

Глеф

Тьма с именем звезды... Мне вовсе не кажется это странным. Люди словами пытаются выразить невероятное, непостижимое... недостижимое... то, что и без слов не всегда... потому — так.

Ясные и холодные звезды на бархатной изнанке ночи — почему это место кажется таким знакомым? Или...

Глеф прижимает ладонь к губам — сильно, до боли. Отражение отражения в тусклом зеркале клинка. Отражение мыслей и узоров души в самом чутком зеркале мира от начала его. Иллюзия? Все в мире — иллюзия. Любая иллюзия может стать истиной... только вот раньше он не задумывался, каким именно образом происходит это превращение.

Что ж, теперь — знаю.

Жалею? Нет. Мне ли жалеть о чужом выборе... а выбор есть всегда. Пусть даже кто-то делает его постоянно, а кто-то — лишь раз... выбор есть. Это и есть — твой?

— Миров бесчисленное множество, — юноша прижимается щекой к плечу демона и смотрит вверх. Черный бархат ночи — одновременно высоко над головой и здесь, совсем рядом.

— Но знаешь, мне будет очень жаль потерять именно этот.

Время — серебристой лентой на всю вселенную, скручивается в бесконечные змеиные кольца ленты Мёбиуса. Почему мне тогда кажется, что мир песком утекает сквозь пальцы? Впервые за века я чувствую не бесконечность, а время. Это значит, что наше — подходит к концу?

Амалей

Мне тоже... будет жаль... — эхом отзывается демон, — Что ж, постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы спасти этот чудесный мирок. А то, что я тебе отдал... это все равно не сработало... а может как раз и наоборот — так правильно... Мне больше не надо это хранить где-то отдельно. Знаешь, я даже хотел его развеять... или звездочку зажечь, но так будет слишком легко... Да и, кажется, бессмысленно. Сердце — это всего лишь отражение... Дай мне руку, Глеф, — он ловит ладонь юноши и прижимает к своей груди, в глубине которой пульсирует что-то нестерпимо горячее.

Глеф

Холодная ладонь ложится на грудь демону — мрак привычно обжигает и согревает одновременно, и такой же горячей пульсацией отзывается отражение мрака внутри его Меча.

— Я хотел спросить, зачем ты оставил мне его, — Глеф задумчиво смотрит на звездный лед озерной глади, вдыхая ночь, темноту и горьковатый запах трав. — Но наверное, сейчас это уже не имеет значения?

Черный бархат неба над ними, черный бархат крыла под щекой, гладкий темный огонь на ладони и глубоко в груди одновременно... сейчас больше ничего не имеет значение. Время на миг затаило дыхание, оставив в покое острое зеркальное крошево... всего миг, но и этого иногда вполне достаточно.

Амалей

— Я же тебе сказал, когда оставлял, — Амалей улыбается и улыбка полна светлой грусти, — Не хотел, чтобы его коснулась тьма. Там надежда, Глеф... Надежда этого мира. А тьма ревнива, она не делает различий... я ожидал новых подарков от Князя, от которых бы мог потом избавиться, развоплотившись, а сердце с надеждой бы это не затронуло. Но надежда... одна надежда... хранить в сердце только надежду, ничего больше не пуская в него — это глупо, Глеф... это прекрасно, нежно, это то, ради чего хочется жить, но одна надежда не спасет этот мир...

Глеф

— Знаю, — юноша чуть отстраняется, звезды осколками хрусталя отражаются в прозрачных глазах. — Одной надежды недостаточно. Чтобы спасти что-то — неважно, что — нужны решения и действия... но без надежды и то, и другое не будет иметь смысла.

Надежда... трепет крыльев бабочки-огневки, искры, легкомысленно зароненной во мрак Адским Шутом, напитанной его чарами и его кровью. Вот каков был твой дар, Шут! То, что не подвластно ни долгу, ни рассудку, что заставляет вас, наделенных горячим сердцем Лордов, безрассудными бабочками вновь и вновь лететь на огонь и биться о стекло... то, что помогает преодолеть страх и сделать шаг вперед — сквозь отчаяние, равнодушие, пустоту.

Разумность существования не имеет ничего общего с надеждой.

— Надежда не спасет мир — но и без нее он вряд ли спасется. Наша слабость, да — прекрасные иллюзии, в которые так хочется верить, глупая нежность и лишенные логики поступки — но и сила тоже. Нельзя держать удар, если и не надеешься его выдержать. Нельзя сделать иллюзию реальностью, не поверив в невозможное.

Тьма пульсирует в груди мрака — такая горячая, что чувствуется даже на расстоянии, и, пропустив удар, отзывается мрак в груди Меча.

— Это Князь, да? Знаешь... — юноша, как когда-то раньше, берет ладони Амалея в свои, но не целует, а просто на секунду прижимается к ним щекой, — хорошо, что ты не собираешься избавляться от его даров. Когда придет время, ты сможешь помочь ему.

Глеф касается своей груди — там, где, отдаваясь болью в висках, бьется сгусток темного пламени.

— Если не собираешься забирать обратно, я, пожалуй, оставлю его себе — если ты не против, Амалей. Не думаю, что оно изменит меня сильнее, чем уже изменило. Однажды из него получится отличная звезда — потом, когда тебе больше не нужен будет меч, а мне придет время измениться окончательно.

Амалей

— Я не питаю иллюзий, малыш... — нежно зарывается пальцами без когтей в пепельные прядки, — Мрак порождает иллюзии, но сам он не в их власти, он слишком темен для этого... Князь... — странная улыбка прорезает губы, — я надеюсь... что надежда обретет свет. Мой же путь — тьма. Я помогу ему... я помог бы ему всегда — стоило ему попросить, но он хотел Суда, хотел наказать себя. Что бы я сделал, чтобы этого не повторилось... Мир этот слишком прекрасен... в нем есть тепло... огонь... и огонь этот любит игру тьмы и света... а я... — демон загадочно усмехается, — хочу, чтобы игра продолжалась... ибо даже мраку ведомы желания... А сейчас, давай прощаться, — Амалей склоняется и невесомо касается губ Глефа... раз... и еще... только потянись и поцелуй расцветет новыми красками.

Глеф

Ты — нет, да и я обычно не питаю иллюзий. Это все магия Шута, трепет крыльев золотых бабочек, разноцветная пыльца на черном и белом, заставляющая поверить, что не бывает пределов возможного...

Невесомая, прозрачная, призрачная ласка — морской солью на губах. Предел возможного почти достигнут?

Глеф обнимает демона — сильно, сжимая до боли, впиваясь стальными пальцами в плечи — отвечает на поцелуй яростно и отчаянно. Затем отстраняется и почти невесомо проводит ладонью по щеке.

— Ты особенный, Амалей, — Меч смотрит в черные омуты глаз мрака, не скрывая ни взгляда, ни души. — Из всех созданий этого и других миров, из всех рожденных и нерожденных, из всего, что было, есть и будет ты — самое прекрасное, самое важное и драгоценное для меня существо. Наши судьбы пока еще сплетены — твоим бархатом и моей сталью, нашим договором — и я рад этому. Я не знаю, когда порвется эта связь, я не знаю, что ждет нас дальше, и меня не пугает неизвестность... но ты — бархатная изнанка мира, вечная бесконечная ночь — ты останешься, каков бы ни был конец пути, и это единственное, что имеет сейчас для меня значение. Я хочу, чтобы ты знал об этом — до того, как мы расстанемся.

Амалей

— Ты для меня тоже очень дорог, Глеф, — гладит по плечам, снова нежно целует в уголок губ, — Но мы не можем больше не вмешиваться. Ни я, ни ты... так уж случилось.

Глеф

— Может, и хорошо, что так случилось, — улыбкой по губам мрака — ласково и нежно, будто боясь повредить. — Теперь мы видим мир иначе, не снаружи, а изнутри, впускаем в сердце и душу. Он изменяет нас, но и мы теперь можем изменять его.

Юноша прижимается холодным лбом к горячему плечу, нежась в тепле черного бархата — когда еще? — переплетает свои пальцы с пальцами демона, запрещая себе думать о том, что было и что могло бы быть. У них и так мало времени, к чему добавлять горечь полыни в пряный аромат ночных трав?