Больше всего его пугало то, что эти вывернутые наизнанку миры, чуть-чуть иные каждый раз, были странно ему знакомы, — и, в то же время, бесконечно чужды. Он понимал, что на самом деле вступает в измененную физику, нет, больше, — в измененную реальность, но боялся в это поверить, — это ломало все его представления.
Вайми, как бы между прочим, объяснил ему, что это реальности Мроо, — без самих Мроо, разумеется. Любой из юных айа мог войти в них, один или вместе с друзьями, для знакомства и испытания своих сил. Отыскать обратный путь можно было лишь преодолев свою боль и страх, — и другие, намного худшие вещи, — причем, уклониться от этого уже никак не получалось. Любая попытка избежать борьбы или уступить своей слабости неизбежно вела к ещё худшим мучениям, — в ловушки, из которых уже нельзя было выбраться самостоятельно. Автоматический "выброс" был предусмотрен, но лишь на грани распада личности, когда способность к рассудочной деятельности терялась уже на достаточно большой срок. Мысли из серии "мама, роди меня обратно" за достаточное основание не считались, — все эти мучения служили отличным средством психологической закалки. Но юные айа шли на них добровольно и даже с энтузиазмом. Как подозревал Анмай, кое-кому из них они явно НРАВИЛИСЬ, причем, симайа шли им навстречу, — просто чтобы показать, что в итоге из таких желаний получается. Например, что даже прекрасная, казалось бы, идея с эмпатией, — равноценными ощущениями у палача и у жертвы, — приводит вовсе не к искоренению зла, а всего лишь к всеобщему развитию мазохизма. И это была лишь одна из длинной серии демонстраций, что даже честные попытки помочь при нехватке знаний ведут, обычно, к обратным результатам, — например к тому, что те, кому помогали, совсем на шею сядут. Сами юные айа до такого дойти не могли, и их учили этому на наглядных примерах. Благо, опыт в этой области у симайа был богатый, они могли предметно показать, что хорошо, а что — лучше даже не пробовать. Так что опыт у юных айа тоже был богатый, сложный и разнообразный...
Вообще-то, такие "вложенные" миры, — уже с совершенно нормальной или даже улучшенной реальностью, — строили здесь для тех, кто в симайа не попал и уже исчерпал объем памяти живого тела, или для тех, кому просто не хватало в Р`Лайх места. Тех, кто очень плохо вел себя, помещали в особые, "воспитательные" миры, тоже чтобы показать, что в итоге получается из их поступков. А особого злодея могли "оцифровать", положить матрицу на полочку... и забыть. В принципе, какой-нибудь симайа мог заняться перевоспитанием и "забытого", но тут уже могли быть очень разные варианты, вплоть до бескорыстной любви к искусству перевоспитания...
Большую часть всего этого Вайми рассказал сам, — несмотря на юный возраст, он совсем не был наивен, разве что слишком прям в словах и без малейшего почтения к старшим. Лишь к сестре он относился с пугливым уважением. В детстве он имел привычку мучить животных, и она раз и навсегда избавила его от неё очень простым способом: проделала с ним в точности то, что он — с одной из несчастных зверушек.
Вайми смущенно смеялся, рассказывая об этом. Наверное, самым привлекательным в юных айа была их стойкость. Любые пережитые страдания не лишали их веселья и любопытства, а ещё, они не знали страха, потому что в их мире смерть была просто самым большим из приключений. Среди двенадцати-семнадцатилеток шепотом передавались истории о фантастических снах, даже целых призрачных жизнях тех, кто ненадолго оказался на ТОЙ СТОРОНЕ.
Анмай не мог узнать, правдивы ли они, — фантазия у юных айа была превосходной, и врать они умели с чувством и увлеченно, — но он помнил, что лежит под их мирами. В Р`Лайх не было смерти, и гибель тела не значила, что сознание погружается во мрак. Оно могло мыслить, и странствовать, и чувствовать. Но всё же, гораздо больше юных айа в этом привлекал риск: им было просто мало мира, в котором они уже живут.
У каждого из них был ещё и свой внутренний мир, и свою независимость они очень ценили. Заставить их поделиться ей, — особенно тех, кто постарше, — было непросто. Золотые айа, — как и файа, — были большими индивидуалистами, чем люди. Друг к другу их тянули больше желание общаться и любопытство, а не стадный инстинкт. Это значило также, что в Йэннимуре никогда не будет диктатуры. Даже в диких детских стаях желание господствовать обычно приводило к тому, что новоявленного диктатора долго и увлеченно били. Бывало и иначе, — когда юные айа решали понять, каково это, — подчиняться кому-то, даже против своей воли. Но, когда их любопытство было утолено, никакая сила не могла удержать их в подчинении. Они готовы были экспериментировать буквально со всем, но самым важным в их жизни было обучение. Они продолжали его и став взрослыми, и пожилыми тоже. Учили их симайа. Занятия велись каждый день, по два или три часа. Получение базовых знаний было обязательно, но, если юные айа хотели узнать что-то сверх "школьного курса", — они получали всё, о чем только догадывались спросить.
Симайа не только объясняли, но и показывали, и в воздухе возникали и плыли объемные изображения. Юные айа сбивались вокруг учителя в тесный кружок, слушая с предельным вниманием. На занятиях могли присутствовать не все: хотя свободу юных айа никто не ограничивал, за всеми их поступками следили. Если они совершали что-то действительно неприличное и подлое, их лишали права учиться, иногда на несколько дней. Это было жестокое наказание. Наверстать упущенное удавалось с трудом, к тому же, получить такой отказ для юных айа было очень обидно. Анмай видел, как дети айа после этого рыдали навзрыд, и айа постарше тоже. Повторения не требовалось: урок усваивали с первого раза. Но юные айа часто ухитрялись натворить что-нибудь другое, иногда худшее...
Никто не говорил о неизбежных педагогических неудачах: даже если какой-то из юных айа был окончательно отвергнут и изгнан одним симайа, всегда, — хотя и не сразу, — находился другой, готовый учить его, но уже более сурово и серьёзно. И часто именно из таких вот "потерянных душ" вырастали величайшие из творцов Йэннимура...
Вэру никто не запрещал бывать на занятиях, но они велись, естественно, на языке айа, и он ничего не понимал. А симайа, обучавшие молодежь, или просто навещавшие её, избегали говорить с ним, и он мог лишь на них смотреть...
Симайа отличали строгие, словно просветленные лица и странные одежды, точнее, разноцветное сияние, заменявшее им её, — если они хотели быть узнанными, разумеется. Порой он вдруг замечал двух совершенно одинаковых айа в разных концах селения, порой в небе порхали шары дымчато-золотого пламени с множеством внимательных глаз, а порой он ощущал, что окружен существами, недоступными глазу, но весьма материальными. Однажды он даже увидел, как действует Дар Возрождения.
Вайми, лучший его друг, погиб. Он ухитрился упасть с дерева, — с высоты метров двадцати, — прямо на камни. Смерть была мгновенной. Пока юношу искали, его тело уже успело остыть и окоченеть. Он, вне всяких сомнений, был мертв. Сомневаться в этом не приходилось, — лишь лицо осталось относительно целым.
Анмай не заметил, когда появился симайа, — сфера насыщенно-желтого, теплого пламени диаметром в полметра, но смутного, как бы с примесью дыма. Из неё внимательно смотрели восемь громадных синих глаз. Шар подплыл к погибшему и завис возле него.
Не было никаких обрядов, пения гимнов, устрашающих возгласов типа: "Мертвец пойдет! Мертвец заговорит! Мертвец увидит сны!" — происходящее было значимо само по себе. Шар сжался, засиял ярче, — и распластанное тело окутало облако пепельно-белого света. Сквозь него плохо было видно, но Вэру показалось, что страшные раны зарастают с неправдоподобной быстротой. Он был разочарован простотой столь удивительной вещи, как воскрешение из мертвых. Лишь странный призрачный вихрь, пронизывающий его тело, подтверждал, что симайа изменял здесь саму реальность, обращая время вспять. Конечно, Анмай знал, что на самом деле всё совершалось там, в чреве гигантских машин-солнц, возле сияющих Ворот Соизмеримости, а здесь происходила лишь в некотором роде трансляция. Но это не уменьшало невероятности увиденного им.
Наконец, свет погас, вихрь рассеялся. На земле лежал совершенно целый, но столь же мертвый айа. Очевидно, что-то пошло не так.
Симайа плавно перетек, приняв вид рослого парня в короткой белой тунике, сел возле тела и коснулся его груди, потом лба. Вайми вздрогнул и стал жадно хватать воздух, но этим всё и ограничилось. Тогда симайа прибег к более простому средству — пару раз крепко ударил его по щекам. Вайми тут же открыл глаза и приподнялся, ошалело разглядывая собравшихся. Симайа встал, протянул ему руку, и одним рывком поднял юношу с земли. Они стояли рядом и улыбались, — симайа с гордостью, Вайми, — довольно растерянно. Его друзья приветствовали обеих радостными криками. Анмай совершенно искренне к ним присоединился.
Потом он ещё дней десять расспрашивал юношу. Вайми старался, но не мог передать свои ощущения, и злился из-за этого, — на себя, но внятности это не добавляло. Он был где-то ещё, — тогда, между, — но вот где, он был не в силах объяснить. Он мог сказать только, что умирать очень страшно: последнее, что он запомнил, — бесконечная, ослепительная боль. Но после воскрешения он не изменился, лишь заметно посерьёзнел. Его сверстники тоже стали относиться к нему с несколько большим уважением.
Так Анмай убедился, что воскрешение из мертвых возможно, — и, значит, возможно всё. Он видел технологию, способную воплотить практически любые мечты, и задавал себе свой любимый вопрос, — что станет следующей ступенькой на этой бесконечной лестнице?..
............................................................................................
Прикосновение подруги отвлекло его от возвышенных мыслей. Анмай вернулся к реальности. Аютия насмешливо смотрела на него, уже привыкнув к его внезапной задумчивости.
— Ты так и будешь здесь стоять? Нам нечего здесь делать. Дома лучше.
Она улыбнулась.
— Или ты хочешь... — но что она хотела ему предложить, Анмай так никогда и не узнал.
В этот миг между ними спустился симайа.
........................................................................................
Анмай сразу узнал его, то есть себя, то есть своего двойника, встретившего его в пустыне.
— Я должен забрать тебя, — обычным ровным голосом сказал тот. — Ты вредно влияешь на наших юношей.
— Разве они сами это сказали? — удивился Анмай.
Секунду они смотрели в глаза друг другу. Симайа первым отвел взгляд.
— Нет. Так решили мы. Кое-кто из них начинает считать, что улучшить мир очень легко, — надо только истребить в нем всё плохое.
— А разве нет?
— Анмай, это сводится к привычке разрушать всё, что не нравится. У нас несколько иные обычаи, а если юные айа поверили в какую-то чушь, то справиться с этим очень трудно.
— Но я не учил их этому!
— Ты рассказывал им о том, что сделал во имя будущего. И им понравилось это.
— И это плохо?
— Желание убивать? Да. Если ты ещё не понял, — мы очень любим своих детей. Любая угроза им, — даже призрачная — нам не нравится. Ты должен покинуть это место.
— А если я не захочу?
— Ты всё равно его покинешь, — симайа пожал плечами, словно удивляясь его наивности.
В следующий миг его фигура обернулась знакомым туманно-золотистым шаром, и Вэру подхватило силовое поле. Когда они рванулись вверх, он увидел внизу удивленно смотревшую им вслед Аютию, и понял с внезапной бесповоротной уверенностью, — что бы ни ждало его в будущем, её он больше никогда не увидит. Совсем недавно она сказала ему, что у них будет ребенок.
А ему даже не дали с ней попрощаться.
........................................................................................
На сей раз они поднимались отвесно вверх, прямо к неторопливо плывущим мирам. Очертания земли внизу быстро скрыла смутная синяя вуаль, затем за симайа потянулся светящийся след, — в вакууме он перешел на ионную тягу, сжигая часть своего тела. В пустоте Вэру стало страшновато. От смерти его отделяла лишь одна мысль симайа.
— Не бойся, — сказал тот. — Здесь жизнь священна. Никто не причинит тебе вреда.
— Тогда что со мной будет?
Симайа промолчал, и Анмай решил спросить о чем-нибудь более веселом.
— Почему вы тратите столько сил на живых и наивных айа? Разве вы не можете размножаться иначе?
— Заводить детей с айа мы не можем вообще. Никак. Размножаться сами, — можем, но лишь почкованием или делением личности, — а, знаешь, не очень-то приятно делить себя на части. Нет, мы можем поместить в тело симайа уже готовую матрицу сознания, но её надо программировать заранее. Для этого одного симайа мало, нужна семья, — а она у нас тройная. Плюс, запас магнитных монополей для нового тела, то есть, ещё и Эвергет, на котором их производят. И получившаяся особь не будет иметь никаких "живых" черт, — нет опыта жизни в живом теле. Короче, ТАК у нас детей не делают...
— А зачем тогда вообще нужен этот способ?
— На случай, если все "детские миры" и большинство симайа будут уничтожены, чтобы быстро восстановить популяцию. Пока необходимости не было... К тому же, живые айа — наш исток, и отрываться от него, по меньшей мере, неразумно. Ведь мы, — не единственные жители Р`Лайх. Память о нашем детстве, — последнее, что отличает нас, взрослых, от древних обитателей этого места, которые вообще никогда не были живыми, последний берег, за который мы цепляемся, чтобы понимать и помнить наше прошлое. Хотел бы ты забыть о своём детстве? Пусть их любострастие наивно... но оно не вечно. Однажды нам всем придется нырнуть в квантовый мир... навсегда, и наша судьба перестанет быть нашей собственной. Мы все знаем это. Они, там, внизу — тоже. Теперь ты понимаешь?
Анмай вздохнул и осмотрелся. Они поднялись уже очень высоко, но не было заметно, что они летят к какой-то ближайшей планете. Похоже, симайа хотел вообще выйти из плоскости планет, чтобы достичь цели кратчайшим путем, — она явно была довольно далеко. Не надеясь на ответ, Анмай всё же спросил:
— Куда мы летим?
— В другое место.
Анмай помолчал.
— Вы знаете, что ожидает Эрайа?
— Разумеется.
— Тогда почему же вы ничего не делаете?
— Мы уже сделали всё, что в наших силах. Эрайа здесь. Точнее, её копия. Та, что ты видел, — настоящая, но на деле они неразличимы.
На секунду Анмай растерялся.
— Как можно скопировать целую планету?
— Это не объяснишь сразу. Надеюсь, ты знаешь, что восемь десятых материи нашей Вселенной, — темные, невидимые. Это темная энергия и нейтралино, тяжелые невзаимодействующие элементарные частицы. Но ещё одна десятая часть массы Вселенной, заметная также лишь по своей гравитации, не рассеяна. Она образует компактные сгустки, по массе равные нашим звездам и планетам, но редко совпадающие с ними в пространстве, — космос слишком велик для этого. Их открыли уже в эпоху межзвездных полетов, и с большим трудом, правду говоря, случайно. Объяснение им дала физика: каждая частица, — спиновая релятивистская струна, но у каждой струны два конца. Из этого следует, что наше пространство вмещает две Вселенных, связанных лишь гравитацией. Иначе взаимодействовать их частицы не могут, хотя все они, — разные концы одних суперструн. Мы можем ощутить притяжение теневой планеты, но вот увидеть или потрогать её мы не можем, — мы, наша материя, просто пройдем сквозь неё.
