Прямо перед глазами закачался орден — измазанный землёй, захватанный нашими ладонями. Я сжал его в кулаке, даже не ощутив, как острые лучи впиваются в кожу. Почти сразу же в ухе зазвенело от очередного удара.
И тут цепочка наконец порвалась. Судя по ощущениям — сразу в двух местах, и несколько звеньев тут же утонули в грязи. Иджин даже не сразу понял, что произошло — он просто отшатнулся, когда цепь ободрала незащищённую шею, и я успел вскочить. Во время всей этой возни мы оказались слишком близко к краю оврага. Я даже не удивился, когда земля под ногами вдруг поехала куда-то в сторону и вниз. Куст, в который я попытался вцепиться, выскочил из неё легко, как вилка из розетки.
Второй раз за день куда-то падаю.
В себя я пришёл на дне, на куче пустых бутылок, жестянок из-под пива, гниющей бумаги и ещё какой-то гадости. "Орден!" — мелькнула паническая мысль, и я зашарил вокруг себя, раскапывая слежавшийся мусор. Может, Иджин спустился и подобрал его, пока я валялся в отключке? Нет, вряд ли прошло больше пары минут. Справа блеснуло тусклым золотом, и я, даже не пытаясь нормально встать, рванулся на этот блеск. Схватил, торопливо очистил пальцами от налипшей грязи. Засунул награду в карман джинсов и посмотрел наверх. На краю оврага, там, где цеплялись за осыпающуюся землю чахлые кусты, никого не было. Наверное, Иджин решил, что я убился, упав с такой высоты, и решил не рисковать, разыскивая добычу. На всякий случай я подобрал вытянутый осколок оконного стекла, похожий на нож, и, оскальзываясь, полез наверх.
Выбравшись, зачем-то оглянулся на сломанные ветви кустов — ничего себе просека осталась от моего падения — и рванул к городу.
— Талина! — Я вбежал в палату, сжимая в руке разорванную цепочку ордена. И замер на пороге, увидев, как врач опускает на её лицо белую простыню.
— Талина!! — Оттолкнул попытавшуюся схватить меня медсестру и, как был грязный и мокрый после драки, бросился на кровать, обнимая сквозь ткань застывшее тело. — Талина, не надо!
Кому не надо, что не надо? Почему именно эти слова сорвались с языка? Не знаю, сколько я пролежал так, уткнувшись лбом в её колени, ниже которых не было ничего, только смятая простыня. Кто-то хватал за плечи, пытаясь увести, я только крепче вжимался в постель, и меня оставили в покое. Не знаю, сколько времени я проплакал.
Когда я поднял голову, солнце за окном уже садилось за крышу соседнего больничного корпуса. Я встал и откинул с лица Талины простыню. Смерть не изуродовала её, не смогла. Опущенные ресницы, полуоткрытые губы...
У кровати валялся орден с разорванной цепочкой, который почему-то никто так и не догадался поднять. Я подобрал его и положил на тумбочку в изголовье.
— Идём. — Анайя подошла неслышно. — Ты ей уже ничем не поможешь, только растравишь себя ещё больше.
— Иджина поймали? — тупо спросил я. Хотя откуда ей знать.
— Нет. — Анайя покачала головой. — Хелена подняла шум, когда он сегодня не пришёл на работу к назначенному времени, мы вспомнили, что ты говорил про график вчерашней доставки. Знаешь, Дэй, я должна перед тобой извиниться. Я думала, это ты взял орден. Просто ты столько времени проводил с Талиной, знал, что где лежит...
— Потому что у меня морда южная? — грубо уточнил я.
— Нет, не поэтому... — поспешила оправдаться она, и я понял, что попал в точку. Хотя какая теперь разница.
Мне суждено было ещё раз увидеть Иджина. Это было в ту холодную осень, когда туман по утрам накрывал наш палаточный лагерь, и казалось, что за его стеной нет вообще ничего. Вылезешь из нагретого спальника — и так и будешь бесконечно брести сквозь белёсую муть.
Потом вовремя не подъехал грузовик с продовольствием. Мы отправились навстречу. Машина оказалась разграблена и сожжена, водитель убит. Дождей не было последние несколько дней, умеющие читать следы в группе нашлись. Мы ещё не привыкли, что даже в момент гибели мира находятся люди, готовые урвать напоследок кусок, за нашими спинами оставались голодные беженцы. Если честно, мы порядком озверели. Банду зажали у ручья, в лесу. Там было что-то вроде площадки для пикников, кострища, скамейки, выкрашенные в яркий цвет веранды. Наверняка детский лагерь рядом.
Никто даже не заикался о переговорах, не предлагал сдаться.
В траве виднелись ящики с яркой маркировкой, с того самого грузовика.
Я не узнал его в мешанине грязных курток, когда автомат бился отдачей в моё плечо. Не узнал и тогда, когда несколько человек метнулись в чащу, но упали в траву, подрубленные чьей-то очередью.
Зато без труда отличил среди прочих, когда мы закапывали трупы. Он лежал на спине, демонстрируя небу грязную белую футболку под расстегнувшейся курткой. Синие глаза широко распахнуты, рот приоткрыт, ко лбу прилипли сосульки светлых отросших волос.
— Знал его? — спросил Стэн, когда двое бойцов подхватили тело за руки и за ноги и опустили в яму.
— Немного. Редкостная была сволочь.
Я бы очень хотел сказать, что мы столкнулись лицом к лицу и успели обменяться парой фраз. Что-то вроде:
— Убьёшь меня?
— Казню как преступника.
Но на самом деле я даже не знаю, чья пуля его убила.
Наверное, так лучше для всех.
Талина-Талинка...
Дэй.
Сейчас.
Я единым духом взлетел по лестнице на четвёртый этаж и огляделся в поисках нужной квартиры. Типовый чистый подъезд, ничего необычного. Постучал по дверному косяку.
Элли была дома — немного сонная, в домашнем халате, с распущенными, чуть взъерошенными волосами.
— Привет.
— Привет. Как ты здесь оказался? — Кажется, моё появление заставило её окончательно проснуться. — Не думала, что ты придёшь.
— Хотел попрощаться.
— Ты надолго? Может, тебе чаю сделать? — предложила Элли.
— Да нет, не стоит заморачиваться. Я на минуту заскочил.
— Ты хоть на кухню пройди, чего на пороге разговаривать.
Кухня, как и в большинстве известных мне квартир, оказалась прямо по коридору. Из рюкзака я вытащил несколько банок тушёнки и кулёк с домашней карамелью из жжёного сахара. Слова не шли на ум.
— Это тебе, — неуклюже выдавил я.
— А ты как же? — Элли несколько испуганно воззрилась на получившийся натюрморт.
— Это доппаёк. Нам его выдают перед каждым заданием на тот случай, если оно затянется. А карамель делает одна наша соседка и потом всех угощает. Так что мы не умрём от голода.
Вот как уговаривать, если она сейчас откажется?
— Вы выполнили своё задание?
— Да, выполнили, — уклончиво отозвался я: не хотелось тащить на эту маленькую уютную кухню, залитую тёплым электрическим светом, ничего из воспоминаний о тёмном подземелье, пропахшем безумием.
— Ты и твоя жена, да?
Ответить я не успел.
— Мам? — спросил требовательный детский голосок из-за двери. — Мама?
Дверь распахнулась, и на пороге нарисовалось трогательное существо трёх лет от роду, такое же светлоглазое и рыжее, как сама Элли. Девочка несколько опешила, увидев незнакомого человека в форме, но прошла на кухню и решительно потянула мать за полу халата.
— Ты почему не спишь, солнышко? Ещё рано. — Элли подхватила дочку на руки.
— Не хочу, — серьёзно заявил ребёнок.
— Как тебя зовут, чудо? — спросил я.
— Тира. — Рыжая головка склонилась матери на грудь. — А тебя?
— А меня — Дэй.
Стоящая на плите кастрюлька зашипела, её содержимое океанской волной плеснуло через край.
Элли неожиданно передала девочку мне.
— Дэй, посиди с ней в комнате, я сейчас. Тира, покажи дяде свои игрушки.
"Предупреждать же надо", — подумал я, осторожно обнимая мелкую, которую совершенно не волновало, что её держит на руках кто-то чужой.
Наоборот, Тира сразу же вцепилась в мою косу и отпускать её явно не собиралась.
В комнате оказалось не так много мебели: письменный стол, одинокая книжная полка на стене, диван и детская кроватка. На полу ковёр — неслыханная роскошь по нынешним временам. Линялый, блёклый, но всё ещё пушистый — чтобы ребёнку не пришлось играть на холодном полу.
До игрушек так и не дошло. Когда через пятнадцать минут Элли вошла в комнату, Тира сосредоточенно расплетала мои волосы. Маленькие пальчики путались в длинных прядях, так что в возможностях Тиры "потом сделать как было" я сомневался.
— А ты неплохо смотришься с детьми, — вдруг рассмеялась Элли.
Я неловко вскочил — коса, которую здорово растеребила Тира, сдала последние позиции, и моя грива рассыпалась по плечам и спине.
— Вижу, вы поладили.
— Никогда не думал, что ко мне будут тянуться дети.
— Дети сразу чувствуют доброго человека. Взрослым бы такой талант.
Молчание повисло в воздухе липким киселём.
— Когда ты уезжаешь?
— Сейчас. Машина уже во дворе, я попросил заехать по пути. Элли, если тебе или Тире понадобится помощь, — я нашёл в кармане сложенный вчетверо лист бумаги и обломок карандаша, чтобы оставить адрес, — пиши, ладно?
— Ладно. Я провожу тебя.
В коридоре Элли долго смотрела, как я шнурую ботинки и наспех собираю в хвост волосы.
— До встречи?
— До встречи. — Она материнским жестом положила руку мне на плечо. — Дэй, знаешь, на твоём месте я бы подумала о детях, уж больно хорошо ты с ними ладишь.
— Ээээ... Мы подумаем, — тихо выдавил я, потому что до этого момента такая мысль просто не приходила мне в голову.
Она покачала головой.
— И всё-таки, каким же красивым ты стал.
Рин открыла глаза, когда я забрался рядом с ней на заднее сиденье. Оглядела меня, лохматого и слегка помятого после возни с Тирой, придвинулась ближе и положила голову мне на плечо.
— Теперь точно домой? — обернулся к нам водитель.
Я кивнул.
— Домой.
Этот путь — тоже чья-то струна...
Джем
Рин.
Как и большинство подростков, выбравших себе кумира, Эрн искренне верил, что его подражания никто не замечает. На самом деле видно было за километр. И отрастающие волосы, которые мальчишка наотрез отказывался стричь, и подхваченные словечки и поговорки: "черепаший экспресс", "то ли ржать, то ли плакать".
— А Дэй крут, — выдал он как-то, сидя на нашей кухне. Разумеется, самого Дэя в этот момент рядом не было, он выскочил вынести мусор: рыжий уже не в том возрасте, когда у мальчишек считается нормальным в открытую восхищаться кем-то из старших парней.
— Почему ты так решил?
Чистка пистолета — дело ответственное, но от неё пришлось оторваться, чтобы сделать заглянувшему в гости парню чай. Теперь мои пальцы пахли сухими травами и оружейным маслом. Так мы и сидели по разные стороны стола: Эрн с большой кружкой и я с белой тряпицей, на которой покоились аккуратно разложенные детали.
— Он спокойный, — задумчиво протянул Эрн, явно подбирая слова, — стреляет хорошо. Ему плевать, что про него подумают или скажут.
Дэй — спокойный? Неужели кто-то и правда так думает? Не может быть, чтобы только мы со Стэном замечали за ним язвительность и тщательно сдерживаемый азарт. Ржавчина научила его спокойствию в бою, потому что необдуманные поступки могут слишком дорого обойтись всем остальным, но бой — это не вся жизнь. В остальное время он часто валяет дурака, может прогуляться по парапету полуразрушенной набережной, подначивает на спор других парней с Базы. Так уж получилось, что его настоящее детство не было детством вовсе.
— Не будь он крутым, он не дожил бы до своих лет. — Я постаралась загладить цинизм фразы доброжелательной улыбкой. — Некоторые жизненные обстоятельства к тому располагают.
— Он ведь сбежал из дома, да? Почему?
— Спроси у него. — Затвор пистолета с характерным щелчком становится на место. — Если захочет, то обязательно ответит.
Или не ответит, зато завалит Эрна историями, смешными и страшными, лишь упомянув о причинах, побудивших его навсегда оставить родной дом за поворотом. Не то чтобы Дэй не любил принимать чьё-то сочувствие — скорее, он разрывался между желанием выкинуть прошлое из головы и пониманием, что без этого прошлого, без километров пройденных дорог не было бы его самого. Что-то случилось тогда на одной из бесчисленных трасс, где-то между заправок, мотелей и городов с незапоминающимися названиями. Что-то, из-за чего он до сих пор замирает иногда у окна и спрашивает: ты знаешь, что я убил человека?
Не все воспоминания причиняют боль, но где-то среди развесёлых баек, историй о странных людях и дорожных легенд притаилось и это.
— А ещё ты красивая, но тебя никто не пытается отбить.
Меня согнуло от смеха. Так, хорошо, что пистолет уже вычищен и собран, а то какую-нибудь мелкую деталь я бы точно не удержала.
— Эрн, где ты рос, что считаешь девушку признаком успешности парня? И правда думаешь, что меня не пытаются склеить, потому что боятся Дэя?
— А почему ещё?
Дэй в образе одинокого волка, всегда готового к схватке с любым желающим оспорить его право... Интересно, право на что?
Да, а с мальчишкой надо что-то делать. Очень хочется сказать "воспитывать", но я не очень люблю это слово. Ладно, боги и демоны с ними, со словами.
— Потому что во мне видят прежде всего товарища. И мой выбор уважают. Как и выбор Дэя.
Судя по лицу Эрна, эту мысль он честно постарается обдумать. Возможно, даже пожертвует ради этого несколькими часами сна.
— Чем занимаетесь? — Дэй запихнул опустевшее мусорное ведро под раковину, сполоснул руки под краном и потянулся за стоящей на полке кружкой.
— Биологией. — Я перелистывала самодельную тетрадь, сшитую из сложенных вдвое альбомных листов. Почерк у Эрна был крупный, не слишком красивый, но разборчивый, однако его размашистым конспектам на нелинованных желтоватых страницах скоро станет тесно.
Обычные тетради, блокноты и записные книжки с началом Ржавчины стали редкостью. Как и разноцветные ручки, которые когда-то можно было купить в киоске на первом этаже университета.
— Ага. У темноволосых родителей может родиться светловолосый ребёнок, если кто-то из предков был блондином. — Эрн захлопнул потрёпанный учебник. — Это же просто.
Конечно, просто — после того, как мы в прошлый раз исчертили схемами два листа. Но Эрну не терпелось похвастаться.
— Что, серьёзно? — Дэй удивлённо вскинул брови. — Мне всегда казалось, что тёмные волосы напрочь перебивают любой другой цвет.
— Ну вообще да, — подтвердила я, — но минус на минус даёт плюс. Мой отец был блондином, так что у нас с тобой вполне может получиться сын или дочь со светлыми волосами.
— Не знал. Запомню. — Дэй в задумчивости накрутил на палец иссиня-чёрную прядь, выбившуюся из небрежно стянутого хвоста.
— Что, правда не знал? — обалдел Эрн.
— Правда. Я из дома дёрнул раньше, чем мы на биологии до этой темы добрались, а потом мне как-то учебники не попадались, — и добавил, с явным удовольствием наблюдая, как у Эрна вытягивается лицо: — Надо, что ли, твои почитать для общего развития.
Когда Эрн надевал куртку в коридоре, я заметила торчащий из его кармана чёрный лоскут банданы — новый, яркий, не успевший полинять от частых стирок или выгореть. Готова поспорить, он стянул её с головы перед тем, как войти в дом, и снова повяжет, едва окажется на улице.
