Миранис посмотрел на затянувшие небо тяжелые, полные влаги тучи и ответил:
— Покажи мне дозор, который сумеет одолеть упрямство целителя судеб. Если Рэми сам не захочет явиться, то он не явится. Хотя, может, оно и к лучшему. Может, он, наконец-то, передумал и решил вернуться в Виссавию?
— Ты сам знаешь, чего хочешь? — вспылил Лерин. — Сначала ты борешься за Рэми, как за какое-то сокровище, а теперь вдруг желаешь его отдать вождю Виссавии? Своего целителя судеб? Избранника богов?
— Я просто надеялся...
— Надеялся на что?
Мир знал, на что надеялся. Рэми спас безумия своего дядюшку, почему бы ему не спасти от смерти и наследного принца Кассии? Но, как оказалось, есть вещи неподвластные даже целителю судеб. И постепенно надеяться Мир перестал. Когда? Когда вождь проболтался... что знает. Что и он видит, а, значит, пребывание в Виссавии ничего не изменило. Мир умрет. И уже скоро.
Стоит ли об этом говорить телохранителям? Мир так не думал. Пусть уж поживут в незнании...
— Я навещу Рэми лично на обратном пути, — ответил Миранис. — И тогда никуда он от меня не денется.
— Мир, я не думаю, что выходить в город для тебя безопасно, — вполне ожидаемо возразил Лерин.
Миранис знал, что телохранитель прав. Но знал он и другое:
— И в замке тоже быть опасно. Вспомни случай с Рэми и статуэткой. Если ты еще не понял, то для меня теперь безопасного места нет, и уж если меня хотят убить, то пусть сначала поищут. Сегодня ночью я ухожу в храм. С Лией. Сегодня ночью она станет моей женой, а ее сын — моим официальным наследником.
— Лия хорошая девушка, но сомневаюсь, что она достойна.
— Она достойна, — Мир оторвался от созерцания города, и повернулся к Лерину. — Ты хоть раз в жизни мне доверишься или так и будешь продолжать спорить?
— Мир, я всего лишь...
— Беспокоишься за меня? Пойдешь со мной, как и другие телохранители, я сегодня не хочу от вас убегать.
— А Рэми... Он ведь брат Лии? Не думаешь, что и он захочет быть на свадьбе? К чему такая спешка?
"У меня нет времени, — подумал Миранис. — Совсем нет".
— Потому что я так хочу. И потому что Рэми должен хоть как-то заплатить за свое упрямство. Вместо него со мной поедет Арман.
— Вновь этот оборотень.
— Давно хотел тебя спросить, — Мир заглянул в поблескивающие в полумраке глаза телохранителя. — За что ты так не любишь оборотней?
Лерин скривился на миг и ответил дерзким взглядом на взгляд принца. Мир про себя улыбнулся — никто кроме телохранителей не решался на него так смотреть.
— Когда я жил в горах, у меня был друг и названный брат, — тихо ответил Лерин. — Однажды ночью к нему в дом постучался странник. В горах закон гостеприимства свят, мой принц, и Илар впустил незнакомца, а утром спугнул гостя у тела своей дочери. Тот оборотень оказался людоедом.
— Мне очень жаль твоего друга, но и среди кассийцев хватает шальных людей. Тем не менее, всех кассийцев ты не ненавидишь.
— Помнишь, несколько зим назад я уезжал в родную деревню? — продолжил Лерин. — Мой младший брат прислал тогда письмо... Илар долго преследовал того оборотня, и однажды вернулся в деревню, израненный, покусанный. Провалялся в лихорадке седмицу, а когда встал, сбежал в лес и сам начал убивать... Мой род позвал меня, чтобы я убил названного брата собственными руками...
— Ты никогда не рассказывал о своей семье... — прошептал Мир.
— А что рассказывать? Там, в провинции, люди живут иначе. И они да, ненавидят оборотней, не верят им — на то есть причины. А тут этот Арман, Рэми...
— ...и я... — тем же шепотом ответил Миранис. — Меня ты тоже ненавидишь?
— Ты же знаешь, я не умею тебя ненавидеть, — тихо ответил Лерин. — Как не умею ненавидеть Рэми, как не сумел возненавидеть Илара. Арман же...
— ... никогда не убивал...
— Я этого не знаю.
— Так ли?
— Не мучай меня, Миранис, — неожиданно мягко ответил Лерин. — В последнее время я и так много передумал, многое понял. На многое посмотрел иначе.
Миранис вздрогнул. Странно ведут себя в последнее время телохранители. Кадм стал более задумчивым, почти перестал язвить, Тисмен все время поглядывал на Мираниса долгим, печальным взглядом, вот теперь и холодный обычно Лерин будто растаял...
— Рык... странный подарок, не так ли? — усмехнулся Миранис.
Симпатичный, белоснежный барс, который, возможно, переживет их всех.
— Не вздумай хоть мне льва дарить, — Миранис направился к люку, ведущему к лестнице.
— Боевой лев отличное подспорье в битве, мой принц, — неожиданно спокойно ответил Лерин.
— Против магии? Сомневаюсь. Идем, Лерин. Дождь собирается, а я не хочу вымокнуть.
Город встретил их прохладой и дождем. Но Мир даже радовался бьющим о крышу повозки каплям — ему надоели тепло и солнце, которыми баловала их в последнее время Виссавия. Хорошего должно быть все же немного, иначе оно перестает быть хорошим. И ценным.
За полотняными стенами суетился ночной город. Зазывали яркими огнями дома веселья, а в них — податливые, молодые красотки, терпкие вина, эрс и приятное, томительное забвение.
Мир любил ночную столицу. Когда-то он сбегал из замка в ближайшую таверну и погружался в пьяный угар до тех пор, пока его не вытаскивали оттуда за шиворот телохранители.
Сегодня все было иначе. В свете стоявшего на полу повозки фонаря дремал, устроившись в углу, Кадм, задумчиво перебирал четки Лерин, в очередной раз выпрашивая милость у богов, рассматривал ползущего по руке паука Тисмен, прижималась к боку Мираниса смущенная Лия. Арман, завернувшийся в плащ, сидел к ним спиной на козлах рядом с кучером.
Повозка вдруг плавно остановилась. Всхрапнули тревожно кони. Шевельнулась тяжелая ткань, скрывавшая их от ночного города и дождя, напряглись телохранители и мгновенно расслабились, когда внутрь сначала заглянул, а потом и запрыгнул высокий, худой мужчина.
Миранис кивнул поклонившемуся ему наемнику. И все же Рэми умеет выбирать себе верных друзей, и, что тоже немаловажно, умеет к себе привязывать. Даже этого циничного Гаарса, к себе привязал, а среди наемников теплые чувства, как известно, — редкость.
— Редко ты к нам заглядываешь, — сказал Миранис.
Заглядывал бы почаще, глядишь, упрямый телохранитель меньше бы ерепенился. Целитель судеб никого не слушал, но Гаарс каким-то непостижимым образом всегда добивался от Рэми послушания. У Мираниса вот так не получалось.
Впрочем, время ли сейчас думать о Рэми?
— Времени, как ты понимаешь, нет, — ответил Гаарс, скидывая мокрый плащ и усаживаясь в углу повозки. — Да и вреден мне воздух замка, как ты понимаешь. Первые два визита к тебе... удачными не были.
Еще бы. В первый визит Гаарс пытался убить Армана и попался не очень-то добренькому Кадму. Миранис помнил, как выглядел наемник после разговора по душам с его телохранителем. Но помнил, что и едва стоя на ногах, Гаарс пытался защищать попавшегося Миранису мальчишку, Рэми, хотя и понятия не имел о его происхождении.
Но, несмотря на дружбу с телохранителем, Гаарс в очередной раз дал понять, что они с Миранисом не на одной стороне. Цех наемников всегда был против власти — оно и понятно. Те, кто дружит с законами Кассии, со своими хлопотами идут к дозору, да к жрецам. Остальные платят менее щепетильным наемникам.
Сегодня и Мир предпочел Гаарса, а не дозор. Есть вещи, о которых посторонним знать не обязательно. А наемники умеют хранить тайны. Тем более — наемники-друзья.
— Не вижу с тобой Рэми, — заметил, наконец-то, Гаарс. — Жаль, я бы с удовольствием повидал мальчика.
Миранис тоже с удовольствием повидал бы Рэми, да не мог, но Гаарсу этого знать было вовсе необязательно.
— Ты сделал, что я просил? — проигнорировал вопрос наемника принц.
— Да, жрецы ждут, ритуальный зал готов, — Гаарс с легким любопытством посмотрел на Лию. — Все, как ты пожелаешь, Мир.
Повозка вновь остановилась, на этот раз у тяжелого, побитого временем и погодой храма. Миранис вышел наружу, разминая затекшие ноги. Плащ из валенной шерсти казался тяжелым и слишком теплым: Мир взмок и теперь с удовольствием подставлял лицо дождю, надеясь хоть на какую-то прохладу.
За его спиной Гаарс помогал выйти из повозки Лие.
— Я рад за тебя, мой дорогая, — улыбнулся он. — И в то же время — беспокоюсь. Быть женой наследного принца Кассии — не слишком приятная участь.
— Ты много говоришь, Гаарс, — ответил Мир, бросая в плоскую глиняную тарелку золотую монету.
Сидящий до этого неподвижно жрец счастливо улыбнулся, подхватил монету и поспешно спрятал ее в складках хитона.
— А ты излишне щедр, мой друг... для рожанина-то.
Миранис ничего не ответил. Он и сам понимал, что не пристало ему разбрасываться золотом, но сегодня хотелось быть щедрым, сегодня почему-то тянуло броситься на колени и просить Радона о защите.
— Мир! — ладонь Лии нашла ладонь Мираниса. — У меня дурное предчувствие.
— Не хочешь быть моей женой? — усмехнулся Мир. — Боишься?
— Нет... но...
Лия замолчала.
Миранис посмотрел вверх, на высокие и тяжелые стены храма, освещенные по обеим сторонам тусклым светом фонарей, и пытался унять невесть откуда взявшуюся дрожь.
Неужели смерть так близко? Неужели ее дыхание, а не неизвестно откуда взявшийся пронзительный, бросающий в лицо брызги ветер, заставил кожу покрыться мурашками?
Не пристало принцу бояться. Не пристало медлить на мраморных ступеньках храма. Не пристало и сомневаться, если решение принято.
И Миранис сжал ладонь Лии еще крепче и, даже не оборачиваясь на телохранителей, вошел в распахнутую настежь дверь.
Они пересекли небольшой, неярко освещенный зал, опустились на колени перед статуей Радона, и Миранис бесшумно зашевелил губами, прося у верховного бога своей страны благословения и для себя, и для своей будущей жены, и для своего неродившегося сына.
Когда-нибудь его ребенка положат на алтарь у ног статуи Радона, когда-нибудь споют наследнику ритуальные песни жрецы, а на запястьях избранника богов, потомка двенадцатого, проступят синей татуировкой знаки рода повелителя.
Но сумеет ли Мир дожить до посвящения своего сына?
Тихо распахнулась боковая дверь, и в зал вошел жрец Радона, чьи темно-синие одежды в полумраке казались черными и напомнили Миранису плащи жрецов смерти.
Принца вновь пробила предательская дрожь. Жрец, будто не замечая волнения наследника, поклонился Миранису и, наклонившись к самому уху коленопреклоненного Мираниса, тихо прошептал:
— Мы ждали вас, прошу пройти за мной.
В соседней зале, роскошно обставленной и используемой для наиболее знатных гостей храма, было все так же темно и тихо. Неярко светили по углам лампады, чадили горько пахнущим дымом, окутывая все вокруг пеленой таинственности. Отражались блики света от расписанных сценами из жизни Радона стен. Вон там великий бог принимает в чертоге своем клятву от братьев и сестер своих. Вот там наставляет двенадцать сыновей своих, а вот там склонился над младенцем, касаясь запястья его.
Миранис повернулся к алтарю. От запаха дыма, смешанного с ароматом увядающих роз, закружилась голова, пересохло в горле, и почудились в тишине едва слышные голоса...
Говорили, что это голоса богов, но Миранис думал иначе, — всего лишь воздействие дыма, наркотика, которым жрецы покоряли неокрепшие умы паломников.
Жрец тем временем встал между алтарем и Миранисом, дождался, пока подталкиваемая Арманом Лия нашла свое место рядом с принцем, и, взяв с алтаря гирлянду из роз, выжидательно посмотрел на наследника.
Принц понял его взгляд, нашел ладонью ладонь Лии, сплел свои пальцы с ее и чуть вздрогнул, когда гирлянда из роз коснулась кожи, и запротестовали против чужого прикосновения синие нити магической татуировки.
Льется тихая мелодия. Сильнее кружится голова, нестерпимо жжет запястья. Пальцы Лии становятся липкими от пота, дрожат, и Миранис сильнее сжимает руку девушки, успокаивая...
Скоро церемония закончится... еще немного...
Голос жреца, читающий заклинания на древнем, забытом простыми смертными языке, отдаляется. Кажется, что зал наполняется тяжелой, прижимающей к земле болью, пронзенной синими нитями власти. Жжет запястье, меняет на них узор татуировка. Тихо, едва слышно, стонет Лия, а Миранис, превозмогая боль, облегченно вздыхает.
Радон благословляет брак. Радон принимает его сына, будущего повелителя Кассии.
Воздух густеет, нити в нем играют интенсивнее, танцуют в такт мелодии, ускоряясь. Перед глазами пестрит. Сильно бьется сердце, стремится выскочить из груди, а боль вдруг плавно уходит, уступая место бескрайнему облегчению.
Миранис медленно, пошатываясь, поднялся с колен, заставил Лию встать и поцеловал перепуганную жену в макушку. Жреца уже не было. Застыли за спиной телохранители, тихо шептал молитвы Арман, скучающе подпирал дверь Гаарс.
— Доволен? — вполголоса спросил мужчина.
— Ты даже богов не уважаешь? — ответил Миранис, увлекая Лию к выходу из залы.
— Уважаю, — пожал плечами Гаарс. — Но своего больше. Ваш Радон для нас излишне правильный. Поздравляю Лия... жена наследного принца Кассии...
— И я поздравляю... — раздался за спиной холодный голос, — племянница вождя Виссавии.
Мир медленно повернулся. Успел краем глаза заметить, как заслонили его телохранители, как отразился свет от клинка Армана, и напрягся Гаарс, замечая:
— Да, Мир, умеешь ты доверять не тем людям. Но предал тебя не я.
— Верю, — одними губами прошептал Миранис, прижимая к себе Лию.
Он впервые стоял лицом к лицу с человеком, что уже столько раз пытался его убить. Невысокий, гибкий и изящный, как и все виссавийцы, Алкадий впечатлял. Светлые, собранные в длинный, тонкий хвост волосы, разного цвета глаза, чуть поблескивающие в темноте, в которых было столько ненависти и презрения ко всему миру, что Миранис почувствовал, как пробежал по позвоночнику холодок.
Лия спрятала лицо на плече мужа. Она мелко дрожала, прижимаясь к Миру всем телом, будто пытаясь спрятаться в его объятиях.
"Защити ее, Радон!" — одними губами взмолился Миранис и толкнул Лию к Гаарсу.
Наемник все понял. Он заслонил собой девушку и осторожно начал отходить к двери, не спуская с виссавийца настороженного взгляда.
— Мне очень жаль, но из залы никто не уйдет! — ответил Алкадий, и двери, недавно гостеприимно распахнутые, резко захлопнулись.
Гаарс схватил Лию за руку, толкнул ее за толстую, увитую клематисом, колонну и нырнул туда же, пряча и себя, и сестру друга.
Вспыхнули темнотой глаза Алкадия. Лерин выставил вперед ладонь, и Миранис почувствовал, как опустился на них щит. Первый же удар заставил невидимую преграду застонать, во все стороны полетели брызги света, оседая на гладкий пол серебристыми искрами. Лерин зашептал заклинание, укрепляя защиту, на лбу его появились капельки пота.
— Где Рэми? — закричал Алкадий, нанося новый удар.
Лерин покачнулся, упал на колени. По подбородку его пробежала дорожка крови, упали на пол густые капли.
— Куда дел своего любимчика!
