— Мне трудно понять, что конкретно вас интересует, — проговорил сэр Френсис, глядя в пол.
— Начнём с парламента, — сказала Елизавета.
— Парламент полностью поддерживает ваше величество. Любое ваше решение будет единодушно одобрено, — ответил сэр Френсис, не поднимая глаз.
— Отлично. В политике должно быть меньше парламентаризма. Меньше парламентаризма, — и всё будет прекрасно! — живо произнесла Елизавета, — Если мы не можем обойтись без парламента, если таков порядок в нашем государстве, — бог с ним, пусть парламент существует, но господа парламентарии должны знать своё место и не выходить за обозначенные для них границы. Мы тратим просто-таки неприлично большие деньги на парламент, и он должен быть нам послушен, — не так ли?
— Именно так, ваше величество, — с готовностью воскликнул сэр Уильям, а сэр Френсис промолчал.
— А нет ли волнений среди благородного сословия? — спросила Елизавета.
— За тридцать лет вашего правления благородное сословие привыкло служить вам. Волнений нет и не предвидится, — отрезал сэр Френсис.
— Очень хорошо. А что купечество и народ? — не унималась королева.
— Преданны вам, — лаконично ответил сэр Френсис.
— Никогда ещё в нашей истории не было такой полной поддержки монарха, как теперь, — подхватил сэр Уильям. — Народ прославляет ваше величество и молит Бога, чтобы он продлил ваше правление на долгие годы.
— А как же наши католики? — возразила Елизавета. — Разве они не проклинают меня за то, что я восстановила в Англии евангелическую веру?
— Ну, если только какие-нибудь негодяи! — воскликнул сэр Уильям. — Но есть испытанные способы, чтобы покончить с ними: реквизиции, конфискации, лишение прав, а для самых отпетых — аресты и казни. Если мы будем решительны и тверды, никто не осмелится выступить против власти.
— Я бы не стал употреблять слово "никто", — вмешался сэр Френсис.
Он поднял голову и посмотрел на Елизавету.
— Что вы имеете в виду? — спросила она с неприятным чувством, заранее зная ответ.
— Пока жива Мария Шотландская, есть опасность, что католики попытаются возвести её на трон. Она — знамя в их руках, сосредоточение преступных помыслов, последняя надежда на восстановление католичества в нашей стране. Не следует забывать также, что Мария Шотландская тесно связана с нашими врагами в Европе. Испанцы пойдут на всё, чтобы она стала королевой.
— Вы преувеличиваете, милорд, — Елизавета отвернулась от него.
— Нет, это вы преуменьшаете опасность, ваше величество, — упрямо сказал сэр Френсис. — Я вам говорил три дня назад и не устану повторять, что нельзя начинать большую войну, если в вашем тылу зреет смута. Вы спрашивали меня тогда "о ноже в спину Англии"? Мария — это тот самый нож.
— Перестаньте! Я не желаю этого слышать, сэр Френсис, — резко оборвала его Елизавета. — Вы забываетесь, милорд. Мария — моя кузина, она моя родственница, королевской крови; как вы смеете говорить о ней такие вещи, я запрещаю вам! Я никогда не причиню ей вреда, — запомните, никогда!
Сэра Френсис отвёл глаза и мрачно пробормотал:
— Как прикажете, ваше величество...
— Что же касается войны с Испанией, — прибавила Елизавета после паузы, — я знаю, что у меня тело слабой и немощной женщины, но у меня сердце и желудок короля, и при этом короля Англии, и я с презрением отвергаю саму мысль о том, что Испания отважится вторгнуться в границы моего государства. Я не допущу такого бесчестья, я скажу нашим солдатам: "Я сама возьмусь за оружие, я сама буду вашим генералом и судьей и вознагражу каждого, кто проявит мужество на поле боя".
— Прекрасные слова, ваше величество! — с восхищением вскричал сэр Уильям. — Они войдут в историю!
Королева улыбнулась и милостиво кивнула ему.
* * *
В гардеробной комнате королевы были вытащены из шкафов и сундуков десятки её нарядов. Перед громадным зеркалом Елизавета примеривалась то к одному, то к другому платью, и отбрасывала их в сторону. Камеристки суетились и толкались вокруг неё, а главная хранительница королевского гардероба была близка к обмороку.
— Нет, не то, снова не то, опять не то, и это не то, — говорила Елизавета, перебирая очередную партию нарядов. — Боже мой, как бедно я живу! У меня нет хороших вещей, скоро будет не в чем выйти ко двору. Приходится на всём экономить, — а что делать, надо сокращать расходы: я не могу позволить себе бросать деньги на ветер, я должна быть примером для нации... Нет, это невыносимо, лучше я просижу целый вечер в нижней рубахе, — одна, взаперти, никого не видя, — чем надену что-либо из этих обносков.
— Но это новые платья, ваше величество, — осмелилась возразить главная хранительница королевского гардероба.
— Новые? Я надевала некоторые из них уже по два раза! Вы, наверно, забыли? Слава богу, для приёма посла удалось найти хоть что-то подходящее; это красное бархатное платье — единственное приличное у меня, — вздохнула Елизавета.
— Ты не представляешь, милая Дженни, как тяжела жизнь королевы, — хуже, чем у нищенки, — продолжала она, обращаясь к своей фрейлине. — Нищенка может расхаживать в чём ей вздумается, но королева обязана одеваться в соответствии со своим саном. Даже на частной встрече я должна выглядеть королевой Англии, а не обычной женщиной по имени Елизавета.
— Я сочувствую вам, мадам, — сказала Джейн.
— Да, да, да, — рассеянно кивала королева. — Однако что же мне надеть? Может быть, это, коричневое? Или бежевое? Или палевое с жёлтым верхом?.. Нет, вот это, бледно-синее, с голубой подкладкой. Ну-ка, прикиньте, как оно будет на мне! — приказала Елизавета камеристкам и после, глядя на себя в зеркало, прибавила: — Да, остановимся на нём. Решено, его я и надену!
Камеристки радостно вскрикнули, а главная хранительница гардероба тяжело перевела дух и вытерла пот со лба.
— Королеве приходится делать не то, что она хочет, а то, что от неё ждут, — говорила Елизавета, пока её одевали. — Лишь наивные простаки воображают королевскую жизнь царством свободы: на самом деле, это каторга, галеры, рудники, вечное рабство. Но каторжник может бежать, раб восстать, а как быть несчастной королеве? Если бы я и бросилась в бега, меня бы поймали, вернули и насильно посадили на престол; слишком много людей зависит от меня... Туфли жемчужные, на золотом каблуке и с золотыми пряжками, — распорядилась Елизавета, повернувшись к главной хранительнице гардероба.
— Так получилось, что места возле меня занимают те, кто мне вовсе мне нравятся. Я терпеть не могу сэра Френсиса, — прошептала королева на ухо Джейн. — Он грубый и жестокий; он собственноручно пытает подозреваемых в преступлениях, — я иногда вижу кровь у него под ногтями, когда он приходит из темницы. Но он гений секретной службы, его агенты повсюду: они рассыпаны по всей стране и по всей Европе, — да что там по всей Европе, по всему миру! Сэр Френсис знает всё, что говорится в лачуге бедняка, в доме купца и дворянина, во дворце вельможи и в королевском замке; он читает все тайные письма, которыми обмениваются наши враги и наши союзники; он умеет раскрывать заговоры против нас и путать планы наших противников с такой легкостью, с какой ребёнок разрушает кулич из песка... Дорогая Дженни, ты недавно при дворе, так будь осторожна: опасайся сэра Френсиса, это очень опасный человек!
— А причёску я, пожалуй, оставлю прежнюю, утреннюю, — королева посмотрелась в зеркало, потрогала свои волосы и золотые подвески на них. — Да, оставлю, — передайте парикмахеру, что его услуги сегодня больше не понадобятся. Хранителю драгоценностей скажите, чтобы принёс мою шкатулку из красного дерева, я сама выберу украшения.
— Сэр Уильям тоже не очень приятный человек, — вновь зашептала Елизавета на ухо фрейлине. — Он мой давний знакомый: начинал службу ещё при моём отце и боролся с католиками, затем служил моему юному брату Эдуарду и проводил умеренную политику, а после его смерти поступил на службу к моей сестре Марии и стал преследовать протестантов. Сэр Уильям дважды менял веру: при короле Генрихе перешёл из католичества в протестантство, а при королеве Марии вернулся обратно в католичество. Сейчас он остаётся католиком, подбивая меня при этом на борьбу с католическими общинами в нашей стране и католическими государями в Европе.
Сэр Уильям ловко управляется с финансами Англии, благодаря ему наша казна непрерывно пополняется, но ещё быстрее растут его доходы: вездесущий сэр Френсис раздобыл сведения о вкладах сэра Уильяма в заграничных банках, — я была поражена! При моём отце сэру Уильяму отрубили бы голову за вольности с государственными средствами и вывод таких огромных денег из страны, но сейчас мы входим в Европу и надо с этим считаться, — приходится закрывать глаза на некоторые прегрешения.
— Здесь мои любимые драгоценности, — сказала она, принимая шкатулку из красного дерева. — Что же выбрать? Наверно, вот это жемчужное ожерелье, с "кокосовым" жемчугом. Не буду даже говорить, сколько за него заплачено португальским купцам, — но разве я не могу позволить себе маленькую прихоть? Серьги выберем тоже жемчужные, а перстни наденем с дымчатыми бриллиантами; утверждают, что такие камни — большая редкость, и, кроме меня, они имеются лишь у персидского шаха... Ну, что же, я готова. Мисс Джейн, вы пойдёте со мною, остальные могут быть свободны.
— Сейчас ты увидишь того, кто заменил мне моего старого доброго Дадли, — тихо проговорила королева, ведя Джейн в свою личную комнату, что находилась рядом с гардеробной. — Мой Дадли — хороший человек, но на него совершенно нельзя опереться. Лишь однажды я ощутила в нём опору: когда была заключена в Тауэр по обвинению в заговоре против королевы Марии, моей сестры. Именно тогда Дадли покорил моё сердце, а дальше следовали одни разочарования. Он абсолютно ничего не смыслит в государственных делах, да и свои собственные запустил до безобразия. Два раза он был женат, как ты уже знаешь, и оба раза неудачно. О, нет, я не имею в виду достоинства и недостатки его жён, а материальную сторону брака: каждый нормальный мужчина, женившись, увеличивает своё состояние, но Дадли ухитрился уменьшить его! Я дала ему графский титул, наделила землями, выдала значительную субсидию из казны, однако каким-то непостижимым образом он стал не богаче, а беднее. В результате, он принялся оказывать кое-какие услуги испанцам, а когда отношения с ними у нас начали портиться, Дадли предложил свою помощь французам. Сэр Френсис давно точит на него зубы, и если бы не моё покровительство, Дадли пришлось бы туго. Впрочем, моя милая Дженни, мне кажется, что тот мужчина, с которым я сейчас увижусь, немногим лучше Дадли в практическом смысле, — со вздохом призналась королева, — но что же поделаешь, он мне нравится! Ты — женщина, ты меня поймёшь... Иди, разыщи его в передней комнате и приведи сюда.
— Да, ваше величество, — ответила Джейн, которой самой не терпелось взглянуть на нового избранника королевы. — Но как мне узнать его?
— У него на камзоле должны быть приколоты две розы — алая и белая, как на моём гербе. По ним ты его и узнаешь. Ступай!
Через несколько минут Джейн вошла в комнату в сопровождении молодого мужчины. Он был высок и строен; его свежее румяное лицо обрамляли густые длинные локоны чёрных волос; тонкие усики не скрывали пухлых сочных губ; соболиные брови почти срослись на переносице, а из-под них живо блестели темно-карие выразительные глаза.
Мужчина подошёл к креслу королевы, встал на одно колено и почтительно поцеловал ей руку:
— Я счастлив видеть ваше величество, — раздался его приятный грудной голос.
— Вам долго пришлось ждать? — спросила Елизавета.
— Пять или шесть часов, но это пустяки: главное, что я удостоен вашей аудиенции, — отозвался он, ещё ниже склоняя голову.
— Меня задержали государственные дела, сегодня был важный приём во дворце, — вы слышали? — сказала Елизавета. — Встаньте, сэр Роберт. Дженни, дорогая, подай ему тот маленький бархатный табурет! Садитесь, сэр Роберт, — здесь, у моих ног.
— Я не осмелюсь сидеть в присутствии королевы, — возразил он. — Моё скромное звание не даёт мне такого права.
— Но я уже дала вам его, — Елизавета лукаво прищурилась на него. — Или вы хотите, чтобы это право было закреплено законом?
— Вы меня не так поняли, ваше величество! — на щеках сэра Роберта выступила краска. — Извольте, я сяду. Для меня закон — ваше желание, и выше этого закона не может быть ничего.
— Как мило вы покраснели: прямо-таки девица на выданье! — засмеялась Елизавета. — У вас, должно быть, и кожа нежная, как у девушки. Ну-ка, проверим, — она провела ладонью по его лицу. — Так и есть. Давно вы начали бриться?
— Ваше величество, — окончательно смешался он.
— Боже, какая прелесть, он смущается! — воскликнула Елизавета. — Как это забавно! Ну, ну, ну, сэр Роберт, не надо хмуриться, — я не смеюсь над вами, я вами любуюсь... А не нарядить ли нам его в женскую одежду? — сказала она Джейн. — Принеси какое-нибудь платье, — мы устроим маскарад!
— Ваше величество! — сэр Роберт вскочил с табурета.
— Ладно, платья не надо, но губы и щёки мы вам покрасим и напомадим. Опять сопротивляетесь? Не вы ли говорили, что моё желание для вас закон?
— Ваше величество, — обреченно вздохнул сэр Роберт.
— Дженни, дорогуша, неси помаду и пудру. Сэр Роберт, вернитесь на табурет! Вы ведь не хотите огорчить свою королеву?
— Ваше величество! — возопил пунцовый сэр Роберт.
— Ах, как вы разгорячились! — засмеялась Елизавета. — Не надо так волноваться, — это шутка, всего лишь шутка. Но вы обязаны объяснить мне, зачем вы добиваетесь моего расположения? Что вами движет, — расчёт, корысть, тщеславие или иное чувство?
— Ваше величество! — сэр Роберт снова поднялся с табурета. — С юных лет я восторгался вами как королевой и как женщиной!..
— С юных лет? А сейчас вам сколько? — перебила его Елизавета.
— Двадцать один, — но это не имеет никакого значения...
— Да, когда мне был двадцать один год, это тоже не имело значения, — опять прервала его королева. — Итак, вы с пелёнок восторгались мною...
— Ваше величество! Позвольте мне сказать! — с отчаянием произнёс сэр Роберт.
— Да, пожалуйста, я вас слушаю, — Елизавета замахала руками, показывая, что она больше не будет его перебивать.
— Мой дядя...
— Вы говорите о графе Лестере? — тут же переспросила Елизавета.
— Да, ваше величество.
— Так что же сделал ваш дядя?
— Он всегда внушал мне, что вы — великая королева и несравненная женщина, — сэр Роберт сделал вид, что не заметил иронии в её словах. — Такая правительница, как Елизавета, твердил дядя со слезами на глазах, родится один раз в тысячу лет; все англичане должны на коленях благодарить Бога за то, что Он даровал нам её...
— Бог здесь ни при чём, — возразила Елизавета, — англичанам меня даровала, как вы изволили выразиться, моя матушка. Она родила меня, но моё появление на свет никому, кроме неё, не принесло тогда радости.
— Ваше величество! — с возмущением воскликнул сэр Роберт.
— Так оно и было. Но я опять прервала вас. Продолжайте.
