— А тебе зачем? — и столько подозрения в голосе, будто я каждый день у нее в долг беру и еще ни разу не отдала.
— Да я в обменку заехать не успела, а у меня только доллары.
— Могу разменять, — предложила сестричка. — Тебе сколько надо?
— Не знаю. А сколько все это может стоить?
— Ладно, Ксюха, давай две сотни — разменяю. А если тебе не хватит, Толян доплатит.
Отдала ей американские, сунула в кошелек русские, пересчитывать не стала. А зачем? Курса я все равно не знаю и, если Мамирьяна общитала меня немного, ну и Бог ей судья, а я не обеднею.
Только мы уладили денежный вопрос, как появился Анатолий. Протянул мне крестик на шелковой ниточке.
— Надевайте, Ксения, и пойдемте. Я договорился с отцом Никодимом.
— Спасибо...
— Ксюха, ты глазки тут Толяну не строй. — А у меня и в мыслях не было! Поблагодарить только хотела, за оперативно выполненную работу. А Мамирьяна всех по себе меряет. — Он у нас мужик женатый. Еще и богомольный, оказывается. Заплатить успел?
— Да. И квитанцию взял.
Мамирьяна удовлетворенно кивнула. Я в их разговор не вмешивалась — надевала крестик и прятала его под одежду. Это оказалось не так просто и быстро, как я думала.
— Все, я готова.
Будущие крестные посмотрели на меня. Первой высказалась любимая сестричка:
— Ты б еще дольше копалась. И знаешь, с такой прической я бы даже ночью на улицу не вышла.
Я пригладила растрепавшиеся волосы.
— Так лучше?
— Ага, выглядишь, как старая лахудра.
Придумать достойный ответ я не успела, заговорил Анатолий:
— Ксения, наденьте, пожалуйста, платок. Женщины покрывают голову, когда заходят в церковь, — речь у парня такая вежливо-официальная, что Маринкины слова кажутся чуть ли не ругательством.
— У меня нет платка, а шарф очень большой. Правда, есть еще полотенечко. Оно маленькое, я его для ребенка приготовила.
— Ксюха, ты дура!
— Наденьте капюшон, Ксения. И не снимайте, пока мы в церкви.
— Давай, шевелись! А то мы до вечера провозимся.
Капюшон я надевала уже на ходу. И шарф размотала, чтобы удобнее было сыника вытащить, когда понадобится.
Отцом Никодимом оказался худой старичок, похожий на деда с автобусной остановки. Только ростом пониже. Он едва доставал мне до плеча. Еще у священника была седая редкая бородка и светло-голубые глаза. А под глазами морщинки, как от смеха.
— Кого крестим, как называем? — спросил он на удивление сочным голосом. Таким цыганские романсы петь можно.
— Сына моего крестим, — только сказала, и все трое сразу посмотрели на меня. А ребенка-то на виду нет — Олежка все еще в люльке лежит и молчит. — Я сейчас достану! Быстренько! — Но "сейчас" и "быстренько" не получилось. Пальцы почему-то дрожали и запутались сначала в шарфе, потом в полотенце, еще и малыш вдруг заворочался в своей переноске и я испугалась, что могу его уронить. — Сейчас, сейчас, подождите...
— Не торопись, милая. ОН никуда не торопится, и я подожду.
Я не сразу поняла, о ком говорит священник, а потом удивилась. Ведь им полагается быть серьезнее в вопросах веры. Или я чего-то не понимаю? Но пальцы дрожать перестали, я легко и просто достала маленького из переноски. Протянула его отцу Никодиму. Тот улыбнулся, покачал головой.
— Рано еще, милая. Передай сына крестному отцу. — Я передала. Анатолий взял очень бережно и осторожно. Похоже, он первый раз держит маленького ребенка на руках. — А теперь расстегни на нем рубашечку и освободи ножки до колен. — Сделала все, как мне велели. Малыш проснулся и смотрел вокруг любопытными глазенками. — Какое дадим имя?
— Другое, — вырвалось у меня. И я с ужасом поняла, что так и не придумала другого имени для Олежки. — Только я не знаю, какое!
Мамирьяна фыркнула, а я... я вдруг заплакала. Совсем как дура. И чем старательней пыталась сдержать слезы, тем сильнее они текли.
— Отец Никодим, а что вы посоветуете? — Анатолий сделал вид, что не замечает моих слез. Или в церкви часто плачут и на это никто не обращает внимания? Хорошо хоть сестричка смолчала. Дома она, конечно, выскажет мне все, но здесь и сейчас я бы не выдержала насмешек.
— Если хотите... из святок... выбирайте... — голос священника доносился будто издалека. В ушах так шумело, что половину сказанного я вообще не услышала. — Максимильян... Феоксий... Юлиан...
Стало тихо и я поняла, что надо выбирать, а я так и не определилась с именем.
— Ксюха, не тормози. Тебя люди ждут.
И похоже, очень торопятся. В отличие от священника и его небесного начальника.
— А можно что-нибудь посовременнее? А то все имена какие-то... церковные. Ой, извините! — И хотела же сказать "старинные", а язык не туда вывернулся.
— Конечно можно, милая, — кажется отец Никодим не обиделся. — Алексей, Даниил, Максим — имена вполне современные.
— Ага. И модные.
Мамирьяне лишь бы модное было. А если завтра имя "Мафусаил" в моду войдет или "Сафроний"?..
— Нет, только не Максим!
Знакома я с одним Максимом. Очень он мужчинам нравится. Взаимно. И даже хвастается этим.
— Ну тогда бери Данилу. Тоже вполне... — и сестричка как-то так повела рукой, отчего камень в кольце рассыпал радужные искорки, а пальцы показались удивительно длинными и красивыми. Я уже и не помню, когда видела их без маникюра.
— Какое-то оно слишком западное... — Смотрела я как-то фильм "Даниил Галицкий" и с тех пор это имя не кажется мне русским. — Скажите, отец Никодим, вот Алексей — он мученик или угодник?
Священник улыбнулся, но ответить не успел.
— Ксюха, не морочь человеку голову! Батюшка, не слушайте вы эту... — И Мамирьяна опять подирижировала правой рукой. — Мы берем Леху — круто и современно, — от ее командного голоса у меня зубы заныли. — Приступайте к обряду, святой отец, мы спешим.
Отец Никодим посмотрел на меня, приподняв левую бровь. И так это у него выразительно получилось, что я и без всяких вопросов поняла, о чем он хочет узнать. И три раза молча кивнула, согласившись на новое имя, на обряд, и на то, что мы очень спешим.
Обряд прошел на удивление быстро: немного молитвы, немного воды и короткий поход за "кулисы", то есть внутрь храма. Женщин оставили снаружи, пошли только мужчины, новокрещеного Алексея взяли с собой.
Когда сыника мне вернули, я поинтересовалась, сколько и на что надо жертвовать.
— Сколько можешь и на что хочешь, милая, — ласково, как маленькой, сказал отец Никодим. — Одни жертвуют на Храм, другие на больницу, кто-то на приют для детей-сирот. А еще церковь помогает дому инвалидов и школе-интернату.
— Вот, — я вытащила из кошелька почти все, что дала мне сестричка. — Возьмите. Сами решите, куда нужнее, а я... — быстро развернулась и пошла на выход. В горле опять стояли слезы, а тут еще маленький начал хныкать.
Священник что-то говорил мне вслед, Мамирьяна — тоже, но я спешила так, будто меня в шею гнали. Не хватало еще раз зареветь при посторонних!
Остановилась уже в коридорчике, перед входной дверью. Хотела выйти, но вспомнила про дождь и решила дождаться отставших. Заодно малыша получше одеть и подкормить, может успокоится. Интересно, что такое с ним делали за "кулисами"? Подойдет Анатолий — спрошу.
Стала в уголок, повернулась лицом к стене, расстегнула свою рубашку и... Сыник быстро умолк. Трудно плакать, когда рот занят.
Здесь же, возле двери меня и застукали.
— Что же ты не входишь, девонька? Вот, возьми для дитятка, — какая-то сердобольная старушка в темном платке подошла так неслышно, что я не сразу и заметила. На маленькой высохшей ладони лежала смятая денежка.
А тут Мамирьяна появилась, увидела эту картину маслом и аж скривилась.
— Спасибо, бабушка, у меня есть деньги. Мне просто ребенка покормить надо. — Сыник, подтверждая мои слова, зачмокал еще громче.
— Девонька, если тебе жить негде, так идем со мной. У меня целая комната есть, одной мне много!..
— Спасибо, мне есть где жить. Мы сейчас уходим, за мной уже пришли.
Сестричка стояла рядом и пока молчала. Получалось это у нее очень внушительно и многозначительно.
— Ну, иди с Богом, девонька, иди с Богом, — старушка быстро перекрестила меня и открыла маленькую узкую дверку. Я и не замечала ее, пока бабулька не вошла в эту дверь. Не иначе, какое-то подсобное помещение за ней находится.
— Ксюха, ты точно дура, — зашипела Маринка, когда посторонние ушли. — До машины потерпеть не могла? Нашла место...
Появился Анатолий и она на секунду отвлеклась.
— Я сейчас, уже заканчиваю, — быстро сказала я и спросила, пока она еще чего-нибудь не наговорила: — Скажите, Анатолий, а эта бабка что, не от мира сего? Совать деньги совершенно незнакомому человеку, звать к себе... Я думала, таких блаженных уже и не бывает.
Сначала спросила, а уже потом подумала, что он мог и не видеть старушку, с которой я пообщалась до его прихода. И, если он что-то спросит, а я начну объяснять, то Мамирьяна нас без соли сожрет. К счастью, ничего объяснять не пришлось — везет же моей сестричке на умных мужиков!
— Вряд ли, блаженная. Скорее всего одинокая старая женщина. Работает при храме и помогает ближним, как может.
— А разве здесь не монахи с монашками должны работать? — Старюсь хоть немного потянуть время — ну не вырывать же сиську у сыночки изо рта. То маленький спит — не может выспаться, то присосался, как с голодного края...
— Храм большой, работы и мирским хватает. Иногда целыми семьями работают, — Анатолий говорил, как о чем-то знакомом и понятном.
— Хватит языками чесать! Или вы здесь поселиться надумали? "Места много, работы тоже хватает..." — Мамирьяна очень похоже передразнила своего водителя. — Учти, Толян, машина сегодня вечером мне еще понадобится.
Спорить с ней никто не стал. Мой голодный наконец-то отвалился и удовлетворенно закрыл глазки. Быстро укутала его, застегнулась и поворотилась к кумовьям передом, а к узкой дверце задом. Сестричка в раздражении, Анатолий — в мрачности, всё как всегда — мир не переменился, только одного маленького человечка зовут теперь по-другому. Дай-то Бог, чтобы это пошло ему на пользу. В глубокомысленном молчании вышли из церкви и направились к автостоянке. Дождь немного утих, но едва мы выбрались за ограду, хлынул с удвоенной силой. Еще и ветер добавился, пронизывающий до костей. Ноги у меня замерзли так, что я их уже не чувствовала. А Мамирьяна, в своих сапогах на каблуке, оскальзывалась на каждом шагу и ругалась так, что мне неудобно перед Анатолием было. В конце концов она вцепилась в его руку и пошла быстрее. Несколько раз попыталась открыть зонтик, но ветер трепал и выворачивал его, а потом и вовсе вырвал из рук и зашвырнул в кусты. Я быстро шагнула на раскисший газон, нагнулась за сестричкиным имуществом и тут она ахнула, а водитель сказал:
— Ни фига себе!
Между ними и кустами катилась маленькая шаровая молния. Лужа, до которой я так и не дошла, шипела и дрожала под ярким синеватым огоньком, а он все не гас в воде. И только возле канализационного люка исчез, рассыпавшись на маленькие искорки.
— Подождите! — я отбросила поломанный зонтик и заторопилась к крестным моего сына. — Не уходите!
Но эти двое не двигались с места и продолжали смотреть на канализационный люк. Даже не знаю, слышали они меня или нет. На ходу я сдернула с себя ремень переноски вместе с шарфом, обернула шарф вокруг люльки и так, большим свертком, сунула Анатолию.
— Подержи ребеночка!
— Ксюха, ты чего это? — Голос у Мамирьяны был непривычно тихий и, кажется, испуганный.
— Идите! Не ждите меня! Я тут забыла...
И побежала от них по мокрой, скользкой дороге, взмахивая руками, чтобы не упасть.
И ничего я не забыла — наоборот вспомнила... Еще одну дорогу и еще одну молнию, которой испугался Родаль. Раньше надо было сообразить, а я... Ну, может еще не поздно? Может врагам Родаля только он и нужен? Может нам с маленьким ничего не грозит?
Над головой что-то громко треснуло, словно огромная мокрая простыня надулась под ветром и разорвалась, не выдержав напора.
"Сана находит, убиват..." — вспомнились вдруг слова красавчика, и до меня опять дошло с небольшим опозданием, в который раз за сегодняшний день. Никого мне не надо искать, это меня станут... уже нашли. Вынюхали, вычислили как-то. Да не "как-то", а очень просто! Как в шпионских фильмах. Проклятый подарочек! И как можно быть такой доверчивой дурой?
Не останавливаясь, потянула цепочку из нагрудного кармана. Подвеска за что-то зацепилась. Я дернула изо всех сил. Из кармана вывалился мобильник. Попыталась подхватить его на ходу, промахнулась, пришлось остановиться, вытаскивать телефон из лужи. Заодно оглянулась — эти двое всё еще стояли под деревом и даже не подумали спрятаться в машину.
До ограды церкви оставалось несколько метров, когда рядом что-то сверкнуло. Я качнулась в сторону и нога подвернулась. Со всего маху я грохнулась на асфальт. В груди запекло, дыхание перехватило...
Надо мной кто-то бубнил. Я лежала, мне было тепло и хорошо.
— ...не видел такого.
Открывать глаза совсем не хотелось. Главное, что я лежала в тепле. И совсем неважно, кто и о чем там говорит.
— Точно? Ты уверен?
— Точнее не бывает! А не веришь — сама на эту дырку глянь.
Чужие голоса не очень-то и мешали мне. А если бы говорили чуть тише, было бы вообще замечательно. Но сказать, чтоб отошли подальше и замолчали, было лень. Даже смотреть на болтунов не хотелось. Такой уставшей я уже давно себя не чувствовала.
— А с ним что теперь делать?
— Что хочешь. Можешь с собой взять. Ты вроде теперь его папашка.
— Меня Наталья из дома выгонит.
— Ну тогда выброси. Вон бак недалеко открытый.
— Ты что, охренела?!
Два голоса — мужской и женский. А где-то рядом плачет ребенок. Совсем еще маленький.
— Ты как со мной разговариваешь?! Выгоню!
— А мне плевать! Ты чего это надумала — живого и в мусорку?!
Малыш плачет все громче, а эти будто не слышат. Вот повезло кому-то с родителями!
— Да пошутила я, пошутила. Ты что, шуток не понимаешь? Вон в церковь его отнеси. У них, вроде, есть приют для таких.
— Шуточки у тебя, конечно. А если его там не примут?
— А ты морду жалостливую сделай и про круглого сиротку им зачитай. Мол, мамашу на пороге вашей церкви убило, а папашку еще раньше. Мол, пожалейте сиротинушку, не дайте с голоду помереть. Ну и отшурши детишкам на молочишко, не жадись.
— Мне нечего.
— Я дам, так уж и быть...
— Ты это серьезно?
— Насчет бабла?
— Насчет папаши.
— Серьезно. Этот только в проекте был, когда его папашку кончили.
— А как звали-то его? Папашу, в смысле. Вдруг спросят, а я не знаю.
— Собачье какое-то имя, не современное. Тимка, кажется.
— Это от Тимура?
— Не-е, под старину что-то. Тимофей, вроде бы.
Ребенок плачет, а эти двое болтают непонятно о чем.
— А может ты его возьмешь?
— На фига он мне сдался?
— Ну, ты тоже вроде как мамашкой стала. Повезло, можно сказать. И ребенок есть, и рожать не пришлось.
