— Не сметь!
Следующие полчаса казаки и ведьмак, не перемолвившись единым словом, просидели у костерка на поваленных бурей лесинах. Мсье Глуз де Рюблар, пользуясь безветрием, установил на стол подсвечник и что-то чёркал в затянутом кожей талмуде, часто обмакивая перо в чернильницу богемского стекла, якобы полученную в дар от господина Леонтьева, а скорее всего — попросту украденную в гостевом апартаменте. Буривой и Терпигорец молча таращились на язычки пламени, синхронными движениями очищая яблоки и методично отправляя дольки в рот прямо с боевых клинков. Первый орудовал кинжалом от непревзойдённого мастера Таилова из дагестанского аула Кубачи, второй — засапожным ножом диверсанта Camillus SAF с чернёным хромованадиевым лезвием двусторонней заточки и рукоятью из углепластика, замаскированной под деревянную. Казалось, достаточно искры от прогоревшей головешки, и накопившаяся между ними напряжённость полыхнёт яростной схваткой. Ну, а искусством ножевого боя оба владели близко к совершенству: и метанием, и линейной тактикой, и амплитудной — с моментальной переменой вектора и уровней атаки, — и круговым "торнадо", действуя как прямым хватом оружия, так и обратным...
И вот наконец появилась Гюльнара с беглянкой. Никита сразу даже не признал Марию — из симпатичной замарашки она преобразилась в светскую даму, прекрасную, гордую и недоступную. Благо, формами походила на Гюльнару как сестра-близняшка, потому платье с весьма откровенным декольте и салоп новомодного кроя пришлись ей совершенно впору.
Адам пробормотал:
— Эвон как она скоро из грязи — да в князи! Бежала-то в одной рубашонке изодранной. Видать, трахали её во все отверстия...
Никите же снова захотелось от плеча врезать ему по морде. А ещё захотелось, чтобы спасённая оказалась девственницей. Хотя, по совести сказать, какое его собачье дело?!
Между тем к делу перешла Гюльнара.
— Господа, прошу минуточку внимания! Предлагаю соломоново решение. Переночует Мария в нашем бивуаке. Утром дадим ей одну из лошадей и с письмом отправим под опеку господина Леонтьева. Мы по-женски обо всём уже переговорили, Маша согласна. Решение за вами. В частности, за вами, господин есаул!
Несколько секунд Никита размышлял.
А что, вполне разумно!
Альтернатива — прогнать взашей — не сулит деве ровным счётом ничего хорошего...
Вторая альтернатива (пусть даже это противно самому понятию "альтернатива") — возвратить оборотню фон дер Палену. Хорошего ещё меньше...
Наконец, третья — умертвить. Вовсе уж дрянь дело, да и запрещено вышестоящим руководством во избежание надуманного заворота причинно-следственных кишок...
Короче...
— Быть по сему! — твёрдо заявил Никита и для убедительности треснул навершием кинжала по бревну.
Гюльнара торжествующе улыбнулась, Адам поморщился, ведьмак изначально делал вид, что тема Марии его не касается ни коим образом. Сама же она пала на колени и завыла:
— О, слава Тебе, Господи! О, спасибо вам, добрые люди! О, как же...
— Будет тебе голосить! — осадил её Никита и сторожко огляделся. — Ещё розыскников привадишь... Уточняю по поводу Марии: ей в одиночку следовать верхом до места назначения считаю делом хлопотным и опасным, потому нецелесообразным. Как отпоют все мыслимые петухи, а гуляки улягутся, я самолично отвезу её в ближайший кабачок и найму там извозчика до имения господ Леонтьевых. А сейчас всем спать! Я — на шухере...
...Прежде чем заступить "на шухер", он отвёл в сторону ведьмака и негромко спросил:
— Мсье де Рюблар, почему сразу не сообщили о непристойном поведении члена группы?
Тот с ответом чуть промедлил.
— Почему не сообщил? Знаете ли, мсье Буривой, ваш упрёк де-юре справедлив, но...
— Никаких "но"! — рубанул Никита. — Командиру лучше знать, что справедливо безо всяких оговорок, а что даётся на откуп нижним чинам.
— Да-да, мсье, признаю — виноват, — покаялся ведьмак. — Информировать вас, конечно, мог, да только посчитал бестактным совать нос в людские дела, потому что человек я лишь наполовину, а по должности — всего-навсего консультант. В своё оправдание могу заверить, что подспудно держал ситуацию под контролем и никогда не допустил бы сексуального насилия как оконченного преступления, обязательно вмешался бы.
— Похвально, юноша, весьма похвально! А на стадии приготовления злодейства можно поглазеть со стороны. Весьма увлекательно, не так ли?
— Поглазеть — да, наверняка увлекательно. Жаль, информация, не доступная взору, поступает к нам, ведьмакам, отнюдь не в виде красочных образов, а... как бы вам понятнее объяснить? Ну, скажем...
— Не стоит, мсье, — Никита отмахнулся. — Это всего лишь неуклюжая попытка пошутить. А вот за инициативу и отвагу в бою поблагодарил я вас вполне серьёзно. Не ожидал от консультанта, ей же Бог, не ожидал! Как возвратимся, представлю вас к государственной награде и повышению в должности...
— ...до верховой лошади, как прежде обещали, — невесело усмехнулся Глузд. — Только для начала надо бы вернуться.
— А что, есть сомнения?!
"Дослушал бы юродивую до конца, так возникли бы и у тебя", — подумал ведьмак. Но промолчал. Потому что, как известно, был тактичным бесом и предпочитал не вмешиваться в людские дела...
Что людские, что бесовские, что уголовные дела на текущую ночь были окончены производством, и Никита отправил Глузда на заслуженный отдых. Но тут колом встал вопрос: а где, собственно, ведьмаку отправлять эту естественную надобность?
— Устраивайся в нашей палатке, — вопреки обыкновению проявила к нему благосклонность Гюльнара.
Глузд был, казалось, слегка ошарашен. Обычно своенравное дитя Востока относилось к нему без приязни, точно к престарелому коту, доставшемуся в наследство, — проку никакого, помимо линялой шерсти, однако из уважения к покойной бабушке не усыпишь...
— А как же вы, мадам? Неужто не побрезгуете обществом француза-лягушатника?!
— Ага, "валетом" ляжем, чтоб удобнее было по-французски... только не надумай глупостей — всего лишь беседовать. Шучу! Полезай и спи, а я тут с Никитой Кузьмичом постою, как он изволил выразиться, на шухере...
"Постой" как положение их тел в пространстве, ориентированное головами в зенит, Никита не одобрил. Предложил Гюльнаре сесть под дубом, а сам прилёг, используя бедро её в качестве подушки. Походная жена долго молчала, а когда решилась заговорить, сказала именно то, чего суженый-ряженый и ожидал:
— Гад всё-таки этот Адам!
— Только заметила?
— Нет, заметила давно. А сейчас чувствую кое-что ещё: он замыслил недоброе...
Никита похолодел, резко поднялся и ухватил её за ледяную кисть.
— Что за "недоброе"?! Говори!
— Успокойся, Ники! И не кричи, а то всех разбудишь, — рассудительно заметила Гюльнара. — "Недоброе" же... Я не знаю. Ничего конкретного не вижу, просто чувствую... А вот что — вернее, кого — вижу в деталях, так это Марию. Увидела тотчас, как вошла в кибитку. Вижу сейчас. Видела прошлой ночью, когда гадала Ерофею Леонтьевичу...
— И что она..?!
— Она — именно она! — станет верной женой и умелой помощницей будущего действительного статского советника Леонтьева. Родит четверых прекрасных сыновей. И жить им в любви до самой его гибели...
— Бог же мой! — приглушённо простонал Никита и ткнулся взмокшим лбом в колени ясновидящей.
И чудом подавил в глубинах естества истошный вопль: "Я боюсь тебя! Люблю, обожаю, но как же боюсь!!!" А любимая не нуждалась в словах. Взъерошив отпущенный под легенду прикрытия чуб его, проговорила мягко и тепло:
— Не бойся, мой хороший! Я никому не желаю зла. Пусть все люди будут по-своему счастливы — мы с тобой, Машенька с Ерофеем Леонтьевичем, инвалид на Ближней Рогатке, фон Пален, да тот же Адам, — и неслышно уточнила. — Если будет прилично себя вести...
Они надолго замолчали. Есаул при этом размышлял, насколько оказался прав сутки назад — их появление здесь, в екатерининской эпохе, явно предопределено, явно прописано на скрижалях Истории. В противном случае Мария и Ерофей Леонтьевич никогда бы не встретились. От них, пришельцев из Грядущего, тянутся ввысь по континууму Времени определённые причинно-следственные связи. И что бы они здесь ни вытворили, ничего трагического со Вселенной не случится. И... И чуть было не уснул "на часах" — вернее, у Гюльнары на коленях.
Как вдруг она задала вопрос вроде бы совсем не в тему:
— Как ты думаешь, Ники, сколько ещё существует миров, помимо нашего и сакрального? И как возможно без проблем прыгать туда-сюда-обратно? В голове не укладывается!
Ох, как же вовремя спросила! Отряхнув недопустимый в карауле сон, Никита усмехнулся.
— Не укладывается, говоришь? Сейчас поправим...
С некоторых пор он доподлинно знал, "как возможно без проблем" увеличить объём черепной коробки — шишкой! Но предлагать любимой женщине такое, разумеется, не стал.
— ...Разложим мироздание по полочкам. Ужо пофилософствуем! За полночь — лучшее для этого время... А миров, цветик, на мой незамутнённый взгляд, существует великое множество. Каждый из них — тонкий лист бумаги, на котором мы с тобой малюсенькие точки. А Вселенная — скоросшиватель... Теперь представь, что тебе позарез нужно попасть, скажем, в созвездие Гончих Псов. Для этого не обязательно разгрызать толщу бумаги, затрачивая прорву энергии, либо топать вдоль плоскости каждого листа, расходуя время. Достаточно извлечь из вселенского скоросшивателя листики нашего мира и конкретного Пса, твою точку наложить на точку под Его хвостом, вот и весь прыжок "туда-сюда-обратно"!
— А кто, по-твоему, управляет Механизмом и Процессом? — без тени иронии спросила Гюльнара.
— Управляет, по-моему, Господь Бог, а непосредственно за "рычагами" сидят наши сакральные друзья — демоны.
— Хм, интересно! А как со Временем?
В ответ Никита отмахнулся столь пренебрежительно, будто речь шла о визите на рынок за картошкой (мать её!).
— Ещё проще! Время суть континуум, то бишь непрерывная прямая линия, от Начала к Концу. Лист нашего мира перегибается вдвое, твоя точка совмещается с искомой, и — здравствуйте, бурмистр Леонтьев!
— Занятная гипотеза, — оценила его Откровение подруга. — Сам придумал?
— Сквозняком навеяло, — отшутился Никита.
Навеял ему это дело как-то под хмельком один из сакральных наставников, плешивый демон Философский. Причём — наедине. Потому можно было и соврать в гордыне, дескать, сам пришёл — своим пешком! — прямо к высокой Истине. Да разве ж ясновидящую можно обмануть?! Лучше, наверное, даже не пробовать, ибо люди не зря говорят: маленькая ложь порождает большое недоверие...
— Фигня всё это, золотко моё! С гранатовым вкраплением... Живы, здоровы, и ладушки, а что до мироустройства, пускай о нём думают те, у кого черепушки пообъёмистее.
— А мы чем займёмся, чтобы время скоротать? — томным голосом поинтересовалась Гюльнара.
— Хороший вопрос! Чем обычно занимаются любящие друг друга люди наедине, да ещё романтической ночью под звёздами?
— Ну, и чем же?
— Выпивают и закусывают, — авторитетно пояснил герой-любовник.
— Да ладно! Повтори, я запишу.
— В другой раз!
Он извернулся питоном, крепко обнял подругу, повалил на спину.
— Так удобнее выпивать? — прохрипела полузадушенная Гюльнара.
— Не дерзи, порочное дитя Востока! Поцелуй меня...
— ...в щёчку?
— Да хоть бы и в щёчку, раз на большее фантазии недостаёт, — вынуждённо дал согласие Никита.
А в это самое время посреди чащоб на правом берегу Невы молилась Ксения блаженная: "Господи, даруй ему жизнь и прости за то, что во имя Добра сунул буйну голову в тугую петлю нечестивой языческой скверны! Он — рыцарь, странствующий по мирам и временам. Кто ещё, если не он?! Аминь"...
Жизнь ни на грош,
Как кувшин расколотый,
Барин, не трожь —
Что моё, то золото!
С петлей тугой
Давно повенчан я.
Ласковый мой,
Мне терять нечего!
Вспыхнул костёр,
Пламя лижет сумерки...
Нож мой остёр,
Да пока не умер я!
Ничего личного, Кузьмич!
"Да что стреляться, право же, мсье д'Антес?! — воскликнул Пушкин. — Давайте лучше по-простонародному — на кулачках!"
Хоронили поэта в закрытом гробу...
Когда в деревеньке умолк последний петух, а перепившийся немецкий лагерь сделался безжизненным, как городище доисторических арийцев, Никита взялся седлать аргамака ибн-Самума и заводную лошадь для Марии. Что характерно, Терпигорец помогал ему. Что удивительно, извинился на прощание перед беглянкой. Что было ожидаемо, с Никитой не перемолвился словечком.
Да и тот, по совести сказать, вовсе не жаждал общения. А вот с кем перед отъездом пообщался, так это с Глуздом.
— Мсье, — заговорщицки прошептал ему на ухо, — у меня к вам убедительная просьба. Я уеду, и если Адам вздумает покуситься на Гюльнару, то надежда на вас одного. Вы уж будьте любезны вмешаться.
При этом заспанный ведьмак вдруг превратился в олицетворение поруганной невинности.
— Мон шер ами, в другой раз я бы счёл, что вы пытаетесь меня оскорбить. Я хоть и липовый, но всё же дворянин. Езжайте с миром, безопасность вашей достойной супруги гарантирована шляхетской честью!
— Спасибо, мсье! Премного на вас надеюсь...
В том, что надежда на полубеса как защитника далеко не беспочвенна, Буривой знал по собственному опыту — горькому опыту с раскалённой добела рукоятью пистолета. Такую встречу не забудешь! "Развёл на бабки" он тогда Никиту как мальчишку. Стыдно, ей-богу, поныне! Оттого-то есаул до сего дня инстинктивно сторонился ведьмака, ощущал себя в его присутствии неловко. Да что там изощряться в словоблудии, дескать, "неловко"?! Неловко плюхаешься голым задом мимо стульчака. Неловко в танце задеваешь туфельку партнёрши. Неловко просыпаешь соль на торт. Неловко наступаешь в лужу посреди пустыни Калахари... Ну, а неловкость после ролевой игры с лукавым ведьмаком — всё-таки не то слово. Никита ощущал себя набитым дураком! Зато нынешним утром вдруг почувствовал к зеленоглазому мошеннику искреннюю симпатию. И это было хорошо весьма! Это радовало, потому что день им предстоял решающий...
Не разочаровало Никитушку и то, как сладилось дело с Марией. Он изначально рассчитывал добраться до ближайшего трактира и поискать там свободного возницу. Однако первый же встречный ямщик — слава Богу, порожний! — выразил готовность отвезти Машу хоть в Швецию, хоть во Францию, хоть в Гондурас (если бы знал, что таковой существует как данность). Понятное дело — золотой червонец на дороге не валяется!
Перед отъездом крепко обняв спасителя и благодетеля, Мария прошептала:
— Боязно мне как-то, Никита Кузьмич! Может, я с вами останусь? Вы не подумайте, захребетницей не стану!
Буривой вздохнул.
— Не станешь... Но и не останешься! Поверь мне, девочка, ты едешь к собственному счастью. Так предначертано Судьбой.
— Кто может знать, что ему суждено?! — резонно возразила девушка.
— Ты не можешь. А вот я — да! — могу. Во всяком случае, что суждено тебе...
