Глеб проник в дом, поинтересовался, кого высмотрел в ночи остроглазый якут.
— Убиты двое вооружённых бандеровцев, — доложил он командиру роты.
Танки выскочили на площадь и сразу же открыли огонь, растянувшись в линию, чтобы не мешать друг другу. Огнев выпустил осветительную ракету. Танк сержанта Веселова первым же снарядом разнёс автомобиль, , затем второй. Наводчик только успевал закидывать осколочные снаряды в пушку. Пулемёт бил длинными очередями, выкашивая вооружённых людей. Танк сержанта Касьяненко тоже бил из пулемёта, пока командир наводил орудие на крышу трёхэтажного дома. Взлетела ещё одна ракета. Присоединили огонь два пехотных пулемёта Огнева. Четыре пулемёта на расстоянии сто метров в пространстве, зажатом домами — это страшно. Касьяненко выстрелил, снеся одну башенку, затем снёс и второе пулемётное гнездо. С площади сумели уйти лишь одиночки , вовремя рванувшие в бега, как только увидели танки.
Танки пошли вперед, объезжая площадь справа, не желая месить людские тела. Объехали, зашли в улицы, отходившие от площади с другой стороны тюрьмы, дали несколько выстрелов и пулемётных очередей по замеченным беглецам и вернулись назад.
Глеб наскоро обследовал дом напротив тюрьмы, и два других, выходящих торцами на площадь. Вооружённых людей не обнаружил. К окнам никто не подходил, дураков не было. Опять взлетела ракета.
Бойцы комендантской роты, закинув винтовки за спину, достали револьверы, и пошли добивать немногих раненых бандитов. Жалости ни у кого не было. Внутренний враг, он опасней внешнего, на том хоть форма, а этот бьёт в спину. Они все видели зарезанных танкистов и понимали, что такая судьба может быть у любого, если эта мразь возьмёт верх. Пулемётчики отошли в сторону и караулили малейшее движение.
Через пару минут заскрипели засовы и из здания тюрьмы вышел лейтенант НКВД. Взвод принадлежал конвойным войскам и двадцать второго июня конвойный полк взял несколько объектов города под охрану, согласно приказу командующего шестой армии.
— Лейтенант НКВД Трошин, — представился он.
— Старший лейтенант Огнев, командир комендантской роты тридцать второй дивизии, — откозырял в ответ старлей. — Как вы тут, раненые есть?
— Двое убиты, трое ранены. Патроны на исходе. У вас есть чем разжиться?
— Патронами поделимся. Вызовите лучше десяток бойцов, пусть собирают оружие, за машинами я там пулемёт видел, и вон в тех башенках были пулемётные гнёзда, могло что-то уцелеть. Оружие надо собрать всё, а то подползут, заберут и снова пустят в дело. Ночью то не уследишь.
Лейтенант прокричал команду, и из здания тюрьмы появилось несколько красноармейцев НКВД. Рослые ребята в синих фуражках.
Подъехала машина. Командир роты отдал ракетницу водителю, приказав периодически пускать. Бойцы комендантской роты тоже начали собирать оружие и стаскивать его к входу. Сержант насчитал сто двадцать четыре трупа. Огнев приказал зажечь фары, а то ракет не напасёшься. За двадцать минут управились. Два бойца НКВД притащили исправный пулемёт Дегтярёва — уцелел в одной из башенок. Оружия и патронов набрали много, Огнев дал начатый цинк. Конвойщики, уже отстреливались больше часа, пока пришла помощь. Гранат осталось десяток, а патронов на полчаса боя. Плохо было, что здание фасадом выходило на площадь и имело окна. Если бы ворвались внутрь, перебили бы всех. Пулемёты с дома напротив не давали высунуться.
— Раненых можем забрать, у нас есть фельдшер. Положим в свой медпункт, — предложил Огнев лейтенанту.
Трошин дал команду, и бойцы аккуратно поместили раненых в кузов, бросив на доски два матраса. Один был тяжелым, пуля пробила грудь. Глеб его сразу подлечил, чтоб не умер по дороге.
— Давай, Николай докладывай на ППД, да поехали, может ещё где-то помощь потребуется, — сказал Ткачев.
Огнев связался с ППД, комбат уже все знал, танкисты, пока стояли, успели доложить Петрову, а тот Михайлову. Получив приказ возвращаться, командир роты, попрощавшись с Трошиным, приказал грузиться. Четверо разместились на танках. Добрались нормально.
Г Л А В А 17
Утром 24-го июня Гитлер собрал срочное совещание.
— Господа генералы и фельдмаршалы! Я бы очень хотел разобраться, что у нас происходит на восточном фронте. Если таким же образом мы провоюем ещё десять дней, то у нас просто не останется войск.
Фюрер не собирался никому давать слова. Он собирался высечь свой генералитет, чтобы усиленно думали и действовали.
— Разбираемся по порядку! В семь часов утра двадцать второго июня русские нанесли удар по аэродрому в Жешуве и штабу семнадцатой армии. Штаб там находился всего четыре дня. Самолёты были перебазированы за шесть дней до начала войны. Всё сделано скрытно. Вопрос, откуда русские узнали, что конкретно в этом доме расположен штаб семнадцатой армии? Кто-то может ответить? У вас адмирал Канарис есть что сказать? Нет? Вот в этом вся убогость нашей разведки, в отличие от русской.
На начало войны нам не удалось захватить целым ни одного моста на границе. А где в таком случае наши хвалёные диверсанты? Кто может ответить на этот вопрос? Почему не захвачен ни один мост? Хотя ошибаюсь, сто первая дивизия захватила мост в Перемышле. Точнее ей дали захватить этот мост, чтобы потом его обрушить и расстрелять целый полк немецких солдат, переправившихся на другой берег, артиллерией. Кто будет отвечать за это безобразие?
Дальше пошло ещё хуже. Выдвигавшийся к границе танковый полк 14-й дивизии встретили русские бомбардировщики, и разгромили прямо на марше, причем полк поймали в таком месте, где он не мог рассредоточиться. Вопрос, если наши наблюдатели не обнаружили русские разведывательные самолёты, то кто навёл эскадру бомбардировщиков на нашу колонну? Я уже не спрашиваю, где была наша авиация, которая позволила гибнуть немецким парням. Молчите, Геринг! Авиация что там была, позорно отступила, хотя обязана была биться до последнего самолёта. По крайней мере, если бы эти десять истребителей таранили десять вражеских бомбардировщиков, то пользы от них было бы больше: они бы уже как герои пировали в Вальхалле, а половина танкистов было бы жива.
Идем дальше. Ни одна из дивизий не выполнила плана дня и не продвинулась на предусмотренное планом расстояние вглубь территории противника. Вследствие чего ряд частей оказались в непосредственной близости от линии фронта. Русские этим воспользовались, подтянули артиллерию и ударили по нашей территории. Уничтожены два полка из группы Клейста, то есть, если считать с тем, что разбомбили днем, то три. Вам не кажется господа, что кто-то знает наши замыслы и целенаправленно уничтожает первую ударную группу? При этом артиллеристы уничтожили и группу пикировщиков семьдесят седьмой эскадры, которая находилась на замаскированном аэродроме всего два дня, а перелетала туда фактически ночью. Кто дал русским координаты этого аэродрома? Кто корректировал стрельбу русских артиллеристов, а стрельба велась с корректировкой. Русские не били наобум, по площадям, а стреляли точно в цель. На аэродроме пикировщиков, например, точечными снарядами были выбиты даже зенитки. Кто корректировал и как? Где тот самолёт невидимка, который проводит разведку и наводит на цель?
— Разрешите, мой фюрер, — вмешался Канарис. — Среди войск пятой и шестой армии противника пошли разговоры, что им помогают два русских ангела хранителя, Хранитель Глеб и Хранитель Ткачёв. Может это их работа?
— И что еще говорят русские солдаты по этому вопросу? — заинтересовался Гитлер.
— Говорят, что помогают только храбрым, лечат от ран, и подсказывают, как правильно и лучше воевать!
— Доложите потом отдельно, — сказал фюрер Канарису. А теперь продолжим.
Второй день войны оказался хуже, чем первый. Своими воздушными армадами русские нанесли удары по железнодорожной станции Замостье, по аэродромам в Сталевой Воле, Люблине и в районе Любашува. Сколько у вас всего сожжено на аэродромах самолётов Геринг?
— Сто девяносто восемь бомбардировщиков и сто шестьдесят два истребителя за два дня, мой фюрер.
— Вот видите, господа, русские сожгли у нас больше, чем весь резерв самолётов Генерального штаба. Триста шестьдесят самолётов, за два дня. Это не мы, это они нам проводят уничтожение авиации на земле! Разберитесь с этим, рейхсмаршал! Такого безобразия терпеть нельзя! Пилотов предупредите — драться до конца!
Вчера ночью опять пострадала группа Клейста. Налетом авиации в лесных массивах сожжены танковый и мотопехотный полки тринадцатой танковой дивизии. Русские применили свои ротативные бомбы, что они применяли в Финляндии, и новое зажигательное вещество. Выгорело всё, много техники оплавилось. Полки уничтожены практически полностью.
Фельдмаршала Рунштедта я от занимаемой должности отстранил, вместо него командующим группы "Юг" назначен фельдмаршал Рейхенау. Он же возьмет под свое командование войска шестой и семнадцатой армий.
Неудачное начало войны надо переломить. Поэтому приказываю: Всем ударным группировкам начать активные действия, не дожидаясь, пока пехотные дивизии организуют прорыв. Начать вдумчиво, проработав оптимальные планы и решения. На это отвожу два дня. К исходу двадцать пятого числа граница должна быть прорвана и танковые колонны должны устремиться вперёд, на максимальную глубину. С нами Бог!
Утром Львов было не узнать. Гражданское население сидело по домам, опасаясь оказаться крайними. Город был наполнен патрулями. Части НКВД окружали квартал за кварталом, и проводили обыски. Кое— где вспыхивали перестрелки, которые быстро гасли. Ночью, свыше сорока объектов, оказались атакованы бандами националистов. Вооружённое выступление ждали, и к нему готовились. Упорные бои развернулись в районе электростанции, радиостанции, нефтеперерабатывающего завода, у зданий обкома партии и ряда советских органов. Склады атаковались практически все, крупными силами. Помогли танки трёх разведывательных батальонов, своевременно введённых и замаскированных по подразделениям в различных местах. Танки охранялись пехотой или бойцами НКВД. Убито было свыше тысячи шестьсот вооружённых националистов. Потери среди наших войск тоже были значительными.
Батальон, пережив ночь, утром приступил к работам. С раннего утра, ещё до завтрака, комбат отправил два взвода прочесать поле боя, собрать оружие и тела убитых в одно место. Глеб с комбатом осмотрели действие направленных мин. Результат оказался хорошим. У склада в зону поражения попали восемнадцать человек, на той, что взорвалась первой, с растяжкой, полегло шестеро. На гранате легло трое, и взорвалась одна мина Рябинина напротив окна, уложив двоих. Пять человек старый сапёр подорвал на фугасе, установленном перед воротами, задействовав детонирующий шнур изнутри склада. Оружия собрали полный кузов, тел оказалось сто тридцать четыре. С учетом, восемнадцати, привезенных со склада и убитых у тюрьмы, батальон уничтожил двести семьдесят шесть вооружённых националистов. Для тылового ремонтного батальона цифра была внушительной.
— Пойдём посмотрим раненых ребят из НКВД, сказал Глеб комбату, а потом, садись пиши представление на героев, заслужили.
Своих фельдшер уже отпустил по подразделениям, лежали только бойцы из конвойного взвода. Глеб их ночью, когда сдавали в медпункт, подлечил, заражений не было. У бойца с простреленной грудью рана оказалась самой лёгкой. Пуля прошла навылет, миновав сердце и задев лёгкое. Рана уже подживала. Два других могли остаться инвалидами, у одного был повреждён плечевой сустав, у другого перебита кость предплечья. Нагноения, благодаря вмешательству Глеба не было, но кости надо было править. Была в медпункте маленькая операционная со столом, и кое-какое оборудование. Сначала перевели раненого с рукой в операционную и уложили на стол. Фельдшер прокипятил и протёр спиртом весь инструментарий. Глеб усыпил пациента. Фельдшер сделал крестообразный разрез на руке и начал вылавливать мелкие осколки кости. Потом, по указанию комбата кость сложил и прижал. Глеб наложил руки и держал несколько минут. Затем перекрестил пациента. Кость срослась, и рана начала затягиваться прямо на глазах. Фельдшер, уже видевший подобное, не удивлялся, быстро наложил мазь и перебинтовал, вставив дощёчку, чтобы исключить смещение. С плечом второго бойца возились дольше. Фельдшер наложил гипсовую повязку, запретил десять дней трогать. Руку в предплечье привязали к телу.
Глеб доложил командиру дивизии о результатах нападения. Когда озвучил цифру убитых бандитов, полковник Пушкин даже переспросил:
-Сколько, сколько?
— Двести семьдесят шесть, Ефим Григорьевич! Сейчас проконсультируюсь с НКВД, и будем тела закапывать. Комбат пишет рапорт на поощрение бойцов, особо отличившихся в бою. Солдата у нас убило, пулемётчика Костомарова, стрелял до последнего, снайпер срезал. Хоронить надо. Кладбище в дивизии есть, товарищ полковник?
— Кладбище, то есть, православное отдельно. Оно не далеко, Михайлов должен знать, если не знает, то Кульчицкий в курсе. Там военных наших с десяток похоронено, милиционеров много, бойцов и командиров НКВД. Вы там, в батальоне, готовьтесь, в ближайшее время двигаться будем. Завтра или послезавтра точно. Нужно будет техническое замыкание и группы разведки маршрутов. Приказ соответствующий получите. А как мины ваши, сработали?
— Вполне успешно, товарищ полковник. Тремя штуками двадцать четыре человека завалили. Восемнадцать около склада, и шесть на растяжку попались.
— Я ваших терминов не знаю, растяжка это что? — спросил комдив.
— Растяжка — это просто шнур или проволока. К кольцу от гранаты привязывается незаметная проволочка, или шнурок. Проволочка растягивается и крепится, граната или мина тоже крепится. Усики гранатной чеки разгибаются. Идет немец, споткнулся о проволочку, чеку выдернул, граната взрывается. Сзади склада вооружения мы такую гранату с растяжкой устанавливали — трое подорвалось.
— А в обороне их ставить можно?
— Конечно. Мы часовым у склада установили по мине, шнур провели тридцать метров, бандеровцу как вдоль склада ломанулись, из винтовки то ведь не перестреляешь, бойцы за шнурки и дёрнули — восемнадцать человек за раз положили. Так что в обороне им самое место, что целенаправленно, по скоплению, если мин много, можно растяжку, если есть гранаты — можно гранаты. Растяжки можно и за сто метров поставить и за двести, если конечно танки не пойдут и то все наши растяжки на гусеницы намотают.
— А против танка такую мину можно поставить?
— Можно, но взрывчатки надо много. Не особо выгодно.
— Глеб, а вы не смогли бы провести занятие с нашими сапёрами?
— От этого увольте, товарищ полковник. Сапёрам показывать надо, а не только рассказывать. А как я покажу? Вот создали мы в батальоне сапёрный расчёт, пока показали, рассказали, четыре часа времени ухлопали. Мины они, правда, как освоили, очень быстро поставили (не комбату же их ставить), но обучать пришлось долго, а Михайлову всё на себе и самому показывать. Это сложно, занятие через кого-то проводить. Да у комбата и самого дел полно. А вот занятие с истребителями танков мы проведём обязательно. Как только захватим парочку немецких танков, так и проведём.
