— Не хочешь подзарядиться?
Винги встретила Багги в подъезде, окутала запахом свежего сиккатива, показала бутылку вина. На бумажной этикетке был изображен человек. Подняв манипуляторы и раздвинув узорные фотосинтезаторы, он обрывал с ветвящихся кабелей многочисленные округлые капсулы.
-"Изабелла", — прочитал Багги. — Спасибо, Винги, но не нужно. Дело не в этом. Вообще-то я к Чанги.
— Подожди, — попросила Винги. — Вот, возьми.
— Что это? — спросил Багги, встряхивая белую канистру.
— Трансформаторное масло, — ответила Винги. — Я была на электростанции, договаривалась, чтобы тебя восстановили. Они согласились.
— А масло зачем? — не понял Багги.
— Вот, нацедила немного, — объяснила Винги. — Для тебя. Если не согласишься вернуться на работу. Ведь ты же не согласишься? Я знаю, что не согласишься. Бери масло. Пригодится. Оно от сырости защищает хорошо.
Багги появился на границе ранним утром. Прикатил магнитный каток, собирая по дороге металлическую стружку, опилки, гайки. Часть этого добра прилипла к коленям и скрежетала в суставах, залитых трансформаторным маслом. Сторожевые роботы насторожили окуляры, подняли магнитные нейтрализаторы.
"Интересно, о чем думал Риски, — подумал Багги, — когда подставлял голову под магнитную пушку? Или что он чувствовал?"
В сумраке засверкала огнями защитная сеть. От угловатого здания таможни к Багги засеменил мелкий никелированный охранник.
— Ты чего тут? Это разве твоя территория?
— Гуляю, — объяснил Багги и ткнул манипулятором в сторону защитного поля. — Что там за ним?
— Ничего, — недовольно буркнул охранник. — Конец света. Ад. Даже и не смотри в ту сторону. В прошлом году уже трое пытались прорваться, один, правда, убежал, но со сдвигом башки. Отстрелили ему нейтрализаторы всю базу, точно тебе говорю. Думаю, в болоте он утонул. Знаешь, что такое болото? Хуже кислоты. Вода с грязью!
— Это плохо, — кивнул Багги. — То, что базу отстрелили. В базе ведь все. Кто ты, что ты, зачем ты, откуда ты. Как же он теперь без базы?
— А мне какое дело? — не понял охранник. — Я же тебе говорю, утонул он! Да я десять раз масло сливал на таких развинченных!
— Понятно, — согласился Багги, ухватил покрепче магнитный каток, включил его на полную мощность, сделал шаг назад, развернулся и по дуге послал вместе с прилипшим охранником вперед, в гущу сторожей, магнитных нейтрализаторов и силовых линий.
Ударили молниями пушки, пытаясь и посторонний предмет блокировать, и охранника не задеть. Заискрились кабели. Исчезла, скомкалась в пылающий шар светящаяся сеть.
— Ну и дурак же я, — пробормотал Багги и шагнул через границу.
Из голубой осоки получаются отличные корзины. Особенно если плести их, пока трава не высохла. Выставишь сырыми на солнце, стебли схватятся, выгнутся, листья натянутся на упругих ребрах, не корзина — загляденье. Только вот плести быстро надо, осока трава своенравная, сохнет зараза, потом ломаться начинает, пальцы кровенить. Зато если уж сплел, да высушил, она всюду годна. Можно рыбу ловить, можно лягушек собирать. Опять же яблоки, когда вызреют, только до яблок еще долго, и цвет пока не опал. И не опадет, если со стороны Города облако не придет. Тогда только цветы опадают и яблоки завязываются, когда облако приходит. Только яблоки в корзине плохо хранить, от них корзина ржаветь начинает, Вот странно, лягушек не боится, рыб не боится, а яблок боится. С другой стороны, ведь и яблоки эти есть так просто нельзя, нужно содой пересыпать, да выдерживать неделю, а сода нынче дорога. Да и не наберешь ее в корзину, сквозь щели высыплется, конечно, сода тоже кусками бывает, но все равно, пока донесешь, развалится, растрясется. Только что о соде говорить, если еще и осоки рвать не перервать, только два снопа нарвал, а надо три, может быть, сначала эти отнести в деревню, дед бы сплетать начал, а то если все вечером нести, так всю ночь плести придется, а у деда руки больные, он же не робот какой-нибудь, старость не в радость. А утром уж и сушить бы выставили. Корзины на солнце высохнут, звенеть будут, когда вставляешь их друг в друга. Дед говорит, что звон этот от Города, роботы там живут, опилку железную в речку сбрасывают, оттого и осока на болоте синяя с отливом, оттого и кузнецы ее собирают, в плавильни закладывают, выдерут всю осоку, из чего корзины плести будем?
— Человек?
Джоуэл выпрямился и едва не выронил нож. По колена в трясине стоял робот. Настоящий робот, почти такой же, как у богатея Скотта на ферме. Тина свисала с плеч, грязь стекала по масляным манипуляторам, но в остальном робот был как новенький. Даже получше, чем у Скотта. Дед говорил, что раньше роботы часто через трясину шли, пока Город не закрыли, а с тех пор давно их не было. У Скотта робот чего только не делает, Скотт через него и разбогател. Робот для него деревья валит, пни корчует, землю пашет, глину месит. И кормить его просто, сунул в приемник брюкву, он ее сгрызет и доволен. Главное приручить его, чтобы не испугался, не убежал. А это вовсе легко. Дед показывал. Надо положить его на землю, или попросить согнуться и ударить ножом в стеклянный блок на загривке. Если точно попасть, даже ремонтировать потом на станции железку не придется, будет работать молча, все исполнять. Если что не понимает, сам покажешь и раздельно произнесешь: делай как я. А если все равно не понимает, тогда на станцию вести придется, там техник жучок роботу вставит, и он все равно работать станет. А если блок этот стеклянный не разбить, то замучает железяка вопросами. Дед так и сказал, убежит или замучает вопросами. Будет нести тарабарщину какую-то, словно репродуктор, который у Скотта над домом висит, не поймешь ничего, о чем талдычит. Дед сколько раз говорил Скотту, отключи ты свой репродуктор, там половина слов непонятных, а Скотт знай, усмехается, не лезь, мол, дед не в свое дело, вот заведешь робота, разбогатеешь, тогда и будешь мне указывать, а захочешь и сам репродуктор над своим домом поставишь, да только что у тебя за дом? Ты ж его сплел из осоки, оттого у тебя и зимой в нем холодно, снег во все щели задувает.
— Человек? — повторил вопрос робот.
Стряхнул с плеч тину, выпрямился, два шага к берегу сделал, манипулятор к грудному щитку приложил, то ли поклонился, то ли оступился, черт его знает.
— Меня зовут Багги, ты человек?
— А то кто ж? — наконец шмыгнул носом Джоуэл.
И то верно, не говорить же железке, что дед самого Джоуэла отбросом называет с тех самых пор, как мать его родила неизвестно от кого. Восемь лет уж минуло, как он родился. Джоуэл сам не помнит, мать-то померла при родах, простудилась в ветхой хижине, конечно, их шалаш это не дом Скотта, хотя теперь и у них будет дом не хуже чем у Скотта, робот-то этот получше чем у Скотта, тот уже ржавый весь, а этот как новый. Главное, не оплошать.
— Я Багги, — повторил робот и сделал еще шаг вперед. — Дурак-Багги. Я дурак. Хочу знать про любовь. Дружбу. Душу. Есть ли душа. Ты человек?
— Человек я, — поспешил согласиться Джоуэл и выбрался на берег.
Так и есть, вроде выхлестал из зарослей всех пиявок, опять не меньше десятка повисли. Деду что ль принести, он пиявки любит, особенно если поджарить их на огне, но они ж с кровью, с кровью нельзя, надо выдержать их в корыте неделю, а если их в корыте выдерживать, тогда откуда будет коза воду пить, а не будет коза воду пить, молока не даст, не на болото же ее везти.
— Я Багги, — повторил робот возле самого берега.
— Чего не понять, понял я, — пробурчал Джоуэл и, крепко сжимая в ладони нож, пнул ногой один из снопов. — Помоги дотащить осоку до дома. Тут рядом.
— Хорошо, — кивнул Багги и наклонился.
Джоуэл размахнулся и ударил ножом в стеклянный блок.
2006 год
Матика
Когда я пытаюсь вспомнить прошедшее, чувствую, что жизнь распадается на части. Никак не удается вытянуть ее в линию. Хотя бы напоминающую старые дороги, что пересекают материки вдоль и поперек. Целые куски стерлись из памяти. Впрочем, дороги тоже частично разобраны. Где-то засажены лесом, где-то подтоплены болотами. Человечество наконец начинает отдавать природе долги. Но дороги остаются. Они уходят под кожу Земли. Я угадываю их по ущельям и мостам, насыпям и дамбам. Дружище Кварк говорил, что жизнь матика подобна бесконечной дороге. Он ошибался. Бесконечных дорог нет. Любая из них рано или поздно уходит в море, либо хватает за хвост саму себя. Я люблю рассматривать их из кабинки дирижабля. Моя нынешняя работа ничего общего не имеет с межзвездными перелетами, зато наполненный гелием тихоход не уродует планету, не загрязняет атмосферу отходами, не терзает гравитационное поле. И оставляет возможность думать и вспоминать. Жаль только, что это дается мне все труднее. Но пока я жив, я буду помнить Кварка.
Это было очень давно. Я еще проходил четвертую ступень в институте навигации. Кварк заканчивал пятую, тестировался к выпуску. Я пробежался по аудиториям, заглянул в библиотеку, в тренажерный зал, пока не нашел приятеля в баре. Под грохот матик-попа, тупо глядя перед собой, Кварк поглощал четвертый коктейль "Драйв-Ойл". Крепкая штука, скажу я вам. Если бы не цена, сгодилась бы для растворения ржавчины на отслуживших дредноутах. Я заказал себе легкий "Ремейд-Графит", молча сел рядом. У нас так было принято. Если друг желает напиться, не следует ему мешать, и уж тем более приставать с расспросами. Захочет, расскажет о собственных бедах сам. Кварк обнаружил меня на половине пятого коктейля. Положил руку на колено, похлопал, наклонился к уху и хрипло прошептал.
— Все кончено, Дейв!
— Ты прошел тестирование? — осторожно спросил я. Отчего-то Кварк вовсе не походил на счастливого выпускника.
— Общее тестирование послезавтра, — нервно дернул головой Кварк и под жалобное звяканье бокалов опустил на стойку железный кулак. — А в воскресенье звездолет с лучшими выпускниками на борту уйдет в гиперпространство. Практика. Хорошая программа в Магеллановом облаке. Перспективы. Карьерный рост.
— Ну и что? — удивился я. — Ты второй год только и твердишь об этом полете. Это же твоя мечта. Что за хандра? Брось, дружище! Неужели затосковал по Земле?
— Собирался затосковать, — горько усмехнулся Кварк. Несколько секунд он пристально рассматривал меня, затем понизил голос. — Звездолет улетит без меня.
— Подожди! — я выпучил глаза. — Как так? Ты же лучший выпускник курса! Если не ты, то кто? У тебя же реакция сто семьдесят пять! Логическая производная сто пятьдесят! Интуитивная — сто сорок восемь, высшая на потоке!
— Заткнись!
Кварк оборвал меня, поднялся. Минуту стоял, вглядываясь в выстроившиеся за стойкой напитки, свистнул бармену, ткнул кривым пальцем в пузатую бутылку, обернулся, сказал неожиданно трезвым голосом:
— Все кончено, Дейв. Я не прошел тестирование на удачу.
— Сколько? — спросил я, замирая.
— Девяносто восемь.
Кварк опустил голову, но я и не пытался смотреть ему в глаза. Я не мог оторвать взгляд от его пальцев. Крепкие, уверенные в себе пальцы самого удачливого матика на курсе мелко дрожали. Его удача оказалась блестящей обманкой. Карьера, мечты, надежды — все летело в пропасть.
— Сколько процентов порог удачливости в этом году?
— Сто десять. Из всего потока тестирование не прошли девять матиков. Вместе со мной девять. И я не самый худший из них. Есть чем гордиться.
Кварк попытался улыбнуться, но не смог. Жалкой получилась улыбка.
— И что теперь?
— Ничего, — Кварк тряхнул головой. — Служащие космопорта, инженеры тоже нужны. Буду глотать пыль и провожать взглядом чужие корабли. Знаешь, что сказал Бэдхард? Не стоит рассчитывать на чрезмерную удачливость матику, который выгреб максимум по всем остальным параметрам.
— Какая тебе разница, что говорит эта старая рухлядь? Ты бы спросил лучше, какой у него процент удачливости!
— Я спросил, — Кварк судорожно хохотнул. — Он сказал, достаточный для того, чтобы не рисковать собственной жизнью, а наблюдать за тем, как это делают другие. Плевать Бэдхарду на меня! Знаешь, этот старый козел предложил мне взять недостающие проценты взаймы. Признаюсь, я едва не вышиб из него мозги.
— Надеюсь, ты этого не сделал? — напряженно спросил я.
— Пока нет, — вздохнул Кварк. — Но у меня есть еще сутки.
Любой матик мог вышибить из Бэдхарда мозги. Много ли надо тщедушному старикашке? Как его только допускали к руководству практическими полетами... Любой мог, многие мечтали об этом, но способен был только Кварк. Я это понял после двух часов размышлений. Меня всегда тянуло к Кварку. Он обладал чертами, отсутствующими во мне самом. Решительностью, быстротой, интуицией и, как мне раньше казалось, чрезмерной удачливостью. Весь курс понимал, что если кто из молодых матиков и достоин в ближайшем будущем стать старшим в рубке одного из звездолетов, то это Кварк и никто другой. Может быть, он слишком уверовал в собственную исключительность? Стоило ли дразнить удачу грандиозными планами? Убеждение, что настойчивость и талант способны выстраивать судьбу по собственному желанию, многих матиков привело к разочарованию и депрессии.
Я достал справочник по тестированию, пролистал. Удивительное это качество — удачливость. Единственное, которое не поддается развитию, но влияет на судьбу любого существа. Доверить управление кораблем матику с коэффициентом ниже ста десяти, значит аннулировать страховку и подвергнуть экипаж серьезному риску. На борт даже пассажиров не берут с показателем меньше ста пяти. Пожалуй, Кварк польстил себе, предполагая возможность службы в космопорте. С девяноста восемью и близко не подпустят. Работу еще придется поискать. Вот отчего выпускники с замиранием ждут результата тестирования по удачливости. Кварк был слишком уверен в себе. Взлетевший выше других рискует свалиться с большей высоты.
Зазвонил телефон.
— Дейв?
— Я слушаю, Кварк.
— Ты дока по части тестирования. Объясни, отчего результаты тестов на удачливость колеблются в пределах двух процентов?
— Они не колеблются, Кварк. Два-три процента — норма погрешности. Будь уверен, степень удачливости неизменяема.
— Я понял. То есть, если матик обнаружит, что его удачливость снизилась на пару процентов, он не будет удивлен?
— Она не снизится, Кварк. Удачей невозможно манипулировать. А возможная погрешность учтена в летных правилах. Ты что? Прошел повторное тестирование?
— Да. Плюнул на собственное самолюбие и упал в ноги Бэдхарду.
— И сколько получил во второй попытке?
— Девяносто шесть.
— И это тебя радует?
— Отчасти, Дэйв. Извини, я очень занят. После позвоню...
Я положил трубку и еще раз взглянул в справочник. Тесты Кварка по всем параметрам были близки к максимальным, а по удачливости он не дотягивал и до нормы. Показатели двух сотен матиков превысили сто пятнадцать. Теория допускала максимум в сто сорок пять, но на практике никто не достигал и ста сорока. Интересно, что ты придумал, Кварк? Надеюсь, ты в курсе, что подтасовки невозможны? Тот же Бэдхард при первом же текущем тестировании катапультирует тебя в открытый космос вместе с амбициями и мечтами. Ему будет плевать, что вероятность катастрофы звездолета при любых обстоятельствах ничтожно мала. Летные правила — закон.
