— Вы их отпускаете?! — от вопля Миля кровь стыла в жилах. Я прикрыл наушник ладонью, предвкушая, как скажу, что когда мы собирали трофейные машины для северян, мы действительно собирали их для северян.
В долине темные громко ругались и остервенело размахивали руками, пытаясь донести до иностранцев, что возвращаться на север надо через круговой объезд через восточные горы. Все прямые пути вели в Загорье. Северяне их не слушали и ехали прямо.
— Я светлый магистр. Мне полагается щадить врагов. Я даже вас пощадил, вы понимаете, насколько я хороший, Миль?
— Ловить добычу и отпускать, чтобы потом снова поймать. Вот так поступает Тьма! — безмятежно сказал Бретт. Отряд Бретта и пограничники выдвигались следом, чтобы проследить, что гости покинули пределы Аринди.
Темный лагерь Мэйшем-один я навестил всего раз и только ради знакомых. Амариллис собирала вещи: ее вместе с отрядом высылали далеко на север. Она хотела что-то мне передать, но вместо этого бессмысленно ходила по комнате.
— Это Эршенгаль, — наконец определилась она.
Я молча ждал.
— Я знаю. Это давно превышение моего статуса. Но то, что тогда случилось...
— Когда Эршенгаль создал свое лучшее заклинание, — вежливо уточнил я.
Амариллис смотрела с мукой. Темному магу Амариллис хотелось бы, чтобы светлый прочитал ее мысли и понял все без слов. Светлые ведь должны понимать.
— То, что случилось, Эршенгаля полностью поменяло. Когда он вернулся... мы тогда его не поняли. Он нужен гильдии. Действительно нужен.
Но просить меня об этом у нее права не было.
Я бы сказал, что поменялась Амариллис. Боевые маги не склонны задумываться. В сомнениях немного счастья.
— Когда я шесть лет сидела на берегу Вальтоны среди рыбы и сетей, мне в голову от безделья начали лезть мысли. Теперь я вернулась в Аринди, а мысли не исчезли, — Амариллис смотрела во тьму за светом прожекторов и хмурилась. — И мне это не нравится.
Вот так и перестают быть рядовыми боевыми магами. Открывать глаза и видеть пропасть у своих ног всегда страшно.
По сравнению с тренировочным лагерем, в Мэйшем было полностью тихо. Я расширил эмпатическое восприятие, ловя отзвуки чужих чувств — туманные водовороты звезд, сотни чужих миров — и целенаправленно двинулся по лабиринту одинаковых коридоров. Один из миров посылал последние сигналы, готовясь к краху.
Джиллиан стоял на табуретке и аккуратно прилаживал петлю к потолку. Именно стремление к совершенству его подвело — вместо обычного узла он вязал нечто сложное.
Табуретку я буквально вышиб у него из-под ног, заставив изящно спрыгнуть на пол, и радостно воззвал:
— Джиллиан! Куда же вы? От нас, от страны, вам завтра на работу! Должность высшего сама себя не займет. Ну что вы так сразу расстраиваетесь, уговорили, давайте я введу вас в высший совет уже сегодня!
Это когда-то уже происходило. Побережье, тело в кровавом круге. С Михаэлем Наро я опоздал. Джиллиан был изгоем, и он держался долго, но сейчас, когда непосредственная опасность для жизни исчезла, он потерял причину держаться. Но я не собирался его отпускать.
Мое появление его сбило. Достаточно, чтобы темный маг нащупал на столе табличку, кое-как слепив пляшущие буквы в предложение:
"Каким вы сш и м?"
— О, мы с темным магистром Шеннейром поспорили — кто раньше выйдет нас встречать к калитке, тот и станет высшим магом,— я не дождался от собеседника ни малейшей реакции, и перешел на заунывный возвышенный тон: — Высшим темным магом Аринди. Вы заслуживаете это как никто другой. Вы были избраны для этого.
Мной.
Слова на табличке сбились в ком, выражая сомнение, и я пожал плечами:
— Хорошо. Я скажу вам честно, вы станете высшим благодаря моим связям.
Джиллиану следовало бы расстроиться, но смятение было сильнее:
"Я недостоин".
— Это не вам решать, — я прошел по комнате, убеждаясь, что остаюсь в центре внимания, и забрал веревку. Джиллиан держал табличку, и держать веревку ему было неудобно. — Для кого вы умираете, Джиллиан? Вы старались ради темной гильдии, а темной гильдии это оказалось не нужно. Вы уже не успеваете: ни за событиями, ни за людьми. Гильдии нужны новые люди, не связанные с отжившими системами. Вы умрете: еще один выгоревший человеческий материал, чье имя завтра уже никто не вспомнит. Но вы еще можете вспыхнуть снова.
Джиллиан мрачно следил за мной. Глаза как и всегда говорили так мало; через эмпатию я чувствовал, как все его мысли и стремления рассыпались и перекраивались вновь. Крушение и рождение нового мира под тонкой человеческой оболочкой.
Если он захочет завершить начатое, здесь ничем не поможешь. Человека невозможно караулить дни напролет. Но я не видел в нем этой предопределенности — намерения идти до конца невзирая на обстоятельства. Джиллиан был подчинен страстям и стремлениям, слишком жизненным, а такие люди, остыв, не повторяют сразу же неудачную попытку. Хотя бы потому, что она провалилась, и вспоминать о том неприятно. Я разрушил его концентрацию, заставил следить за нитью беседы, размышлять и возражать, и забросил ментальные крючки. Долг, вызов, лесть, обещание кардинальных перемен. Джиллиан принадлежал будущему, и на мгновение мне захотелось, чтобы он умер.
— Идите со мной или оставайтесь в прошлом. Вот ваш последний шанс.
Табличка наконец сумела выдать внятное рассуждение. Я дочитал его до конца и ответил, понимая, что с точки зрения Джиллиана говорю святотатство. Но тем сильнее оно запоминалось.
— На кону весь мир. Светлые, темные... поднимите глаза от земли. Это такая мелочь.
Матиас сопел очень выразительно. Его терпения хватило ненадолго, ровно настолько, чтобы мы вышли на улицу.
— Почему он? Чем он заслужил?
Я едва не сказал, что примерно тем же, что сам Матиас. Что мне попалось, с тем и работаю. Иномирец излучал такой спектр эмоций, словно я его предал; если бы светлый магистр был солнцем, Матиас бы требовал, чтобы оно светило только ему.
То, что я сейчас скажу, определит будущее. Пора было решаться.
— И эти вопросы задаст себе каждый. И каждый ответит — он недостоин. Высший темный маг Джиллиан, выдвинутый за непонятные заслуги, будет отвлекать внимание от высшего светлого мага, — все еще можно было развернуть назад; но это было очень, очень жестоким розыгрышем. Я со значением посмотрел на Матиаса, понимая, что именно сейчас его фишка окончательно станет принадлежать мне. — А первым светлым высшим магом станет мой самый лучший последователь. Сейчас я не хочу огласки, так что не говори об этом.
А потом мы с веревкой случайно наткнулись на Миля, и это было печальнее всего.
* * *
Шафран неспешно надвигался, расползаясь распухшим туловом по окрестным холмам и равнине. Мы ехали медленно, поджидая спешно догоняющего колонну Шеннейра; столбы пыли от его машин были видны издалека. На другой стороне по небу ходили тучи — сухие грозы и ни капли дождя. Светлые погодные заклинания требовали слишком много усилий для поддержания традиции, чтобы уцелеть за двенадцать лет.
Бесконечные заводские кварталы. Длинные и низкие беленые дома рабочих среди фруктовых садов. Черные глыбы клановых домов ашео: каждый занимает целый квартал, глухие стены и бойницы с лепниной, сад во внутреннем закрытом дворе. Улицы между ними напоминали глубокие ущелья.
Я до сих пор не понимал, как мы умудрились выбрать новой столицей именно Шафран: он был самым беспокойным городом Аринди. Долгое время его курировал лично Юрий Элкайт. Не город, а кипящий котел.
Новенькие башни мирринийке довлели надо всем. На окраине города уже поднимались скелеты четвертой и пятой. Двери третьей башни хозяева города открыли для беженцев; подозреваю, именно на такой эффект и рассчитывал Норман, когда пугал сносом незаконной стройки. Шафран захлебывался от беженцев. За минувший год его население увеличилось в несколько раз.
Кажется, все жители города вышли на улицы. Под колеса машин бросали охапки цветов, город ревел тысячами голосов, и темных вновь, вновь после долгих лет, приветствовали как героев. Мы стояли на высокой платформе, над бушующей толпой; я поднял руку и легко взмахнул, и вал восторга накрыл с головой. Шеннейр благосклонно смотрел с высоты. Я знал, что сейчас помогаю ему восстановить власть. Темные и светлые вновь работают вместе, светлый и темный магистр стоят плечом к плечу на страже Аринди. Гильдии могут примириться, этот мир так нужен нам всем.
Какая прекрасная лживая сказка.
Как только мы выехали на главную площадь, на всех трех башнях вспыхнул огромный герб Аринди. Алая астра в черно-белом кольце. Эйфория толпы отравляла эмпатическое поле и дурманила голову. Если я был здесь, если я чувствовал это, мой путь был правилен.
Если бы мы выиграли — мог бы я сейчас стоять рядом с Ишенгой? Я бы заплатил за это любую цену.
Огромные плакаты с моим изображением развернулись с небольшой задержкой после герба. Ничего ужаснее я не видел в жизни. Светлый лик светлого магистра с неземной добротой смотрел на землю, и я смотрел в ответ с осуждением, ощущая неприятный холодок.
Раньше магистры сменялись часто; магистры после избрания жили совсем мало. Подозреваю, человеческое тело и разум не рассчитаны на такие нагрузки. Но постепенно все поменялось, и тот священный ореол, который окружал должность магистра, стал передаваться самому магистру. Каждое правление магистра — маленькая эпоха. Сейчас эпоха Шеннейра; Аринди отсчитывает время с того момента, когда он пришел к власти. Все, что было раньше, покрыто мраком, загадочно и неважно.
Сегодня же я прикажу убрать все плакаты и уничтожить все портреты. Светлого магистра будет запрещено изображать — точно так же, как и темного. Страна не должна зависеть от одного человека.
Стать магистром, чтобы отдать жизнь гильдии и умереть. Ярко вспыхнуть и угаснуть. Только в этом смысл.
Перед тем, как покинуть выделенные мне покои, я остановился перед зеркалом, рассматривая волдыри на месте ожогов на шее. Говорят, когда иномирные врата открылись впервые, за ними было совсем темно и невозможно дышать. Это сейчас Заарней выкачал из нас достаточно воздуха, и воды, и света. Если я проиграю, последние люди еще успеют увидеть, как исчезает наше голубое небо.
— Вы должны наказать своих подчиненных.
С Шеннейром мы вновь пересеклись на подъемной платформе. Он рассматривал рыбку-амулет: на чешуе осталось всего два креста из пяти, и темный магистр был крайне доволен. Платформа тронулась с места, и только тогда до меня дошел весь абсурд услышанного. Темный магистр требует от меня... наказать моих светлых?
— Вам нужно проявить власть, — конкретизировал Шеннейр. — Вы их не контролируете. Кэрэа, да по вам видно, что вы неспособны их и пальцем тронуть. Это недостаток. Вам не хватает жесткости и твердости.
Может быть, он прав. Я не был волевым правителем. Но одна мысль о предложенном вызывала отвращение. Шеннейр прощает своим магам все — так почему не могу я?
— Они не сделали ничего плохого.
— Значит, научитесь на своем опыте, — подвел он итог. Будто и не сомневался, что все так и будет.
Залы совещаний успели расписать в традиционном стиле: белые стены, черные геометрические фигуры и линии, способствующие концентрации. Пока двери в государственный совет оставались закрыты, участники бродили вокруг и общались. В приемной было прохладно, голоса шелестом отдавались под высокими сводами, а в центре зала журчал каскадный фонтан, выложенный зеленоватыми камешками. В Шафране не было проблем с водой: корни башен глубоко уходили под землю, достигая водоносного горизонта.
На парапете фонтана сидели мирринийке — бледные и величественные, тихо беседующие друг с другом или наблюдающие за людьми. Темная многослойная одежда и украшения в волосах, неторопливые жесты, оттенки эмоций на лицах. Цветовые пристрастия мирринийке делили с темной гильдией, но всегда утверждали, что их черный цвет не имеет ничего общего с темными и намного чище, возвышеннее, духовнее.
— Гидра, — Шеннейр поприветствовал их широчайшей улыбкой. Все время, пока он спускался с балкона, мирринийке следили за ним пристальными холодными взглядами.
Элиту страны в свое время темный магистр проредил неслабо. Но такие места не остаются свободными.
Светлые уже стояли на балконе, ожидая меня, и я помедлил, придирчиво оглядывая спутников. Матиас был одет как моя точная копия — чтобы люди смотря на него видели не заарна, а моего ученика. Кайя и Бринвен носили гражданскую одежду со знаками гильдии. Простое напоминание, что они такие же жители Аринди, как и все.
Светлые смотрели вниз и тихо переговаривались между собой.
— В столице Полынь было мало убийств, — слова Кайи становились слышны, только если подойти совсем близко. — И много людей пропадало без вести. У нас было такое понятие, "невидимые преступления". Преступления, которые совершаются в закрытых обществах и не выходят наружу из-за круговой поруки. Как говорят, в каждой жилой башне есть собственное тайное кладбище.
— Ну а не преступники здесь есть? — на Бринвен его слова впечатления не произвели. Возможно, волшебница слышала такое очень часто.
— Есть. Эти незапятнаны ничем, — Кайя пробежался взглядом по людям у фонтана и указал на двоих, скромно притулившихся с краю. — Это геноконтроль.
Спускаться вниз Кайя не торопился, отговорившись нездоровьем.
Главы кланов, великих и малых, маячили рядом с мирринийке, изо всех сил пытаясь быть на них похожими, но выходило не больше, чем у рыб, которые изо всех сил трепещут плавниками, чтобы взлететь. Все ашео повязывали волосы узорчатыми лентами, у многих я с удивлением заметил татуировки или клановые отметины на щеках. Воистину, Шафран был заповедником древних традиций.
Представители Восточного предела носили подчеркнуто скромную одежду, похожую на униформу. Потомки первых колонистов с севера считались в Аринди почти коренными жителями и даже внешне напоминали мирринийке, насколько люди способны на это.
Приграничные жители ради встречи надели все самое лучшее, то есть все самое яркое, меховое и блестящее, и шумной группой держались в стороне. Северный блок против национального правительства Мирретей, материк против побережья, север против юга. Управлять Аринди было ничуть не проще, чем сражаться с Лордами.
Здесь было много знакомых лиц; остальных я знал по сводке инфоотдела и информации, которую успело собрать столичное светлое отделение. Я здоровался с делегатами, иногда перекидывался парой фраз, представлял спутников, но неуклонно продвигался вперед. Мирринийке оценивали меня несколько мгновений, а потом величественно склонили головы в приветствии, и я ответил тем же.
Вот люди, на которых будет опираться моя власть. Симпатии они, может, и не заслуживали, но заслуживали полного внимания.
Читая старые хроники, можно решить, что колонисты с корабля Аннер-Шентагар только и делали, что лежали на берегу морской звездой, страдая о своей тяжелой доле. Я давно подозревал, что все эти истории о тонко чувствующих натурах — часть культуры мирринийке и дань приличию. Более хладнокровных и прагматичных существ свет не видывал. Я беспокоился, как они примут Матиаса, нелюда и врага, но у меня не было выбора, и у них тоже.
