— Ясновельможный пан герцог, — закричал он в сторону осажденных, — если вы сдадитесь прямо сейчас, я гарантирую вам жизнь!
— Шли бы вы мимо, пока все целы, — крикнул кто-то в ответ на хорошем польском, — а то я по пятницам не подаю!
Хищно улыбнувшись, Лисовский снова махнул буздыганом, командуя атаку. Храбрые шляхтичи и их почтовые как один кинулись на врага, но по ним тут же открыли стрельбу из множества ружей. Московиты, как оказалось, только того и ожидали, чтобы их противник подошел поближе, поднявшись во весь рост. Пули их летели столь плотно, что казалось — их там не две сотни, а вся тысяча, и атакующие их поляки и литвины падали один за другим под неприятельским огнем. Однако почуявших добычу лисовчиков остановить было не так просто. Стиснув зубы, они шли вперед в тщетной надежде добраться до врага и напоить клинки своих сабель кровью схизматиков. Скоро вражеский огонь ослабел, и, казалось, цель их уже близка, но про мекленбургского герцога не зря говорили, что он продал душу дьяволу. Как оказалось, у его людей помимо множества мушкетов были еще и две пушки малого калибра, из которых они и взяли на картечь уже почти прорвавшихся лисовчиков. Как ни ничтожны были эти пушчонки, но, выпалив в упор, они скосили первые ряды нападавших, как жнец срезает колосья спелой пшеницы. Усеяв поле боя убитыми и ранеными, литвины откатились назад, проклиная коварного врага, не желающего честно сражаться рыцарским обычаем.
— Куда вы бежите, братья-панове, — пытался остановить их полковник, — ведь ясно же, что московиты расстреляли уже все свои заряды. Атакуйте их сейчас, и Господь дарует вам победу!
Увы, ни уговоры, ни ругань с угрозами не помогали. Лисовчики, пошедшие в поход за добычей, никак не хотели погибать во имя нее на забытых богом болотах. Одни отворачивались от своего полковника, другие, кто посмелее, отругивались, третьи молча перевязывали друг друга. И тут случилось странное. Перевязывая многочисленные раны одному из чудом спасшихся шляхтичей, его товарищи обнаружили торчащие в них мелкие серебряные монеты. Среди братьев-панов немало было таких, что из имущества имели лишь дедовскую саблю да кунтуш, чтобы прикрыть наготу. Для них и мелкая монета в полтора гроша была целым состоянием, а тут проклятые московиты деньгами пушки заряжают! Буквально разодрав на части тех немногих, кому посчастливилось пережить картечь, они пришли в крайнее возбуждение. Взревев от ярости и обиды, только что бежавшие от врага как черт от ладана, шляхтичи вскочили и кинулись на врага. Снова в них палили московиты, успевшие перезарядить свои мушкеты, снова в упор ударили фальконеты, но ничто не могло остановить лисовчиков, воочию увидевших вожделенное серебро. Теряя одного товарища за другим, прошли они сквозь смертельный огонь, ворвались внутрь вагенбурга и кинулись рубить его защитников. Те, впрочем, видя, что их дело проиграно, бросились бежать к болоту, оставив победителям и коней, и возы, и пушки. Но как ни призывал Лисовский своих людей продолжить преследование, никто не сделал и шагу к болоту. Напротив, как обезумевшие, они бросились к возам и стали вытаскивать из них тяжелые бочки и выбивать днища в надежде найти в них вожделенное серебро. Увы, то тут, то там раздавались разочарованные крики, ибо из бочек вместо звонкой монеты высыпались лишь камни. В бешенстве одни лисовчики принялись крушить все в московитском лагере, а другие с яростью подступали к своему командиру, показывая жалкую свою добычу.
— Что это такое, пан полковник! — разочарованно кричали они Лисовскому. — Это ваш миллион талеров?
— Пся крев... — потрясенно прошептал он в ответ. — Выходит, я тут три недели за камнями гоняюсь... а кто же тогда воюет?
Тут его слова прервали радостные крики: в одном из возов нашелся-таки бочонок с монетами рижской чеканки. С дикими воплями кинулись растаскивать остальные бочки с этого воза, не заметив впопыхах просмоленную бечевку, тянущуюся к каждой из них. Едва первая коснулась земли, как веревка натянулась, и в глубине бочки щелкнул хитроумный механизм, высекая искру. В каждом из этих бочонков помимо камней было от двух до трех пудов пороха, взрыв которого разметал все вокруг, а каменный град убил и покалечил еще немалое количество лисовчиков.
Оставшиеся в живых в панике бросились прочь от гиблого места, проклиная человека, приведшего их сюда. Впрочем, он их уже не слышал. Чудом уцелевший при взрыве, полковник схватился рукой за то место, где у обычных людей бывает сердце, и опустился на землю, чувствуя, как немеет его тело. Когда его люди решились наконец вернуться, то нашли своего предводителя мертвым, лежащим на земле. На теле его не было ни царапины, а на лице застыло такое ужасное выражение, что они не решились везти его назад, а похоронили прямо там, на болоте.
В жизни Лисовского были стремительные взлеты и оглушительные падения. Были люди, которые им восхищались, но куда больше тех, кто его ненавидел. Впоследствии нашлись те, кто полагали, что он мог бы стать героем, если бы не нашел свою погибель на островке твердой земли посреди болот, на какие так богата эта земля. Но сразу после его гибели родилась легенда, будто он нашел-таки герцогские сокровища, но не захотел ни с кем ими делиться и велел утопить их в болоте, а когда его люди воспротивились, убил их всех. И с тех пор он бродит по тамошним топям неупокоенным, охраняя свой клад. И горе рискнувшему попасться ему на глаза, ибо продавший свою душу нечистой силе Лисовский непременно заведет свою жертву в болота, откуда нет выхода!
Когда вдалеке прогремел взрыв, Михальский, ведущий свой небольшой отряд по болоту, остановился ненадолго и прислушался, затем тяжело выдохнул:
— Ну вот и все...
— Взорвались бочки? — с любопытством спросил бредущий следом Федька.
— Сам, поди, слышал.
— А где ты такому научился?
— Государь научил, — пожал плечами в ответ Корнилий, — он на такие штуки мастер.
— Ага, царь у нас такой — согласился Панин. — А можно я шляпу сниму — неудобная, страсть!
— Ополоумел? — строго спросил старший товарищ. — Царская шляпа ему неудобная! Ишь чего выдумал — "сниму"... Мне бы такую пожаловали, так я бы спал в ней. Да что там спал, и в баню бы в ней ходил!
— Оно так, — тоскливо согласился тот, — только я в ней себя как чучело огородное чувствую.
— Ой, Федя, потащат тебя за таковые разговоры в Разбойный приказ, помяни мое слово! И меня с тобой заодно.
Никогда не угадаешь заранее, какой будет погода на Балтийском море. Когда мы выходили из Риги, ярко сияло солнце. Но прошло всего два дня, и небо заволокло тучами, а заметно покрепчавший ветер начал валить флейты господина Райхе. Арендовав оба его корабля, я на одном отправился в Стокгольм, а на втором с грузом отплыл в Нарву сам господин Отто. Доставшийся мне флейт был довольно крепким судном, живо напомнившим мне "Благочестивую Марту" и "Святую Агнессу". Воспоминания эти навели меня на минорный лад, и я, крепко держась за снасти, наблюдал за тем, как вздымаются балтийские волны. Снова я иду на корабле в Стокгольм, только совсем один. Кароля и Никиту пришлось оставить в Риге, Корнилий со своей хоругвью ушел изображать вывоз добычи. С собой я взял нескольких драгун из числа тех, кто бывал со мной в Стокгольме, пять десятков московских рейтар разной степени родовитости да Мишу Романова, мающегося сейчас в нашей с ним каюте от морской болезни. По моим прикидкам, король Густав Адольф сейчас еще в Стокгольме. Готовится к поездке в Новгород на встречу со мной. Если я успею, то он туда не поедет вовсе. Ну если, конечно, я его уговорю обменять Ригу на Новгород.
— Вы прирожденный моряк, ваше величество, — одобрительно кричит мне, перекрывая шум ветра и волн, шкипер Мюнц, стоящий рядом, — можно подумать, что вы родились на палубе!
— Да уж, — хмыкаю я в ответ, — шутка ли, целый адмирал шведского флота!
— Смотрите, кажется, вы не единственный прирожденный моряк! — снова кричит мне Мюнц и показывает на щуплую фигурку у фальшборта.
Присмотревшись, я узнаю несостоявшуюся ведьму по имени Эльза. Я направлялся на корабль, когда встретил ее в порту. Крайне удивившись, спросил, что она делает в таком месте.
— Ваше величество, мне некуда больше идти, позвольте мне отправиться с вами.
— Вот так номер! А где же твой жених... Андрис, кажется?
— Нет у меня жениха, государь.
— Что, не захотел жениться на ведьме?
— Отец ему не позволил.
— Да он еще и почтительный сын... что же, понятно. Ладно, если хочешь уехать со мной, то у меня нет возражений. Но ты, надеюсь, понимаешь, что делаешь?
— У меня нет никакого другого выхода. Денег, чтобы уехать, нет, а если останусь, то житья мне все одно не дадут.
Что было делать с ней, я решительно не знал. С одной стороны, если бы весь город не собрался посмотреть, как ее сожгут, я вряд ли захватил бы Ригу. Не то чтобы я чувствовал себя обязанным ей, но бросить на произвол судьбы — совести не хватало. С другой стороны, в Стокгольме меня ждет моя разлюбезная Катерина Карловна, и что она скажет, если увидит в моей свите женщину, — одному богу известно. В какой-то момент я даже хотел переодеть ее в мужской наряд, но, хорошенько подумав, отказался от этой затеи. Кто-нибудь обязательно проболтается, и попытка скрыть ее пол будет воспринята как отягчающее обстоятельство. К тому же сероглазая Эльза была обладательницей такой умопомрачительной фигуры, что надежно спрятать ее под мужской одеждой не представлялось возможным. Ну да, разглядел!.. Короче, недолго думая я велел отправившемуся-таки со мной Раальду Каупушу считать ее членом своей семьи. Впрочем, в первую же ночь на корабле она заявилась ко мне, полная решимости расплатиться и за спасение, и за "билет" до Стокгольма. В ответ я покрутил пальцем у виска и велел ей не делать глупостей. Почему я так поступил? Сам не знаю. Может, перед принцессой Катариной неудобно, а может... не знаю, короче.
— Вышла подышать свежим воздухом? — спросил я у девушки.
— В каюте скучно, ваше величество, — отозвалась Эльза.
— Ты хорошо переносишь качку.
— Я дочь рыбака.
Я еще немного постоял, не зная, что ей сказать, пока она сама не подала голос:
— Вы что-то хотели спросить?
— Пожалуй, да. Скажи мне, ты говоришь хоть немного по-шведски?
— Понять смогу.
— Отлично, а что вообще умеешь?
— Все, что необходимо хорошей жене. Готовить, шить, стирать.
— Грамоту знаешь?
— Немного. Обычно женщин у нас не учат грамоте.
— Но ты научилась?
— Да, ваше величество, а зачем вы спрашиваете?
— Пытаюсь решить, что с тобой делать.
— Понятно... еще я разбираюсь в травах и действительно немного могу лечить.
— У кого ты научилась?
— У матери. Читать и писать — тоже.
— Не слишком распространенное умение для жены рыбака, не так ли?
— Она не всегда была женой рыбака.
— Вот как... кстати, а где она?
— Она умерла два года назад.
— Печально; а отец?
— А отец умер, когда меня обвинили в колдовстве. Меня даже не отпустили на его похороны.
— Ты так спокойно об этом говоришь...
— Я уже выплакала все слезы, ваше величество.
— Да уж, досталось тебе...
— Видно, судьба такая... а что вы сделали с вдовой Краузе?
— С Ирмой-то? Замуж выдал.
— Что?! За кого?..
— О... не завидуй, — засмеялся я, — вдова еще не раз пожалеет, что не утонула тогда.
— Я не завидую, я ненавижу ее!
— Пожалуй, у тебя есть на это причины, но не думай о ней. Вряд ли вы когда-нибудь еще увидитесь.
— А что вы собираетесь делать со мной?
— Еще не знаю, но если ты и впрямь умеешь лечить, то, вне всякого сомнения, пригодишься мне на службе.
— Вы предлагаете мне службу?
— А почему нет?
— Но я же... вы разве не боитесь ведьм?
— Что за вздор! И вот что: прекращай все эти разговоры про ведьм, и Каупушу с семейством скажи, чтобы помалкивали. Чем меньше людей будет знать о твоей судьбе, тем лучше будет для тебя самой. В Швеции могут отправить на костер ничуть не хуже, чем в Риге, а в Москве народ и вовсе простой: заострят колышек — и поминай как звали.
— Вы не ответили.
— На что? Ах вот ты про что... да, я не боюсь ведьм, более того, я не верю во всю эту чушь со службой дьяволу, вальпургиевыми ночами и черными мессами. Рогатый достаточно силен, чтобы обходиться без помощи сумасшедших старух, верящих в то, что могут обращаться в черных кошек. Так что иди в кубрик к Каупушам и выбрось эту ерунду из головы.
Сказав это, я развернулся и отправился к себе, но переступая через комингс, повинуясь внезапному чувству, повернул голову и едва не вздрогнул. Эльза стояла на прежнем месте, смотря мне вслед. Вышедшая в этот момент из облаков луна на мгновение осветила ее лицо, показавшееся мне таким зловещим, что впору было пожалеть о ее спасении. Особенно выделялись на нем ставшие просто черными глаза. Сморгнув, я снова посмотрел на девушку, и наваждение исчезло. Ни зловещего лица, ни черных пронизывающих глаз — ничего. Увидев, что я смотрю на нее, она сделала книксен и убежала. Фу, похоже, у меня глюки. Девчонка, наверное, обиделась на мое невнимание и решила, что это оттого, что я боюсь нечистой силы, вот и завела этот дурацкий разговор. Откуда ей знать, что у меня в Швеции жена и теща, причем обе в коронах. Против этого тандема любая ведьма все равно что дите малое. Разжуют, выплюнут и фамилию не спросят...
Стокгольм встретил нас не слишком ласково: хотя ветер и поутих, но мелкий дождь совершенно портил настроение. Портовый чиновник, прибывший на наше судно с досмотром, увидев вооруженных русских дворян, мягко говоря, очень удивился. Он и до этого не лучился радушием, а теперь, казалось, и вовсе раздумывал, не поднять ли тревогу.
— Кто вы такой, — спросил он простуженным голосом, безошибочно определив во мне главного, — и с какой целью прибыли в Швецию?
— Соскучился по своему брату, королю Густаву Адольфу, — отвечал я ему с беззаботным видом, — надеюсь, он в добром здравии?
— С чего это вы называете нашего доброго короля своим братом?
— С того, что женат на его сестре. И знаете что, любезнейший, довольно невежливо игнорировать вопрос о здоровье монарха.
— Его величество в добром здравии, — тут же ответил чиновник, очевидно начавший понимать, кто я такой. — Вы герцог Иоганн Альбрехт?
— Именно так, а еще я русский царь. Это моя свита, и я прибыл на встречу со своим братом королем. Он в Стокгольме?
— Да, ваше величество, — поклонился он.
— Прекрасно, а как поживает мой старый приятель капитан над портом Олле Юхансон?
— Что ему сделается, ваше величество... Позволено ли мне будет спросить?
— Валяйте.
— Когда вы собираетесь сойти на берег?
— Немедленно.
— Как будет угодно вашему величеству, мы всегда рады победителю датчан. Прошу лишь позволения сообщить прежде о вашем прибытии господину капитану над портом. Сами понимаете, служба!
— О, конечно-конечно, порядок прежде всего, кланяйтесь господину Юхансону.
Швед, не теряя ни минуты, спустился в шлюпку, и его гребцы навалились на весла. Понаблюдав за тем, как они отходят, я скомандовал делать то же самое. Всех желающих сойти на берег одним рейсом было не перевезти, так что надо поторапливаться. Достигнув пристани, я первым выскочил из шлюпки и в нетерпении прошелся по твердой мостовой. Мои спутники, тяжело вздыхая и крестясь, один за другим следовали за мной, поневоле привлекая всеобщее внимание длиннополой одеждой и непривычным внешним видом.
