— На казни, — немного раздраженно произнес Ансель.
— Буду, конечно, а куда же я денусь? — развел руками Жильбер. — Сам понимаешь, дежурство.
— Ясно… — надтреснуто отозвался Ансель.
Дальнейший вечер растянулся для него на давящую бесконечность. Жильбер рассказывал какие-то истории, но Ансель не мог запомнить ни одной подробности: все его мысли вертелись вокруг Вивьена Колера, которому завтра на рассвете грозила смерть.
Я говорил тебе, что с ним случится беда по твоей вине, — нашептывал ему голос Гийома, и Ансель раздраженно приказывал ему замолчать. Он продумывал множество вариантов, которыми мог бы хоть как-то помочь другу, но ни один не виделся ему действенным.
В конце концов, Ансель выволок едва шевелящего языком Жильбера из трактира и, прихрамывая, потащил его домой. Недалеко от скромного жилища стражника располагалась лавка мясника, запах от которой распространялся на всю округу.
За этим смрадом никто не заметит, — произнес голос Гийома в голове Анселя, озвучив мысль, которую он сам не мог оформить до конца. Услышав ее, Ансель ужаснулся, однако почти сразу она показалась ему единственно верной.
Бубнящий что-то себе под нос Жильбер склонился на дорогу и в который раз за это путешествие опустошил свой желудок. Ансель целеустремленно смотрел на жилище тюремного стражника, не в состоянии выбросить из головы посетившую его мысль.
С трудом справившись с тем, чтобы донести Жильбера до дома, Ансель дождался, пока тот уснет, а на город опустится сизый сумрак. Он молча сидел в комнате Жильбера, пока тот громогласно храпел. Все это время Ансель раздумывал, есть ли кто-то, кто будет сожалеть о жизни этого человека. Испытает ли кто-то боль после его смерти?
Похоже, что родня Жильбера либо погибла еще во время прошлой вспышки чумы, либо отсутствовала по другой причине. Так или иначе, все в жилище тюремного стражника говорило о том, что он одинок.
Наконец, решившись, Ансель свернул лоскутное одеяло Жильбера в широкий и плотный комок, присел рядом со спящим стражником, вновь оценив, насколько похоже у них телосложение, и накрыл лицо Жильбера. Через несколько мгновений пьяный стражник задергался и попытался сбросить с себя одеяло, но Ансель, безумными глазами глядя на его бьющееся в предсмертной агонии тело, продолжал давить. Ему казалось, этот чудовищный процесс все длился и длился, он слышал слабые звуки из-под свернутого одеяла, но не мог позволить своей жертве сделать спасительный вздох.
Наконец, Жильбер дернулся последний раз и замер, однако еще долго Ансель не мог перестать прижимать одеяло к лицу стражника.
Ну, вот и все, — почти с трепетом проговорил голос Гийома в его голове. — Как ты обставишь свое появление? Скажешь, что явился вместо него?
— Да, — тихо отозвался Ансель вслух. — Одного дня будет достаточно. За это время его никто не хватится. А после… — Он кивнул и решил не договаривать. Сердце его бешено колотилось. Он знал, что до рассвета точно не сомкнет глаз.
* * *
Время в тюремной камере растянулось и превратилось в болезненную тягучую топь. Жгучая боль в плечах даже не думала уменьшаться. От усталости и отчаяния Вивьену хотелось выть, но физических сил на это не осталось. С трудом прислонившись к стене ноющей спиной, Вивьен прикрыл глаза, и почувствовал, как их снова обжигают горячие слезы.
Вопреки всему, он не думал о предстоящей казни. Будущая смерть — та самая смерть от огня, которая представилась ему с таким ужасом перед казнью Рени — больше не страшила его. Ему было все равно. Он даже не понимал, почему сейчас плачет, и не был уверен, что хочет это понимать.
В отдалении послышались шаги, заставившие Вивьена вздрогнуть. В первый миг он подумал, что, возможно, ему грозит новый допрос.
«Нет! Зачем? Я же вам во всем сознался!»
Видит Бог, сейчас, если ему пригрозили бы допросом, он был готов подтвердить даже наличие катарской секты в Руане и навскидку назвать имена нескольких людей, лишь бы его больше не мучили.
Вскоре дверь камеры открылась, и стражник впустил внутрь посетителей. Первым с чуть приподнятой головой шел Гийом де Борд. Вторым показался епископ Лоран. Он смотрел в пол и даже не поднимал глаз на арестанта. Третьим шел Ренар. Он единственный из всех присутствующих казался решительным и воинственно настроенным, как будто собрался прямо сейчас проводить бой на мечах. Позади него остановилось несколько монахов из свиты де Борда, которые сейчас казались Вивьену совершенно безликими.
— Вивьен Колер, — обратился архиепископ, — на состоявшемся допросе ты сознался в том, что впал в греховные еретические убеждения, что поддерживал связь с еретиком-рецидивистом катаром Анселем Асье, что укрывал его от Святой Инквизиции на протяжении многих лет, что имел сношения с казненной ведьмой Элизой и что держал в своем жилище книгу, содержащую ересь.
— Да, сознался, — устало кивнул Вивьен. Голос его прозвучал тихо и надтреснуто, как хруст веток.
— Готов ли ты подтвердить, что дал эти показания по собственной воле перед лицом двух служителей Святой Инквизиции?
— Подтверждаю, что дал показания по собственной воле, — безразлично произнес Вивьен.
Ренар шумно втянул воздух. Де Борд предупреждающе посмотрел на него.
— Ренар Цирон утверждает, что не верит в твои показания. Он уверен, что ты дал их, чтобы прекратить допрос. Ты согласен с его словами?
Вивьен поднял глаза и несколько мгновений смотрел на Ренара. Затем едва заметно качнул головой и вновь опустил взгляд.
— Нет. Я дал показания добровольно перед лицом… двух служителей инквизиции.
— Подтверждаешь ли ты, что твое впадение в ересь является повторным и закоренелым? — усмехнувшись, спросил де Борд.
— Подтверждаю, — едва слышно выдохнул Вивьен.
— В таком случае, перед лицом Его Преосвященства Кантильена Лорана сообщаю тебе, что за свои преступления перед Господом и верой на рассвете ты будешь казнен. Принимая во внимание особые обстоятельства твоего дела, казнь будет проведена во внутреннем дворе городской тюрьмы.
На это Вивьен ничего не ответил, лишь с силой зажмурился и совсем сник головой. Де Борд тем временем сделал шаг назад, а Ренар и Лоран рассредоточились по бокам от него. Архиепископ осенил себя крестным знамением и кивнул:
— Во имя Господа Всемогущего Отца, во имя Сына и во имя Святого Духа, во имя всех святых и во имя Его Святейшества Иннокентия VI, — он сделал паузу и продолжил, так и не дождавшись, что арестант поднимет голову, — Вивьен Колер, — продолжил он, — известно, что ты, сын Робера Колера из Монмена, некогда крещенный во имя Отца, Сына и Святого Духа, отпал от тела Христова, совершив грехи: впадения в катарскую ересь, укрывательства еретика-рецидивиста Анселя Асье, хранения в своем жилище еретической литературы, сношения с колдуньей и еретичкой, сочувствия ереси и поддержки еретика-рецидивиста Анселя Асье. Имея в виду твои богопротивные деяния, мы, скорбя душою, лишаем тебя, Вивьен Колер, причастия и крови Господа нашего Иисуса Христа. Мы отделяем тебя от сообщества верующих христиан и отлучаем от священных пределов Церкви. Мы отнимаем тебя от груди святой Матери-Церкви на Небесах и на земле. Мы объявляем тебя, Вивьен Колер, отлученным и осужденным на предание геенне огненной с сатаной и всеми нечестивыми его бесами. Отныне душа твоя обречена на вечное проклятие.
Вивьен сидел, не поднимая головы. Он думал, что ничто более не сможет запугать его, что он испытал все возможные страхи и страдания, однако ему показалось, будто каменный пол разверзся, и под ним раскрылась горящая бездна, кишащая чертями и бесами.
Не говоря больше ни слова, де Борд снова осенил крестным знамением себя, а затем Лорана, Ренара и свою свиту. После он вновь посмотрел на Вивьена и молча вышел из тюремной камеры, увлекая за собой всех остальных.
«Я проклят», — только и сумел подумать Вивьен, глядя им вслед. — «Нет… нет, Господи, за что?..»
Воистину, его прегрешения, которые действительно имели место, сейчас вовсе не казались ему такими непростительными. Слезы — теперь уже давящие, обжигающие и словно потяжелевшие от сжимавших горло рыданий — вновь потоком хлынули по его щекам. Если надежда на духовное спасение до этого и теплилась в нем, то теперь от нее остался один лишь пепел.
* * *
В мрачном подземелье в недрах епископской резиденции стояла тишина, изредка нарушаемая стонами массивного здания, снаружи которого завывал декабрьский ветер.
Вивьен не представлял себе, сколько времени осталось до рассвета, но что-то подсказывало ему, что Руан уже накрыла ночная мгла, и всего несколько часов отделяет его от позорного столба и костра. Где-то в глубине его души ворочался дрожащий страх, однако сил выразить его у Вивьена не было. Он так и сидел, привалившись искалеченной спиной к стене, бессильно опустив руки на колени. Найти положение, в котором утихнет боль в травмированных плечах, он давно отчаялся.
Вдруг в коридоре подземелья зазвучали шаги, гулким эхом разносящиеся по коридору. Шел явно всего один человек и — судя по отсутствию металлического звона оружия — не стражник. После анафемы камеру Вивьена просто заперли и оставили узника без надзора. Казалось, это стало финальной насмешкой де Борда: архиепископ прекрасно знал, что в своем нынешнем состоянии его арестант не представляет никакой опасности.
Вскоре у двери камеры показалась фигура в простой инквизиторской сутане.
— Вив, — тихо обратился Ренар, держа в руке факел, который едва ли давал достаточно света в этом темном подземелье.
Вивьен поднял взгляд на друга, но ничего не сказал. Ренар вздохнул.
— Больше… ведь нет смысла молчать, верно? — неуверенно произнес он.
— Верно, — тихо отозвался Вивьен. — Но ты и не задал вопроса, чтобы я отвечал тебе.
— Я пришел не для того, чтобы тебя допрашивать, Вив, — надтреснутым голосом, в котором звучала неподдельная скорбь, сказал Ренар, покачав головой. — Ты ведь должен понимать, я изначально этого не хотел.
— Тогда зачем ты пришел?
Несколько мгновений Ренар стоял молча.
— Я… не совсем уверен, что знаю, — честно сказал он.
— Ты, как всегда, во всем сомневаешься, — горько усмехнулся Вивьен. — Радует, что хоть что-то остается неизменным.
Ренар опустил голову, вернув другу печальную усмешку. Еще некоторое время он стоял молча. Затем:
— Знаю, будет глупо это спрашивать… но все же я спрошу. Как ты?
Вивьен нервно хохотнул сквозь боль, терзавшую едва ли не все его тело.
— Это и впрямь глупый вопрос, — сказал он. Ренар заметно смутился, и Вивьен, вздохнув, решил ответить: — А как мне должно быть, по-твоему? Мне плохо, Ренар. — Он сверкнул взглядом на друга, с трудом удержавшись от того, чтобы вновь заплакать от бессильной жалости к себе. — Я потерял все, что у меня было, меня пытали, мою волю сломили, меня приговорили к казни, я проклял Бога, меня отлучили от Церкви…
Последние слова выбили из него остатки сил, и голос его сорвался. Ренар болезненно поморщился.
— Теперь я не имею ни малейшего понятия, что ждет мою душу, а выяснить это предстоит уже на рассвете. Потому что меня казнят. — Вивьен прерывисто вздохнул.
Ренар, насколько мог, попытался приглядеться к нему.
— Потому что ты признался в повторном впадении в ересь.
Вивьен не ответил, и Ренар, качнув головой, резко подался вперед, ухватившись руками за прутья решетчатой двери камеры.
— Но ты ведь солгал! — с несвойственным ему жаром воскликнул Ренар. — Ты не еретик! Я знаю, черт побери, я знаю тебя! В том, что ты сказал, была какая-то причина, и будь я проклят, если не выясню ее!
Вивьен опустил голову.
— Зачем?
— Потому что я не верю твоим словам, вот, зачем! Мне кажется, что ты почти все в этой истории придумал, чтобы скрыть истину, которая кажется тебе благородной! Но… опять же… я знаю тебя! И я не могу понять, что ты можешь с таким рвением защищать, чтобы ради этого отправиться на костер!
Вивьен вновь с горечью усмехнулся.
— Что я могу с таким рвением защищать, — тоскливо повторил он. — Говоришь, как де Борд. Быстро учишься. Есть, чем гордиться.
Ренар неприязненно поморщился.
— Прекрати. Ты прекрасно знаешь, что я не искал его покровительства. Просто в этом я с ним согласен. Я верю, что ты сознался и обрек себя на казнь, чтобы защитить кого-то другого. Это слишком на тебя похоже.
Вивьен хмыкнул.
— Я признателен тебе за веру в мои устремления, Ренар, но все гораздо проще. Я сказал правду.
— Насчет книги — тоже?
— Все, что я сказал насчет книги — правда, — уверенно кивнул Вивьен. Ренар в сердцах ударил по прутьям клетки.
— Проклятье, но почему, Вив?! Почему ты просто не принес ее Лорану? Я… я еще могу попытаться понять, почему ты не выдал Анселя, хотя я бы на твоем месте так не поступил, но чертова книга, Вив! Почему ты подверг себя этому риску, почему повел себя так, почему попросту не уничтожил ее?!
Вивьен глубоко вздохнул.
— Я хотел понять Анселя. Он был нашим другом, а эта книга содержала в себе основу его веры. И я не оставлял надежду найти, что именно в этой вере так прельстило его душу. Что ж, как я уже говорил, я это нашел.
— Но ты ведь солгал! Ты… не катар. Я в это никогда не поверю!
Вивьен поморщился от боли в плечах.
— Придется поверить. — Он с вызовом посмотрел на друга. — Ты был прав когда-то… ты говорил, что эти книги опасны и могут утянуть за собой. А я так не считал.
Ренар покачал головой.
— Нет. Нет, Вив, не морочь мне голову, это неправда.
— Я знаю, что ты пытаешься сделать, — понимающе кивнул он. — Но я не откажусь от показаний. Я принял катарскую веру и следовал ей, и я повторю эти слова сколько угодно раз — добровольно.
Ренар вновь ударил по прутьям решетки, и металлический звон встретил свое эхо в темном подвале. Арестант даже не вздрогнул от этого звука. Ренар со злобой прикусил губу, резко отстранился от решетки и, казалось, собирался уйти прочь, но затем развернулся и едва не испепелил друга взглядом.
— Почему? — прошипел он.
— Потому что тогда ты скажешь об этом де Борду, чтобы отменить казнь, а он потащит меня в допросную, и я вновь признаюсь вам в чем угодно. Поверь, стоит только показать мне станок, и я возьму на себя любой грех, выдам кого угодно, лишь бы не испытывать этого снова. Я не выдержу на станке больше ни минуты. Ты же знаешь, как это работает.
