Устинья, дочь боярская - 3. Венчание

— Кто это?!

Спросила Устинья, да сама свой голос и не узнала. Ровно карканье хриплое раздалось, разнеслось над поляной.

Раз в жизни она это лицо видела, глаза эти, и то, в полусумраке, почти в черноте, а памятны они ей больше материнского лица. Больше всего на свете.

Навеки в ее памяти лицо Вереи Беркутовой осталось.

Добряна головой покачала, вздохнула тяжко.

— Праправнучка моя, Верея.

— Верея...

— Горе у нас, Устя, мало того, что девка бессильной родилась, так она еще и разум терять начала, то в одну точку смотрит, то в припадке бьется, а что с ней такое, и понять не можем, ни семья ее, ни я, вот... попросила сюда привезти. Может, ты и посмотришь? Агафью бы, та в таком деле разбиралась. Или Велигневу я весточку дам...

— Не надобно Велигнева, — свой голос Устя не узнавала. Жгло под сердцем углями горючими!

— А коли не смотреть ее, она и года не проживет. Чудом до этих лет-то дожила, как сберегли еще! А и не сберечь... как проклятье на ней какое!

— Не проклятье. Правильно все.

Устя словно во сне шла, словно по облакам плыла, едва свой голос слышала. Двигалась, и знала, что правильно так-то будет.

Прошла по поляне, рядом с девушкой опустилась, та и головы не подняла. Что Устя ей, что сон дурной, все едино. Спит она, и сны видит тяжелые, черные, муторные...

— Погляди на меня, Верея Беркутова.

Ахнула Добряна.

Потому что вскинула ее внучка голову, повернулась к Устинье, ровно плетью огретая... не бывало с ней так-то никогда! Ее и плетью-то ударишь — не шелохнется, был случай.

А теперь что?

Друг против друга на коленях женщина — и девушка, стоят, глаза в глаза, смотрят...

— Возьми, Вереюшка, по доброй воле отдаю...

Устя руку протянула, руки Вереи коснулась.

Та липкой была, вялой, безвольной, но только до прикосновения. Стоило их пальцам сомкнуться, Верея так вцепилась — клещами не разожмешь! Оторвать только с рукой получится.

А черный огонь, который под сердцем Устиньи горел все это время, вдруг вспыхнул яростно, вперед рванулся, в пальцы ее перетек — и через них — к Верее.

Устю невольно в крике выгнуло... мамочки, больно-то как!

А только и Верея кричала истошно, от боли немыслимой, и глаза ее черным огнем полыхали, силой яростной, сбереженной да возвращенной.

Для них-то вечность прошла, а на деле, может, пара секунд, упали и Устинья и Верея на траву зеленую. Устя кое-как выдохнула, к себе прислушалась...

— Ох!

Под сердцем, там, где черный огонь она чуяла, яростный, безудержный, теперь тепло и хорошо было. Как пушистый клубочек свернулся, родной и уютный, светлый да тепленький. Теперь-то Устя точно знала, ее это сила. Только ее, оставшаяся, родная, может, и не свернет она гору, и человека не убьет, да ей уж и не надобно. Хватит на ее век.

Вот это и произошло в темнице.

Верея все отдала, жизнь и душу, смерть и посмертие, силу и волю вложила, а человек ведь в такие минуты Богам становится равен и божественной мощью наделен. А Верея еще и последней из рода своего оставалась.

Все она отдала, а что осталось — то за Устинью зацепилось.

Душа, наверное. А может, и часть силы ее...

Они и горели, и бушевали неистово, потому как нрав у Вереи был, что тот огонь. Потому и определить силу Устиньи не мог никто, потому и чувствовалось, что умирала она.

Не ее та смерть была, Вереина. Или и ее тоже?

Что уж сейчас о том думать? Главное, вернула все Устинья, свой долг отдала. И смотрела почти счАстливо, как Верея оглядывается, как руку к груди прижимает...

— Мамочки! Где я?! Что со мной?!

Как в изумлении опускается на колени рядом с ней Добряна.

— Вереюшка, внученька...

— Бабушка? Я тебя помню... Добряна. Правильно ведь?

— Девочка... — и волхва всхлипывает, и обнимает внучку свою, и радуется искренне. И разуму ее, и тому, что видит в ней.

То Верея была ровно кувшин пустой, глиняный, темный, потрескавшийся. А сейчас...

На глазах у Добряны чудо происходило. Верею словно поток силы заполнял. Искрящейся, чистой, вдохновенной силы Живы-матушки! И становился глиняный сосуд хрустальным, и огонь в нем горел такой, что хоть ты на скалу ставь вместо маяка! Да с такой-то силой... тут и Велигнев за голову схватится! Она ж...

Она горы пальчиком свернет! Моря осушит!

— Устинья! Как же это...

— Правильно все. Более, чем правильно.

— И ты... ты изменилась тоже! Сила твоя изменилась!

Устя только руками развела.

— Мы с Вереей теперь как сестры кровные. Наверное...

— Устинья Алексеевна... государыня.

Верея руку протянула, улыбнулась. Не так, как в темнице улыбалась, безумно, яростно, мести желая. А как дети малые.

Чисто-чисто, ласково и весело.

— Получилось у нас ведь все. Правда же?

— Получилось, Вереюшка. Ты... помнишь?

— Сила помнит. Ты помнишь... благодарствую, государыня Устинья Алексеевна, век не забуду.

— И я, Вереюшка. Сестрица названная...

Верея кивнула.

Да, сколько Устя ее под сердцем носила, поди...

— Я тебя, пожалуй, и матушкой назвать могу, благодаря тебе как родилась я во второй раз.

Обменялись они улыбками лукавыми, поглядела на них Добряна, да и промолчала. Ни к чему.

Пусть оно между ними и Богиней будет. А ей и того достаточно, что внучка жива-здорова! Да какая!

Будет, кому Рощу передать, когда ее черед придет!

А уж когда вовсе далеко смотреть... хорошо, когда волхва и государыня дружат. Надежно так-то. Правильно.

И роща зашелестела ласково, подбадривая и одобряя свою волхву.

Расстилается полотно Богини-матушки, бегут по нему разноцветные нити во все стороны, то одна, то вторая сверкнут искрами, вот выпятилось оно узлом некрасивым, а потом ровно волна по нитям пробежала — и снова ровно все. Вернулась сила к истокам своим.

Все правильно. Стоит навеки Росса, и стоять будет. И будут по ней волхвы ходить, и будут чудеса на земле росской твориться, и не бывать на ней злому ворогу. А кто придет, тот свою смерть и найдет.

И улыбаются тихонько Боги.

Век стоит Росса — не шатается, и века простоит — не пошатнется!

Честь и слава вовеки!

Мои любимые читатели!

Мы с Музом просим у Вас маленький перерыв.

Т.е. новый роман начнет выкладываться на моей страничке 22.09.2025, в понедельник, как Вы и привыкли.

А мы с ним немного поругаемся. Он меня опять в АИ хочет затащить, а я думаю.

А Вы не будете против?

С любовью.

Галя и Муз.