— Драка была, чуть до поножовщины не дошло. Твой батя и Клаус тогда вышли и всех утихомирили, но не знаю, надолго ли. Люди в ужасе, Олег. Хорошо, что много семейных с нами ушло — они и держатся лучше, и другим спуска не дают.
Олег отхлебнул ещё вина и вернул бутылку Штефану. В голове понемногу разливалось приятное тепло, да и головная боль уступила место лёгкому назойливому зуду где-то в районе затылка. Может, и нет сотрясения? Хорошо бы.
— Что разведка говорит?
Штефан сделал пару глотков и вытер губы рукавом. Если бы это увидел лейтенант, точно задал бы ему трёпку, но сейчас были явно не те обстоятельства.
— Серьёзной погони пока нет. Самых рьяных ублюдков мы отогнали ещё днём, так что сейчас в холмах чисто. В лесу кто-то шастал, но наши ребята никого не нашли. Оставили там пару сюрпризов, чтобы неповадно было, но это так — мёртвому припарка. Главное — ночью не зевать. Чует моё сердце, они к нам ещё не раз сунутся.
— Из города больше никаких вестей?
Штефан покачал головой.
— Нет. Там глухо, как в могиле. Ни беженцев, ни безумцев. С окрестных деревень народ подтягивается — это да. А Марбург словно вымер. Не знаю, что там сейчас твориться, да и знать-то особо не желаю.
— Да уж.
В два захода они допили вино, и бутылка тут же полетела на дно повозки. Олег потянулся, одел форменную куртку и, не застёгивая пуговиц, стал натягивать сапоги.
— И куда это ты собрался, командир? — поинтересовался Штефан. — Ведьма сказала, что тебе лежать надо.
— Она не ведьма, — коротко бросил Олег. — А что до её указов, то я сейчас и короля бы слушать не стал. Нечего лежать, когда другие вкалывают.
— Дело твоё, командир.
— Да, моё.
Олег спрыгнул с повозки, перемахнув через борт, и сразу же об этом пожалел — свежие раны и ушибы отозвались болью во всём теле. Пару мгновений переведя дух, он исключительно ради приличия застегнул несколько пуговиц на куртке и несильно затянул портупею — так, чтобы одежда не слишком натирала больные места. Штефан, сверля его обеспокоенным взглядом, двинулся следом.
— Сразу говорю, Франц тебя в дозор не пустит, — предупредил ефрейтор, но Олег только пожал плечами.
— На посту буду стоять, — ответил он. — Что угодно — лишь бы не валяться в этой клятой телеге.
Солнце клонилось к закату. Измученные и уставшие люди заканчивали обустраивать лагерь перед ночёвкой, от костров тянулись ароматы похлёбки, жареного мяса и лепёшек. Кто-то пил, чтобы немного успокоить нервы, кто-то тихонько играл на гитаре, напевая простенькие народные мотивы. Женщины, как более привычные к бытовым сложностям, укладывали детей, кормили мужчин, ухаживали за больными и ранеными — все многочисленные хлопоты о еде, питье, сне, чистой одежде и тысяче прочих мелочей ложились сейчас на их плечи. И сегодня они не пеняли на своих мужей, когда те прикладывались к бутылке или курили одну за другой. Минувшие дни показали, чего стоят эти люди, а те, кто не стоил ни гроша, до этого вечера не дожили, сгинув от рук безумцев, либо же покорившись им. По крайней мере, большинство из них.
Женщины болтали и суетились, в их руках мелькали ложки, тарелки, кружки, сковороды, кастрюли, иголки с нитками, тазики, детские пелёнки и прочий скарб. Богатые и бедные, благородные и простолюдинки.
Мужчины молчали, напряжённо вглядываясь в сгущающиеся сумерки и прислушиваясь. Руки их были неподвижны. Те, кто расположился в глубине лагеря, нервно теребили самокрутки, сигары и трубки, либо же воздавали должное крепкому рому, бренди или молодому вину, хотя пьяных не было — день не подходящий. Те же, кто охранял периметр, крепко сжимали в руках ножи, топоры, пистолеты и ружья. Оружие придавало им уверенности, равно как и факелы, разгонявшие тени. О тех, кто прятался в этих тенях, защитники лагеря старались не думать.
Ют торопливо обходила лагерь по периметру. До того момента, когда окончательно стемнеет, оставалось не так уж много времени, и она спешила закончить задуманное. Раньше за подобные дела её бы быстро отловили и в лучшем случае хорошенько поколотили, однако теперь, когда ни у кого уже не оставалось сомнений, с чем они столкнулись, убедить Дмитрия Клемма, сержанта Клауса и лейтенанта Франца оказалось не так уж сложно. Клемм даже выделил двоих человек из своей личной охраны, чтобы те сопровождали её. Это было очень мило с его стороны, так как объяснять всем и каждому, чем она занимается, у Ют не было ни времени, ни желания.
Крепко сбитые молодые люди с внушительными шипастыми дубинками в мозолистых руках следовали за ней молча и неотступно. Многих хватало одного их вида, чтобы не задавать вопросов. Самые храбрные неизменно наталкивались на непрошибаемую стену и вынуждены были довольствоваться парой коротких и ёмких ответов. 'Да, ведьма рисует свои знаки. Да, Клемм одобрил. Да, представители власти разрешили. Нет, это никому не повредит. Чёрная Галка знает, что делает, притом получше нашего. Мешать ей не надо, особенно если хочешь пережить грядущую ночь'. К счастью, никто не был возмущён происходящим настолько, чтобы перейти к рукоприкладству, однако взгляды, брошенные ей вслед, Ют ощущала так чётко, словно они были способны прожечь на ней одежду. Кто-то осенял себя всеми известными святыми знамениями, кто-то подвешивал священные колокольцы, а большинство тихонько перешёптывались, бросая на травницу косые взгляды.
— Да разве можно так? Нечистую силу в помощь призывать?
— Гнать её надо, да Клемм нам головы оторвёт. За ведьму заступается, старый хрыч.
— А как по мне — пусть колдует, Галка. Лучше её ворожба, чем чёрный охотник у порога.
— Да ты их видел что ли? Варгов-то?
— Все видели, и только тявкни тут, что не было того! У меня сына в клочья порвали, и я — не я, если остальных не сберегу!
— И всё же не по-людски, мужички.
— А нечисть на народ натравливать — по людски?! И баб с детьми резать — по людски?!
— И ведь кто травит-то? Кто убивает? Наши же: братья, дядья, соседи! И проповедники все из наших — хоть бы один пришлый объявился.
— Были и пришлые, говорят.
— Теперь уже не важно, были или не были. Уж кто-то, а они уж точно — не люди. Людям тени не служат.
— И оружие их не берёт. Ох, святой Маттиас, спаси и сохрани!
— Вот раз их оружие не берёт — пусть ведьма с ними и разбирается. Пусть себе ворожит-колдует.
— А что, думаешь, одолеет?
— Ну, дык на то она и ведьма.
Ют эти разговоры старалась не слушать. Ворожба, колдовство — как бы ей хотелось, чтобы всё было так же просто, как в головах у этих добрых людей. На деле же она столкнулась с вещами, которые едва могла понять и осознать. В любое другое время она бы пристыжено отступила, признав своё невежество, но не сейчас. Сейчас её подстёгивало множество факторов, и самым сильным среди них был, как ни стыдно признаться, страх. Страх придавал ей сил, заставлял думать и действовать, несмотря на то, что сердце было готово выскочить из груди, а больше всего на свете хотелось заползти под какую-нибудь повозку и больше оттуда не показываться. Стиснув зубы, она продолжала обход.
Сигилы, выведенные углем на бортах повозок, быстро нагревались. Не так быстро, как в Марбурге, но всё-таки заметно. И точно так же, как и в городе, их уже не требовалось активировать — всё происходило само собой.
'Грань истончается там, где боль и страдание ползут по земле'. Строчка из бабкиных записей всё никак не шла из головы. Ют помнила, с каким трудом и скурпулёзностью Влад проводил свои ритуалы всего несколько недель назад. Теперь же было достаточно нарисовать сигил, как он тут же начинал работать и не угасал в течение долгих часов.
Ют знала не так много эффективных сигилов, да и использовать их ей раньше практически не приходилось. Идею с 'Оком' она позаимствовала у Влада, кое-какие обереги почерпнула из детских воспоминаний, а остальное из 'Малефикарума'. Возможно, был смысл перечитать заметки бабки и матери подробнее, но заниматься этим надо было раньше, когда на пятки не наступали кровожадные безумцы с ручной нечистью в авангарде.
'Око' — чтобы видеть суть вещей и не терять рассудок. 'Страж' — чтобы ни человек, ни нечисть не подкрались незаметно. 'Светлячок' — чтобы отгонять хищные тени. 'Колокол' — чтобы нечисть теряла силу и форму.
Сигилы хорошо умещались в ряд. Хорошо бы было защитить ими каждую повозку их импровизированного вагенбурга, однако Ют быстро поняла, что не успеет. Надо было хотя бы закончить первый круг, а потом... ночь длинная, и если понадобится, травница была готова обходить периметр лагеря до самого рассвета.
Передышку она сделала только тогда, когда показались те повозки, которые она пометила первыми. В сгустившейся темноте было отчётливо видно мягкое свечение сигилов, хотя в большинстве мест его оттенял свет костров, факелов и ручных фонарей.
Ют присела на подножку одной из повозок и вытерла отрезом ткани измазанные угольной пылью руки. Один из телохранителей Клемма, встав рядом, протянул ей фляжку, которую травница с благодарностью приняла и сделала несколько глотков.
— Бренди? — спросила она, смакуя терпкую обжигающую жидость.
— Коньяк.
— Почти угадала. Спасибо, он был весьма кстати. У меня уже голова трещит от этой болтовни и косых взглядов. Как будто это я им угрожаю, а не те... которые снаружи.
Телохранитель пожал плечами. Его товарищ, который стоял немного в стороне, сказал:
— Людям страшно, они не привыкли иметь дело... с таким вот.
— А вы, ребята, как будто привыкли? — съязвила Ют, делая ещё один глоток.
— У нас работа, — ответил первый телохранитель. — Нельзя волю страху давать.
Второй, поддерживая товарища, утвердительно кивнул.
— Даже варгов не боитесь? — не отставала Ют. — А ведь они не самое худшее, что поджидает нас в темноте.
Телохранители переглянулись.
— Никто и не говорит, что мы не боимся, — ответил первый. — Но если я наткнусь на клыкастую мерзость, то бежать не стану, а постараюсь размозжить гадине черепушку. Авось и жив останусь. А побегу — точно помру.
— Хорошо бы остальные думали так же, — протянула Ют, возвращая флягу. — Иначе мы долго не продержимся. Чует моё сердце, ребятки, что просто так нас не оставят. Всего за три дня они окунули в кромешный хаос целый город. Многих в жертву принесли, ещё больше обратили. Там сейчас целая армия из безумцев, фанатиков и просто отчаявшихся людей, которые смерти предпочли повиновение. — Ют уронила голову на руки, изо всех сил пытаясь не давать воли слезам. — И это наша вина тоже. Мы что-то упустили, где-то не досмотрели.
Телохранители снова переглянулись, и первый опять заговорил:
— Соберись, Чёрная Галка. Ведьма ты там или нет, но на тебя многие смотрят, как и на Клемма, как смотрели на покойного Блюгера или господина агента. Говорить они всякое будут, это да. Кто-то даже камень вслед метнёт, но большинство тебя будет слушать и слушаться. Так что вставай и принимайся за дело, а мы помаячим у тебя за спиной — навроде защиты от дурака.
Ют кивнула. По её прикидкам лагерь был полностью обнесён оберегами, но их следовало нарисовать и в других местах — у жилых палаток и возле полевого госпиталя. Наметив в уме несколько ближайших мест, травница поднялась и продолжила свою работу.
Дмитрий Клемм сидел в своём фургоне и с наслаждением пил крепкий чёрный чай с сахаром. Лейтенант наконец-то оставил его в покое и отправился раздавать приказы разъездам, и старый горняк мог позволить себе немного расслабиться. Клемм отослал всех слуг, натянул на нос маленькие очки с круглыми линзами и достал из походного ларца небольшой кожаный портфель. Расстегнув ремни, он достал из портфеля несколько пачек документов и разложил их перед собой. Труд нескольких месяцев, который, как он надеялся, так и останется в его сейфе. Не вышло.
В основном там была переписка, сортированная по адресатам и по датам. Также изрядную часть составляли доносы, в основном анонимные. Несколько предсмертных записок. Несколько страниц из дневников. Кое-какая бухгалтерия. И протокол допроса Ги Огюстена, будь он проклят. Если бы не он, Клемм, возможно, и не решился бы. Он искренне желал скрыть всё это, сжечь, уничтожить. Не вышло.
Здесь было всё, что хотел получить господин Де'Сенд. Имена, места, события, намерения и мотивы отдельных личностей. Эти документы многих поставили бы под удар, и Клемм искренне надеялся, что агент выйдет на след верхушки заговорщиков каким-нибудь другим способом, а провинившиеся марбуржцы, в том числе и коллеги-горняки, придут в себя и раскаются, когда буря пройдёт мимо. Не вышло.
Огюстен рассказал страшные вещи, поверить в которые было не так уж просто. Но Блюгер поверил. Шеф понял всю серьёзность сложившейся ситуации и постарался предпринять меры, но не успел. Судя по дате на протоколе, он умер тем же вечером. А потом всё полетело в бездну. А Ги Огюстен пропал. Клемм многое отдал бы, чтобы узнать, что же такого важного было в этом никчёмном пьянчуге, что его даже отбили у стражи. Впрочем, теперь Ги скорее всего был мёртв, но Клемма это не особенно волоновало. В конце концов, этот тип успел рассказать достаточно.
Клемм сложил документы обратно в портфель и убрал его в ларец, заперев тот на ключ. Портфель он твёрдо решил передать Де'Сенду, как только доберётся до Вальцберга. К добру или к худу, сделать это придётся, поскольку в противном случае марбургская история повторится снова. Возможно, она уже повторяется, если заговорщики сумели скоординировать действия и ударить одновременн. О последнем и подумать было страшно.
Клемм прихлебнул чаю и посмотрел на часы: до полуночи оставалось сорок минут. Неплохо было бы отдохнуть перед дневным переходом, однако сон не шел, и он продолжал сидеть, вглядываясь в темноту за пологом фургона и приглаживая бороду. Ему хотелось бы повидать старшего сына, однако тот, несмотря на ранения, уже подвизался нести караул, и искать его впотёмках было проблематично.
Парень никогда никого не слушал, а после того, как поступил на службу, и вовсе отбился от рук. Весь в прадеда — тот, прежде чем осесть на севере, тоже служил в кавалерии, проведя на войне и в походах без малого тридцать семь лет. Конечно, отец всё ещё внушал Олегу благоговейный страх, но стоило ему оказаться вдали от грозных очей Клемма-старшего, как он снова брался за старое — и лишь лейтенант, строгий и непреклонный педант, был в состоянии сдерживать его пыл. Что ж, по крайней мере, парень хорошо понимал значение слова 'субординация'. И ещё у него хватило ума, чтобы отказаться наследовать отцовское дело в пользу младшего брата. Знал, шельмец, что просто не сможет пойти по отцовским стопам, в отличие от Кирилла, а потому предпочёл получить свою долю наследства деньгами. Прибавить бы к ним титул, который сильно подсобил бы молодому офицеру в карьере, но нет — не судьба. Не в этом поколении. Впрочем, шансы дослужиться хотя бы до майора у него всё равно оставались.
Занятый этими мыслями, Клемм почти задремал, упершись подбородком в кулак. Хлопки выстрелов, далёкие крики и ржание лошадей привели его в чувство, словно ушат холодной воды, и старый горняк грузно поднялся со стула. В этот момент полог палатки откинулся и внутрь заглянул высокий коротко стриженый парень с густой ухоженной бородой — Владек, старший телохранитель. В одной руке он держал наготове пистолет, вторая лежала на рукояти шипастой дубинки.
