— А вот хрен тебе! — воскликнул Макс и вскочил на ноги.
На полу зашевелился Гольдштейн. Он сел и обвел комнату безумными глазами.
— Что это? — хрипло спросил он.
— Не знаю. Надо девчонок посмотреть, — ответил Макс и, стараясь не слушать, что шепчет ему голос, вышел из комнаты.
Первое, что он увидел, выйдя на галерею — хрупкий девичий силуэт рядом с каменными перилами. Девушка некоторое время стояла, обессиленно прислонившись к перилам, затем начала медленно наклоняться вниз.
— Стой, дура! — завопил Макс, забыв на секунду о своих страхах.
Он успел подбежать и схватить девушку за тонкую руку, но она уже перекинулась через перила, и теперь висела, удерживаемая Максом за запястье. Макс почувствовал, как ее рука начинает выскальзывать из его пальцев. Он протянул вторую руку и крикнул:
— Хватайся за меня!
Девушка подняла голову, и Макс увидел искаженное безумием лицо Миланы. Из широко раскрытых глаз текли слезы.
— Я не хочу жить, отпусти меня, — сказала она.
— Возьми меня за руку! Пожалуйста! — взмолился Макс, — Все хорошо!
Он обеими руками вцепился в запястье Миланы и пытался подтянуть ее наверх.
— Я никому не нужна, мне лучше умереть!
— Не блажи! Ты мне нужна! — пропыхтел Макс, стараясь вытащить девушку.
Сзади подбежал Гольдштейн и, перегнувшись через перила, схватил Милану за шиворот. Общими усилиями они втащили ее назад и, отдуваясь, присели на пол.
— Эдик совсем плох, — сообщил Гольдштейн.
— Надо убираться отсюда, — ответил Макс и направился в комнату девушек.
Виктория забилась в угол комнаты и тихо выла, глядя в пространство полными ужаса глазами. Аня держалась лучше, ее взгляд был осмысленным, но тело стрясала крупная дрожь. Она обессиленно прислонилась к стене. Макс обнял девушку и спросил:
— Ты как?
— Я чувствую ваш страх, — ответила она, — И еще чей-то гнев. Здесь есть еще кто-то, кроме нас.
— Собирайся, мы уходим, — сказал Макс и подошел к Виктории.
Он принялся трясти ее за плечи, но это не помогло. Виктория принялась царапать себе лицо, ее взгляд оставался отрешенным. В отчаянии Макс не нашел ничего лучше, чем залепить девушке пару звонких оплеух. Как ни странно, Виктория очнулась.
— Что происходит? — спросила она.
— Не знаю, — мрачно ответил Макс, — Пойдем к Эдику, ему нужна помощь.
Милана и Гольдштейн, обнявшись, сидели на каменном полу галереи. Они выглядели напуганными, но хотя бы вменяемыми, что не могло не порадовать Макса. Вместе с Аней и Викторией он вошел в мужскую комнату. Роки встретил его отчаянным взглядом.
— Я ничего не могу с ним сделать, — пожаловался он, — Уже искусал всего, а толку никакого.
Эдик был в бреду, его глаза закатились, тело мелко дрожало. Он все время что-то бормотал сквозь стиснутые зубы. Виктория сняла с пояса флягу и перевернула ее над головой Эдика. Струя холодной воды оказала на него целительное воздействие: взгляд стал сфокусированным, и Эдик пришел в себя.
— Ну, слава богу. Собирайтесь, уходим, — сказал Макс, стараясь не прислушиваться к голосу, который продолжал нашептывать ему о смерти и одиночестве.
Виктория застыла, к чему-то прислушиваясь. Макс уже испугался было, что девушка собирается снова впасть в транс, но тут она воскликнула:
— Только не это! — и побежала вниз по лестнице.
Виктория отодвинула засов на двери, рывком открыла ее и выбежала на улицу, под дождевые потоки. Через несколько минут она вернулась и хмуро сообщила:
— Придется остаться. Нам отсюда не выбраться.
Макс не совсем понял, что она имеет в виду, и вышел наружу. Сквозь пелену падающей с неба воды он увидел удручающую картину: пересохший ручеек превратился в могучую реку. Ее русло наполнилось мутной водой, которая бурлила и угрожала вырваться из своих берегов, неся на себе обломки вырванных ураганом деревьев. Макс обошел дом вокруг и убедился, что пригорок, на котором они находятся, превратился в остров. За те несколько минут, которые были затрачены на осмотр, он вымок насквозь. Чертыхаясь, Макс вернулся в дом.
— Что делать будем? — спросила его Виктория.
— Спать нельзя, предлагаю до утра посидеть около камина. Там видно будет.
Снова в камине заплясали веселые язычки пламени. Все расселись вокруг, глядя на огонь. Макс устроился рядом с Аней и взял ее за руку. Некоторое время он сидел молча, сосредоточившись на своих мыслях, потом вновь услышал шепот: "Умри, умри, избавь себя от страданий..." Рука Ани напряглась, девушка замерла, уставившись в одну точку. Макс оглядел своих друзей. У всех снова был отсутствующий вид, на лицах застыла гримаса боли. Каждый замыкался в себе, переставая реагировать на окружающих. Макс понял, что если каждый будет переживать свой страх в одиночку, то им никогда не выбраться из проклятого дома.
— Не молчите, говорите что-нибудь, возьмитесь за руки! — закричал он, — Смотрите друг на друга!
— В самом деле, давайте поговорим, — поддержала его Аня.
— Хорошо, тогда я первая, — решительно ответила Виктория.
Она глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, и сказала:
— Я не знаю, как вы, но я слышу шепот, который уговаривает меня покончить с собой.
— Что он говорит? — спросил Макс.
— Он говорит... — девушка замялась, потом, решившись, продолжила, — Что вы рано или поздно предадите меня. Вы все, и Гарт, и граф. И я останусь одна. Ведь у меня больше никого нет. Предательство — это то, чего я боюсь больше всего на свете.
— Почему мы поверили голосу? — задумчиво проговорила Аня.
— Он как будто проникает в душу, гипнотизирует. Он сказал мне, что я должна убить вас всех, а потом убить и себя. Я сопротивлялась, как могла, но если бы не вы, я бы не справилась.
— А мне он не предлагал никого убивать, — вдруг отозвалась Милана, — Мне он сказал, что я никому не нужна. Я ведь не очень умная, и сама это знаю. И все время боюсь, что сделаю что-то не так, что от меня все отвернутся, когда поймут, какая я никчемная. И мама, и папа, и друзья. Голос говорил, что вам я только мешаю. А потом я увидела, как вы все уходите от меня. Мне стало так тоскливо, так плохо, что я решила избавить вас от своего присутствия.
— Я так понимаю, что дом оживляет самые затаенные наши страхи, — нахмурилась Виктория, — А что было у тебя, Макс?
— Я увидел вашу смерть. Погибли все мои родные и друзья. Наверное, мой страх — потеря близких.
— А я вдруг поняла, что все люди вокруг обречены на страдания, — прошептала Аня, — И осознала, что мне суждено всю жизнь чувствовать только чужую боль.
— Лев Исаакович? — Виктория повернулась к Гольдштейну.
— Можно, я не буду говорить? — передернулся тот.
— Лучше сказать. Я, конечно, не психолог, но мне кажется, что сейчас надо признаться в своих страхах.
Гольдштейн тяжело сглотнул, будто пытаясь избавиться от комка в горле, и прохрипел:
— У меня было почти так же, как у Макса, только я увидел смерть моих детей.
Все повернулись к Эдику. Тот старательно прятал глаза.
— Скажи, тебе станет легче, — участливо посоветовала Аня.
— Ну, я... очень боюсь оказаться слабым, — наконец выдавил Эдик, — Вы все обладаете такими силами, а мой дар какой-то несерьезный. Дурацкий какой-то.
— Не говори так! — горячо воскликнула Аня, — Если он тебе дан, значит, это нужно! И потом, Лев Исаакович вообще потерял свой дар, и неизвестно, когда он вернется.
— А я со своим не могу разобраться, — поддержал Макс, — И ничего, живу как-то!
— Так, со страхами все понятно, — деловито заключила Виктория, — Неясно, как бороться с домом.
— Дом ни при чем, — возразила Аня, — Здесь кто-то есть. Я чувствую чье-то присутствие. Это существо нас ненавидит.
— Значит, надо его найти! — Виктория решительно поднялась, — Давайте осмотрим дом.
Для удобства решили разделиться на две группы: Виктория взяла Милану и Гольдштейна, а Максу достались Аня и Эдик. Вооружившись свечами, которые уже наполовину сгорели, все поднялись на галерею и принялись тщательно обследовать комнату за комнатой.
— Анечка, может быть, ты попытаешься определить, где чужие чувства сильнее всего? — спросил Макс.
— Я попробую, — неуверенно ответила она.
Они стояли посреди комнаты, в которой ночевали девушки. Макс оглядел широкую кровать, сам не понимая, что пытается обнаружить, затем пошел вдоль стены, внимательно обследуя каждую трещину. Вдруг огонек свечи выхватил из мрака край резной деревянной рамы. Подняв свечу повыше, Макс увидел картину, висящую над его головой. Краски на полуистлевшем холсте поблекли, но ему удалось рассмотреть изображенное на картине бледное женское лицо.
— Здесь какой-то портрет, — сказал он.
Присмотревшись, он понял, что на холсте изображена молодая девушка. Ее большие темные глаза печально взирали на вошедших.
— Как ты думаешь, мы не ее ищем? — спросил Макс Аню.
Девушка подошла поближе и всмотрелась в картину.
— Мне кажется, нет. Наверное, это хозяйка комнаты. Она тоже где-то здесь, я чувствую ее страх и страдание. Нет, она не может желать кому-то зла.
Из угла комнаты раздалось громкое пыхтение: Роки что-то старательно обнюхивал. Макс наклонился и увидел маленькую пыльную книжечку. Осторожно подняв ее, он сдул пыль с ветхого переплета и раскрыл книгу. Желтые хрупкие листы были исписаны мелким изящным почерком. Кое-где чернила выцвели настолько, что прочесть написанное было невозможно, но большинство записей сохранилось.
— Это дневник, — сказал Макс.
Он уселся на край кровати, Эдик и Аня устроились по обе стороны от него. Втроем они принялись разбирать бледные строчки.
Глава 56.
"1 июня 78 года. Сегодня мой День рождения. Мне исполняется шестнадцать лет! Родные решили устроить для меня великолепный праздник. Конечно, они думают, что это будет сюрприз, но маленький Александр такой доверчивый! Он рассказал мне, что маменька с папенькой уже купили подарок — бриллиантовое колье. Я не очень обрадовалась, ведь бриллианты — всего лишь камни, мне же мечталось совсем о другом. Я так хочу, чтобы у меня была своя лошадь! До сих пор мне разрешалось лишь кататься на пони под присмотром Макара, нашего конюха. Но лошадь ведь лучше! Как было бы прекрасно, догадайся папенька подарить мне белого жеребца! Дедушка тоже готовит мне сюрприз, но о нем не знает никто. Милый дедушка! Он так меня любит! Он уже совсем старенький, ему восемьдесят лет, но держится молодцом. Вот уже неделю, как он запирается от всех в своем кабинете и что-то там делает. Дядя Павел говорит, что дедушка — великий алхимик. Я спросила у дедушки, что такое алхимик, на что он рассмеялся, поцеловал меня и ласково сказал: "Оленька, ангел, не забивай свою хорошенькую головку ненужными знаниями. Тебе достаточно знать, что дедушка оставит после себя большое наследство. Со временем ты будешь самой богатой невестой". Мне стало грустно, ведь наследство означает, что дедушка умрет. Я сказала ему об этом, на что он погладил меня по волосам и сказал: "Золотое сердечко!"
2 июня 78 года. Сегодня проснулась поздно, ведь вчера праздновали мой День рождения. Праздник удался на славу. Сначала вся семья собралась за столом. Мне вручили столько подарков! Колье от маменьки с папенькой, браслет с изумрудами от дяди Павла. А его жена, тетушка Анна, подарила мне чудесный набор серебряных гребней, украшенных жемчугом. Дядя Андрей и его жена, тетушка Наталья, преподнесли мне музыкальную шкатулку из перламутра. Если ее открыть, начинает играть музыка, и маленькая женская фигурка исполняет прелестный танец. Внизу шкатулки есть ящичек для драгоценностей. Туда вместились все мои подарки. Дашенька, старшая дочь дяди Андрея, вручила мне дамский молитвенник в бархатном переплете, украшенный по углам золотом. Очень мило, конечно, но уж слишком она набожна! Тетушка Наталья даже боится, что Дашенька захочет уйти в монастырь. А папенька говорит, что не дело девице из богатой семьи так увлекаться церковными службами. Но больше всего я обрадовалась, когда приехал дядя Алексей. Он немного опоздал к столу, и дедушка встретил его хмуро. Но потом оказалось, что дядя Алексей специально ездил в соседнее поместье за подарком для меня, и дедушка его простил. Дядя Алексей самый молодой из дедушкиных сыновей, он еще даже не женат, и он самый веселый. И подарок его был самый забавный. Он привез мне щенка! Я так была рада! Щенок толстый и лохматый, дядя сказал, что он вырастет и будет очень большим псом. Я отнесла щенка в свою комнату и дала ему молока. Щенок наелся и уснул, а я долго сидела рядом и гладила его пушистую спинку. Потом я вернулась в столовую, и тут началось самое интересное. Как только на улице стемнело, дедушка пригласил всех выйти в сад. Оказывается, он готовил для меня фейерверк. Как это было красиво! Над садом взмывали разноцветные огни, превращаясь в небе в пышные цветы, крутящиеся огненные колеса и яркие звезды. А потом дедушка сказал: "Ну что, Оленька, посмотри на свой подарок!" И конюх вывел прекрасного белого жеребца, такого, как я хотела. Я со слезами благодарила дедушку. А конь сразу меня полюбил. Я дала ему кусок сахару, и он взял его с руки мягкими губами, и так ласково на меня посмотрел! Маменька, кажется, немного расстроилась, она всегда переживает, когда я катаюсь верхом. Но сказать ничего не посмела, ведь дедушка у нас очень строгий, и все его немного боятся. Только я не боюсь, а просто очень его люблю. Ведь я дедушкина любимица! Сколько помню себя, мне позволялось гораздо больше, чем остальным домашним. Лишь мне дедушка разрешал без стука входить в его кабинет, на остальных он очень сердито кричит: "Не мешайте мне работать!" Милый, милый мой дедушка! Интересно, как он догадался, что я хочу в подарок больше всего? Сейчас я пойду кататься на Волшебнике. Я так назвала коня, по-моему, это очень подходящее для него имя. А щенка назвала Пушок. Дядя Алексей очень смеялся и сказал, что огромного пса должны звать Волкодавом. Но он ведь очень маленький пока! Для меня он всегда останется Пушком..."
— Дальше чернила как-то размыты, — сказал Макс, перевернув несколько страниц.
— Что-то нашли? — раздался голос Виктории, — А у нас ничего интересного.
— Мы нашли дневник. Но я устала разбирать строчки, — сказала Аня, — Давайте по очереди читать вслух.
Макс протянул ветхую книжицу Виктории.
— Начинай ты.
— Может, спустимся к камину? — подал голос Роки, сидевший у ног Макса, — Здесь холодно.
Макс с Гольдштейном захватили в одной из комнат пару полуразвалившихся тумбочек на дрова, и спустились вниз, где уже расположились все остальные. Макс отметил мысленно, что все девушки уже пришли в себя, а вот на Эдика было жалко смотреть. Видимо, страх не отпускал его, парень сжался у огня, и вцепился в руку Миланы, которая смотрела на него с нежным материнским сочувствием. Усевшись, Макс выжидательно взглянул на Викторию.
— Я начинаю, — сказала она, — Вот здесь текст уже можно разобрать.
"... Дедушка опять закрывается в своем кабинете и не выходит оттуда по нескольку дней. Я даже волнуюсь за него, ведь в его почтенном возрасте нельзя так много работать. А когда он, наконец, прерывает свои занятия, то становится очень сердитым и на всех кричит. Маменька вчера плакала, потому что дедушка назвал ее легкомысленной кокеткой. И еще я слышала, как дядя Павел сказал папеньке: "Он становится невыносим". Думаю, речь шла о дедушке. Мне жаль его, наверное, у него что-то не получается. Один раз я осмелилась и спросила его, чем он занимается, а дедушка улыбнулся и сказал: "Я ищу лекарство от страха, Оленька". Не знаю, наверное, он пошутил. Дедушка всегда отшучивается, если я заговариваю о его работе. Как можно придумать лекарство от страха? Страх или есть, или нет его. Например, я ужасно боюсь мышей. И ничто не сможет меня от этой боязни излечить. А вот Дашенька боится бога. Про нее все говорят, что она очень богобоязненна. Это смешно: бога не надо бояться, он ведь любит нас и никогда не накажет просто так. Но Дашенька каждый день запирается в своей комнате и молится по нескольку часов, чтобы бог простил ей ее грехи. Ну, какие грехи могут быть у Дашеньки? Ей ведь всего семнадцать. Пушок зовет меня гулять. Он толстый и веселый, и уже сильно вырос. Пойду с ним к реке, я очень люблю смотреть на ее быструю воду..."
