После происшествия... Подторможенный болью в левой руке и неприятным видом вокруг, я быстро подобрал свою рвоту, убедился, что юноша А дышит, и позвонил Мато-сан. Та выдала указание через полчаса ждать подведомственных ей полицейских на крыше гипермаркета, а через час появилась сама.
Причем Мато-сан уселась на капот "мерседеса", а я держу ногу на тормозе. На цементе передо мной все так же брошен черный протез.
— Что стало с Сэкурой Юмией? А то я посмотрел только, дышит ли он. Подумал, что не стоит мерить пульс.
— Жить будет. Рука, конечно, ужас что, но ладно, под пресс попадают так же. Пользоваться ей он больше не сможет, но необычных для человека мест там нет. Вполне человеческий тяжелораненый.
— Ага. Я всего секунду видел, но у него левая рука растягивалась.
— О. Но последствий такого у него не было. Я говорю же, все по заказу. Отсечение пораженного органа выполнено. Угрозы жизни нет. Ну, сможет ли он дальше жить как Сэкура Юмия — вопрос другой.
В клинике имени Ольги ампутаций пораженных органов и новообразований практически не происходило.
К каждому пациенту — свои, новые экспериментальные процедуры и тесты. Даже если бы родилась совершенная теория, для нее не было бы технических возможностей и оборудования.
Нельзя спасти пациентов в последней стадии, для которых ампутация равняется смерти. Забавно даже — для них спасение заключалось вообще в том, чтобы забросить процедуры и кончить жизнь в палате. Много раз пытались делать операции "легким"... пациентам корпуса B... но они потом совсем переставали демонстрировать реакции на события внешнего мира. Люди-овощи. У большей части дисфункция мозга.
Исключением была женщина, которая пришла в норму после избавления от бесов и замкнулась в себе под бременем собственных грехов, но это крайне редкий случай. О ней никто не вспоминает сразу.
— Не парься, Сёдзай. Чем оказаться в Ольге, лучше пусть он впадет в детство от народных целительств. Опять же нет повода не реабилитироваться.
— Да мне-то что. Я все равно забуду.
Да. Я не вижу своей вины в том, что юноша А, одержимый маньяк-убийца, Сэкура Юмия, стал овощем, — я не такой добренький. Гораздо больше мне хотелось спросить:
— Мато-сан, а вы знали?
Я смотрю на брошенный на земле протез.
То, что излечило синдром А. Буквально изгнало демона из одержимого. Этот метаморфный черный протез.
— Ну да... Я хорошо знаю одно — этот ребенок не человек. И несколько раз видела, как эти протезы превращаются в неведомую дрянь. Оно небось их жрет.
— Да. То, что вы говорили в "Марионе", было никакой не фигурой речи.
Ну правда. Протез, двигающийся от неведомой технологии — не то, от чего стоило дергаться.
"В окрестном лесу есть демон, который убивает одержимых".
Такие слухи до меня доходили, но я не слышал, чтобы одержимых ели. Тут уже не улыбнешься, мол, Карё Кайэ загадочный, но филантропический наниматель.
До моего общего ресета еще остается около пяти часов. Если ничего не делать и не думать, с завтрашнего дня моя жизнь вернется в прежнее русло... Ну вот.
— Кстати, Сёдзай. Кроме Сэкуры Юмии там никого не было? Ну, просто беспокоит кое-что. Уже развивший новообразование носитель синдрома А не может так тихо сидеть.
— Например, кто-то помог ему укрыться?
— Дурак, это уж наверное. Даже если Сэкура Юмия был слегка дезориентирован, в одиночку он бы не спрятался. Ладно, если захочешь, можешь рассказывать, я посмотрю сквозь пальцы. В подарок, что ли, за то, что из тебя вышел прок. Не стану в эту сторону дальше допрашивать, пожалею.
— Что?!
С небес спустилась дивная Мато-сан! Она что, по поводу лета успела поплавать в бассейне или источнике?!
— Просто надзор за подростковой преступностью — не моя работа. Против детишек тебя одного за глаза.
— Во-о! Беспричинно добрая Мато-сан — не Мато-сан! Ура, камень с сердца.
— Любишь ты говорить больше, чем надо. Я спросила про Сэкуру Юмию, его состояние как носителя синдрома А. Если он при новообразовании оставался в здравом уме, может, с ним был специалист?
— А-а, вот в вы о чем. Ну да, без профильного медика за неделю-другую они обычно проявляют агрессию... Гм, кстати об этом. Можно я без доказательств скажу, наблюдающий врач Тома?
— Да. Разрешаю высказаться. Не знаю, о чем ты, но дурак не знаком с интуицией.
— Ну-у и ладно, ну и проживу с пятью чувствами. Так вот, мои чувства говорят, что Сэкура Юмия-кун вел себя как-то не так, как пациенты в Ольге. Вместо "загнанный" — "загоню", что ли... не комплекс жертвы, а мания величия, как-то так.
"О-о", — Мато-сан задумывается. Мой подвиг и опыт полуторалетнего общения с носителями синдрома А в клинике имени Ольги, а для Мато-сан — поверхностное впечатление Исидзуэ Арики она решила принять как своего рода доказательство.
— Я поняла так — с твоей точки зрения он не казался особенно больным?
Такой критерий, как болезненность с точки зрения Исидзуэ Арики, явно имеет большое значение для Томы Мато. Речь ее становится серьезной, как когда она в халате.
— Да, получается так. Он недостаточно... на нервах, что ли. Если от такой мелочи развиваются новообразования, одержимых будет больше. А вообще, вдруг число носителей синдрома А год от года растет?
— Это нет. Есть считанное число болезнетворных формаций, вызывающих синдром Агониста. Их не становится больше. Это, конечно, бредовый народ, от которого всего можно ждать, но уж это решено изначально.
— Не может быть, они посчитаны? И сколько же носителей синдрома А?
Так ведь можно было бы изолировать их еще до новообразований. Например, наше домашнее это. Пока она не насолила всем, связать ее по рукам и ногам титановой проволокой!
— Я бы так и сделала, но мы знаем только цифры. Каким окажется каждый носитель синдрома А — до фазы проявления не понять... Стерилизация возбудителя закончилась в девяностом году. Притом даже, что в то время заразилось около двухсот тысяч человек, вероятность развития синдрома — лишь у малой части. Число таких тоже посчитано. Тех, кто может развиться, — максимум пять тысяч. Может, меньше.
Максимум пять тысяч человек...
Между прочим, на данный момент носителей синдрома А обнаружено примерно четыре тысячи. Из них умерло где-то три тысячи пациентов. С учетом умерших и безвестно заключенных в Ольге, стадия уже пройдена, наверное.
— Ну, все-таки одержимость ведь болезнь. Значит, от первого поколения может родиться второе, гм, и вообще возбудитель тоже может размножаться, верно?
— Да говорят тебе, нет. Не для синдрома А. Для расчета силы такого возбудителя есть три основы. Долговечность — сколько он проживет до перехода к человеку; заразность — насколько быстро после перехода он может проявить свой эффект; и, наконец, воспроизводимость — насколько элементы возбудителя могут продолжать умножаться и расширять заразность. По результатам исследований в Ольге, тела, считающиеся возбудителями синдрома А, фатально теряют воспроизводимость. Долговечность их возможности скрываться во внешнем мире, заразность их тем, как они влияют на людские тела, сильнее любых существующих возбудителей, но вот как раз воспроизводимость в категориях CDC — по ранжиру ниже C.
Одержимые не могут множиться сами.
Если проявленных синдроматиков больше, чем в прошлом году, это значит, что в криз вошел какой-то невероятный носитель, который выбивается из статистической категории. Когда Мато-сан спросила, не было ли специалиста, она такое и имела в виду.
Однако, Мато-сан. Ты так говоришь, как будто синдром А — не естественно зародившаяся болезнь.
— Ну да ладно. То есть танцуем от того, что одержимые сами не приумножатся, и находить их тяжело, но надзор возможен? А, статистика — она по префектурам?
— Ага, в префектуре C их больше всего. В том числе поэтому с девяностого года граница префектуры превратилась в такую вот. Мы извещаем, что симптом А не заразный, но не объявили публично, что их уже не станет больше... Ну, были, наверно, и другие причины, но они ухватились за эту. Наверное, единственная польза от синдрома А этой стране.
В результате на данный момент дороги в соседние префектуры — считанные шоссе и железка. Слухи говорят, что ни один одержимый личными силами не пересекал границы префектуры... Трудно поверить, но, по одной из теорий, кругом минные поля. Куда мы катимся.
"
Итак.
В мире много вещей, о которых нельзя знать.
Например, как мирно в голове Цурануи, или что довело Синкера до одержимости, или секрет, что ни говори, нечеловеческой психической и физической силы Мато-сан, — если закрались такие вопросы, дай им прокрасться транзитом для твоего же блага.
Кем является Карё Кайэ — тоже подшито к этому делу. Надо поставить первым пунктом. Когда в детективах добропорядочный горожанин понимает, кто убийца, то, хоть он и не входил в черный список, его все равно убивают, чтобы не мешал. Таким образом, смекалка великого сыщика путается от внезапного трупа, дает сбои и делает гиперпространственные скачки. И так невезучий до случайной смерти человек, он даже после продолжает мешать окружающим, что нехорошо.
Потому этот случай я забуду.
Не запишу, сделаю лик кирпичом и закончу на сообщении работодателю о судьбе юноши А — Сэкуры Юмии.
Или я собирался закончить, но...
Возвратившись прямиком в подземелье, я бросил ухмыляющемуся в постели нанимателю протез и враждебно набычился на него.
— Что это значит? Из-за этой штуки чуть было не случилось худшее.
— Ах, какой ты добрый, Арика. Теперь без этой штуки худшее случилось, он жив.
Красивый силуэт разочарованно качает головой.
Излечение — только слово, это зачистка. Или контрольный. Кайэ ни на миг не думал спасать юношу А или там помогать тем, кто в беде... Нет, ну, он с полуслова взялся за работу и ему явственно было плевать, что там у юноши А за ситуация.
— Ты не в духе, Арика. Если есть что спросить, я отвечу.
Уф, дьявольский соблазн, но терпи, Арика! Нельзя спрашивать, что он такое и что такое его протез. Если я это узнаю, эта тайна будет стоить мне жизни. Я буду стараться оттягивать, насколько и если смогу.
Так что надо разогнать гнев вопросом на грани дозволенного.
— Только один вопрос. Ты меня отправлял убить юношу А? Типа одержимых естественно убивать?
— Гм, не знаю даже. Добра я ему не желаю, но и убивать тоже, кажется, не хочу... Ты, Арика, и сам вряд ли желаешь убить еду.
Кайэ всерьез задумался и выдал вот это. С лицом невинной, чистой девочки.
— Угу, точно. Речь не о том, чтоб убить или не убить, а просто не простить. Это что-то фальшивое, извращенное. Если такое будет разгуливать, настоящему проблемы.
Ни единой эмоции к одержимому человеку. Просто, как сказке, он рад разрушенной человеческой судьбе. Как конфетке... Съеденных этим протезом одержимых покатают на языке, раскушают и украдкой переварят.
— Ясно... А я-то думал, у тебя неожиданно филантропический характер.
Черноволосый демон озадаченно и серьезно смотрит на меня.
— У тебя забавное заблуждение. К сожалению, ты меня переоценил, Арика. Я от рождения ни разу не пытался приносить людям пользу.
Вот что вносит путаницу, так это его человеколюбие. Однако любить тоже можно по-разному. Если нравится, это еще не значит, что души не чаешь.
Нечто, что к человеку ничего не чувствует, но при виде людей от радости не может ничего с собой поделать.
Знающее о человеческих трагедиях и радостно улыбающееся им чудовище.
Я наконец понял. Сущность этого мелкого засранца — неподдельный, истинный демон.
Однако меня не обманывали. Я впервые узнал, что он монстр такого сорта, еще в тот лунный вечер.
— Ладно, я все понял. Поэтому пойду. Прошу отпустить сегодня пораньше.
Он застывает. Карё Кайэ смотрит на меня с совершенно огорошенной физиономией. Даже спина напряженно вытянулась.
— Арика, ты продолжишь работать на меня?..
— Ясное дело, продолжу. Такой синекуры больше не найдешь. Но сегодня — никак. Завтра все будет нормально, сегодня отпусти меня пораньше.
— Угу. Это заберешь? — про протез.
— На сегодня воздержусь. Мне его хочется, когда я забываю.
"Ну все, до завтра", — я ухожу из подземелья.
Хочется сказать: "Черта с два я таким воспользуюсь!" — но не могу, что печально... Я понимаю, что сам наступаю на все мины. Но, елки-палки, как же клево его носить.
""
Записывая события дня, пока не забыл, в блокнот, я жду живительного заката, что избавит меня от мутности на сердце.
Что стоило промолчать? Зачем я специально расспрашивал Кайэ? Почему потом, услышав ответ, мое сердитое раздражение превратилось в недовольную муторность?
Превращение всего этого потока эмоций в слова, мне показалось, приведет к еще более неприятному результату, поэтому я пошел в кино убить время.
Находящийся в гипермаркете перед станцией кинотеатр государственного масштаба за каждый фильм берет плату, поэтому отпадает. Еще выживший в Ясакадай старый добрый, где по одному входному билету можно сидеть до закрытия, кинотеатр дал мне восемь неспешных часов. Когда вместе с закрытием меня извлекли на улицу, время уже было десять с лишним вечера.
Возвращаюсь пешком, не электричкой, до Сикуры. Со скоростью в какие-то четыре километра в час, но какая-никакая разминка.
Попутно захожу в фаст-фуд и забираю с собой джанк-фуд на обед, он же ужин.
Грызу картошку, которую, если остынет, уже едой не назовешь, иду по ночному сити.
Отходящие в стороны улицы темные, но безопасные. Уже за десять часов, и людей вообще-то мало, но свет проезжающих машин раз в пять минут разгоняет преступников.
Пройдя полпути между Ясакадай и Сикурой, я услышал привычный уху металлический стук-звон. На зов звука сворачиваю с тротуара и вижу собрание двадцатилетних на вид ребят. Это неофициальный SVS, о котором говорил Кирису.
За офисным зданием, в отдаленном от магистралей углу — стройплощадка.
Позади питчера — стена десятиэтажки в роли сетки. Даже если хорошенько отобьют, залетный мяч не окажется на дороге или в чьем-то доме. Реально заинтересованы игрой шестеро, и еще около десятка случайных зевак.
Не питая горячей любви к SVS, а скорее с приязнью к убиванию времени, я остановился посмотреть издалека.
Присаживаюсь и опускаю пакет на подвернувшуюся ограду из блочков. Замечаю других, так же издалека наблюдающих за боем.
И вот. Вгрызаясь в уже остывшую жареную картошку, развлекаюсь азартной игрой...
— Вот ведь бестолковый пацан, а! Врежь, ты ж можешь, такой слоубол!
Прямо рядом со мной болел очень громкий мужик, с которым я встретился взглядом.
— Уй...
Короче, он был не в себе.
Во-первых, в такую страшную жару — в длинном черном плаще. Под воротником он явно голый. Вдобавок в черных кожаных штанах в облипочку. Ему не жарко... да нет, точно жарко, и вообще сними эту хрень, молча воспротивился я. Плюс длинные, до пояса, выцветшие волосы. На него смотреть было жарко — градуса на два.
