Не повезло здоровенному как бык воину, дымящему трубкой как печка и любящему поддать спиртного после дежурства. Его одного, пьяненького, я подловил недалеко от входа в кладовку, с дымящей трубкой в зубах — и, пользуясь огоньком и дымом его трубки, точно перед вдохом сконцентрировал ему в легких убойную дозу своего ядовитого дыма. Беднягу скрутило в клубок, он сипел, силясь издать хоть звук и выкашлять свои легкие, скреб руками по каменному полу и пытался ползти — но так и помер молча. Ту часть запасов, которую мы хотели забрать, пришлось утащить заранее — заперев обратно кладовую. Тело оставили нетронутым, прямо так — с кувшином гномьего пойла в руке и трубкой в зубах, будто он упал от выпивки а умер от дыма. Я поджег дверь кладовой, будто у человека из трубки выкатился уголек, будто разлитое пойло вспыхнуло... подправлять события пришлось совсем чуть-чуть. Подпитал пламя так, чтобы внутреннее содержимое кладовой начало как следует разгораться — а там мы заранее разлили немного вонючего масла. Уходя по подземному ходу, мы насторожили старые ловушки — теперь любая погоня за нами будет стоить преследователям очень много жизней. Не знаю, поверят ли люди в нашу инсценировку, но сразу в погоню точно не бросятся — будут сначала разбираться и искать виноватых.
Пробираясь по узким ходам, волки сгибались под тяжестью отвоеванной еды.
* * *
Неуловимо-тревожное ощущение маячило на грани моего восприятия — все время, пока отряд шел подземными ходами от крепости — несоответствие в картине мира, фальшивая нота, гнилая нить. Что-то, чего не должно быть — есть; а нечто, что должно бы быть — отсутствует. Вот... почему на всей своей немалой глубине так тихи и безжизненны эти глубокие пещеры? Остановив отряд, я сел и погрузился в ощущения — раскинул дымные щупальца и ощупывал извилистые переходы. Воздух подземелья сух и неподвижен; лишь где-то в глубине горы, в естественных пещерах, течет вода, дым сыреет от влаги. Стоило бы зайти, посмотреть. Придется забрать немного глубже, а потом снова подняться другим ходом.
Рубленые тоннели в скале сменились естественным лазом, промытым водой. По пути встретились с пяток стандартных неактивных орочьих ловушек — как обычно, механика, яды. На стенах стали попадаться слабо светящиеся лишайники — частый спутник подгорных поселений. Факелов под землей не напасешься, а много ли света надо привычным подземным жителям? Вскоре мы вышли в извилистый каскад просторных подземных залов, соединяющихся сетью тоннелей. Когда-то здесь стоял один из поселков народа. Но нас встретила лишь тишина — старые следы, занесенные пылью; разбитые горшки, оборванные тряпки. Потолки пещеры густо увиты светящимися лишайником, переливы мягкого света дышат сверху. Глубже, у подземного ручья, расположилось сердце поселения — грибная плантация; здесь запустение ощущалось особенно остро. Температурный режим нарушен, органика расползлась и пересохла, минерализация губки превышает любые разумные нормы... за грибами давно никто не следил, но грибница не погибла — еще можно все восстановить; хорошее место, урожайное. Журчание теплого ручья, мягкое движение воздуха по рециркуляционным ходам, смоченные каналы, поросшие зелеными водорослями... И — ни одного трупа, во всем поселении — ни женского, ни детского. А между тем, здесь явно жили гражданские — лежки очень уж характерные, "под гнездо". Похоже, жители покинули поселок по своей воле — или оставшиеся трупы кто-то съел. Впрочем, брошенного оружия тоже не заметно...
* * *
Подземные ходы из брошенного поселения провели нас в долину Горгорот. К выходу из естественных пещер мы добрались под утро. Над Мордором разгорался кроваво-красный рассвет; солнце скоро встанет из-за теряющегося в тумане края Пепельного хребта. Я достал Камень и принялся наблюдать за суетой в оставленной нами крепости; организованный нами пожар только-только был потушен, отдельные места еще дымились. Возможно, я перестарался, и огонь добрался до деревянных замковых перекрытий. Чхыгыр пересчитывал съедобные трофеи. Дозорные залегли наблюдать за долиной. Высоко-высоко над долиной Горгорот, в небе между расползающихся туч парил огромный орел.
Те бойцы, кто не занят на охране, сидели поглубже в пещерке — чинили снаряжение. Седой подначивал по очереди каждого из отряда, и внимательно отслеживал реакцию, при необходимости вправляя мозги. Правильно делает, Муклюк ушел — обязанности сотника остались; за ребятками присмотр нужен. Очередь подначек дошла и до меня.
— Как-то ты легко того здоровяка грохнул, а, Вождь? Раньше вроде все миром с людьми уладить пытался, болтовней. А сейчас — раз, траванул, и даже слова человечишке сказать не дал. Что-то изменилось?..
Я скептически глянул на него.
— Седой, раньше тебе бы и в голову не пришло такие вопросы Огненному Генералу сил Тьмы задавать, а?.. так сейчас вон, ничего, панибратствуешь. Что-то изменилось?..
Седой смутился.
— Ну, ты совсем другой стал... я не об этом... Нет, ну серьезно, Горящий?
Я тяжело вздохнул.
— Раньше мы улаживали миром там, где живут мирные люди. А этот боец... он знал, на что шел — когда взял меч и направился в Мордор. Конечно, их король, послав сюда армию, постарался прикрыть все пафосными речами — дескать, защитим свою родину от врага, отвага и честь, и тэ пэ. Только нас не обманешь — родина их не здесь. А сюда они пришли убивать. Или я не прав?..
Молчаливый сел рядом и уставился на Роковую гору, возвышающуюся посреди полей пепла. Ородруин неслышным рокотом звал и манил к себе, тонкая струйка курилась над узким жерлом. В предутренней мгле глубокие расщелины слабо тлели, наливаясь подземным жаром — казалось, в такт с моим дыханием. Жутковатое ощущение. Подошел Патлатый.
— Горящий. А чего все так к этому Ородруину прицепились? Роковая Гора, Роковая Гора...
Я замер, с усилием продираясь по темным лабиринтам своей-не-своей памяти.
— Это не просто вулкан. Под ним лежит Доргамх, Второй из Валараукар, Бордовый...
Седой сделал стойку.
— История?.. Расскажи, а, Горящий?..
С трудом отведя взгляд от горы, я отошел вглубь пещеры, поудобнее устроился на каменном ложе и, вспомнив Гэндальфа, выпустил изо рта колечко дыма. Удобно: демону огня, чтобы пускать красивый дым, не надо курить трубку.
— Это было... давно. В те времена Мелькор еще мог выйти биться в открытую против всего Королевства Валар. Манвэ и его армия старалась причинить как можно меньше повреждений Арде, а Мелькора мало волновала сохранность земель чужого королевства — и он не сдерживал свои удары. Несмотря на значительное численное превосходство армии Манвэ, установилось равновесие в нашу пользу, в пользу Армии Тьмы — хотя мы и не могли пробиться сквозь сплетение их защит, но и они не могли нам ответить в полную силу, чтобы не уничтожить Творение. Тогда в Арду и явился Тулкас, Веселая Ярость...
Серый болтливый волк многозначительно подтявкнул:
— Тулкас! Говорили, он так силен, что руками сдвигает горы...
Я тяжело вздохнул; под моим холодным взглядом Серый стушевался.
— Серый, сила айну не в физической силе его воплощения. Сила айну в его Песне... Тулкас придумал смех, и использовал его как оружие. Эта придумка оказалась исключительно эффективной именно против силы Мелькора. Смех не раскалывал горы, как сила Ауле; и не обдирал до голых скал поверхности суши, как ветры Манве. Сила Тулкаса била в душу, в фэа — он пел в тех же регистрах, где работало искажение Мелькора. И Тулкасу не было нужды сдерживать свои удары — ведь от смеха не вскипают океаны, и не рушатся горы.
Я закрыл глаза, припоминая.
— Здесь, между долиной Горгорот и Теплыми Полями, Бордовый принял бой с Тулкасом. Я не пытался его отговорить, Доргамх не умел останавливаться... он всегда был гордый, наш Второй. Я видел его бой лишь издали, ограничив свое восприятие только нашими спектрами Силы... Бордовый пел все ярче и ярче, сжигая своим пламенем все вокруг; но как ты сожжешь смех?.. а Тулкас смеялся над ним. Смеялся в лицо... В конце концов, Доргамх проиграл — когда окончательно потерял разум. К тому моменту Второй проявлял себя на физическом плане как огненный ком, извергающий потоки перегретой плазмы. Бой был окончен... Откуда-то прибыли Намо Судия и Ауле Кузнец. Намо — не знаю, как — сумел немного успокоить этот комок боли, а Ауле погрузил огненный шар глубоко в недра гор. Бордовый до сих пор бьется огненным сердцем там, под корнями земли, и расплавленный им камень выплескивается в мир смертных. Но мне отсюда слышно его вой...
Я помолчал.
— После этого боя Теплые поля стали Полями Пепла.
* * *
Глава 49
Спуск в долину Горгорот от устья пещер оказался куда проще, чем преодоление хребта Тени. Мы шли вдоль каньона, выточенного в мягком камне сезонными ручьями. В узких щелях скал пробивалась трава, испачканная вулканическим пеплом, слежавшимся и размытым редкими дождями. Корявые горные деревца появлялись все чаще; те из бойцов, кто не отставал, успевали осматривать переплетенные кусты в поисках шишек или желудей — но кто-то тут уже все обобрал. Хорошо, что мы набрали фляги родниковой воды до спуска с хребта. Внизу, на плоскогорье уже не осталось ручьев.
Зато здесь, ниже скал, стали попадаться свежие следы людей. Патлатый с Пыхтыгом шли впереди группы, вглядываясь в землю и осторожно принюхиваясь. Мыш Седого совершал круг за кругом, лавируя между камней. Чхыгыр выбрал местечко и пару раз сыпанул на наш след своего порошка, мстительно скалясь. Под утро мы залегли в удобном для засады месте, не доходя до приметных развалин хижины, удвоив посты. После полудня постовой поманил меня.
Точно по нашему следу шел гондорский пеший патруль. Четверо крепких воинов в серых плащах, и с ними еле поспевали двое недомерков. Что за Арнорский Следопыт среди людей, который может выследить нас на голых камнях? Зачем они с собой тащат хоббитов? Я судорожно осмотрелся по сторонам с помощью Камня — точно, есть еще один — вестовой скачет во весь опор к Минас-Моргулу, вероятно, за подмогой.
Дойдя до места, где Чхыгыр сыпанул своего порошка, патруль встал. Началась невнятная суета, крики и ругань; недомерков таскали то туда, то сюда. Патруль потерял кучу времени, прежде чем снова встал нам на след. Я понадеялся, что солнце сядет раньше, чем они нас догонят — но не срослось. Люди поднапряглись и бегом покрыли остаток пути — вероятно, как-то поняв, что мы близко; недомерки отстали.
Первого преследователя снял из лука Седой, используя эффект неожиданности. Стрела пробила воину шею навылет. Гондорцы бросились с мечами к камню, за которым скрывался Седой. Им навстречу выскочили мы с Молчаливым. Чхыгыр на волке дернул в обход справа, а Патлатый слева. Мы сблизились; люди отработали слаженно — двое шагнули ко мне, а третий к Молчаливому. Первого я отбросил, но его напарник резанул мне предплечье; плеснуло огнем. Молчаливый, весело скалясь, сблокировал удар; искры полетели на землю. Короткий финт, удивленное лицо гондорца, и ятаган Молчаливого распорол ему бедро. Вскрикнув, человек отскочил назад. Тренькнуло, раненый упал на землю — стрела Патлатого торчала у него в боку. Еще раз пропел лук Седого, свистнул меч, и отбитая стрела ушла в землю. Гондорцы — профи. Двое оставшихся отпрыгнули друг к другу, спина к спине; меч старшего крутанулся, образуя в воздухе сияющий полукруг. Неужели эльфийский клинок? Чхыгыр швырнул свой кулек. Гондорец глянул насмешливо. В момент касания кулька земли я сморгнул. Грохнуло; еще раз свистнула стрела Седого. Потерявший равновесие гондорец не успел отбить стрелу, а с пробитым плечом не навоюешь. Моя рана уже закрылась. Чтобы добить раненого, потребовалась пара ударов сердца.
— Он мой! Не трожь!
Молчаливый заговорил? Первый раз от него слышу слова, кроме клятв. Бойцы расступились в стороны. Молчаливый сошелся в поединке с последним из нападавших. Тяжелый черный ятаган методично ломал оборону, ленивые косые удары шли один за одним, и гондорцу явно не хватало сил их парировать. Контратаковать человек просто не успевал; но сжав зубы держался до последнего. Ошибка, кисть руки, взмах, человеческая голова покатилась по камню. Короткий свист стрелы из кустов. Молчаливый, невероятным образом изогнувшись, пропускает стрелу мимо себя — и она впивается одному из новичков в руку. Патлатый кубарем уходит с волка, перехватывая лук и пуская стрелу на шевеление.
— Недомерки!..
Вторая стрела летит в меня, но я уже вошел в боевой раж — просто ловлю ее рукой. Да, отсутствие брони делает меня уязвимым — но и двигаюсь я ощутимо быстрее. В ответ в кусты летит кулек Чхыгыра, хлопает второй взрыв.
— Живым брать!
Первому из недомерков волк Патлатого вырвал горло на месте. Увлекся зверь. Второго, оглушенного взрывом, взяли чисто. Наш раненый лежит на земле; лицо неестественно бледного цвета. Странно, вроде артерия не пробита.
— Что?..
Седой оглаживает черное с зеленью оперение стрелы. Наша стрела, орочья — егерская. "Быстрый яд". Раненый успел еще открыть рот и прохрипеть что-то — потом пошли судороги. Жаль, я так и не запомнил его имени. Поворачиваюсь к пленному — с него уже сняли шлем. Недомерок — орк...
— Сборы. Седой — полевой допрос, и валим.
Седой коротко отработал пленному ножом по сухожилиям и вбил крик ему в глотку, ломая зубы. Мы еще не успели навьючить волков, а информация уже потекла рекой.
Есть в бывшем Минас-Моргуле один из гондорцев, помощник коменданта. Орков ловили многих; поначалу просто казнили всех, но потом этот помощник коменданта сумел отобрать из пленников тех, кто готов помогать гондорцам. Помогать ловить других орков. Правила просты — по твоей наводке перебили орков — получай плошку еды, и умри не сегодня. Самым отличившимся в борьбе за дело Света, идейным, типа этой парочки недомерков, даже оружие выдавали. А ведь орки знают, как и где другие орки любят скрываться. Знают мелкие горные тропочки. Могут вести наблюдение за долиной и хребтами ночью. Да и нюх у орков хороший, не в пример людям. Вот по нашему следу нюхом орки и вели патруль, не зря Чхыгыр порошок свой сыпал. Такая тебе дружба с людьми... Седой уже хотел кончать предателя, когда я остановил его.
— Постой. Меня еще удивило, почему пещера в глубине гор пустая — ни скелетов, ни следов борьбы. Не должно так быть, оттуда гражданских так чисто не сковырнешь. Спроси-ка, может, тоже эти крысы поучаствовали?..
Седой глянул на пленника, и заледенел на месте. Ответ ясен по глазам...
— Горящий. Ты знаешь... мне кажется, просто так умереть для него — много чести.
Мы двинули в ночь в боевом порядке. Предатель остался лежать на земле, живой, с перерезанными сухожилиями. Вбитые в землю колышки фиксировали ему руки и ноги, пробив суставы и фиксируя внутренности, а рот разевался в беззвучном крике.
За нами будет погоня. Тащить преследователей за собой в живые орочьи поселения — безрассудство. Какая разница, куда бежать? Поэтому, хохмы ради, мы бежим к Ородруину.
