Как Ивик и предполагала, ее привезли в здание УВР. Не в атрайд, но очевидно, это лишь для начала. УВР в Лас-Маане находилось в одном из окраинных тивелов, в промышленном районе, среди дымящих труб и гигантских автомагазинов. Высотное точечное здание со сверкающими стеклами и длинной прозрачной лифтовой шахтой спряталось подальше от скоростной дороги.
Ивик обыскали и забрали куртку. После этого ее оставили одну в крошечной камере на 18м этаже — легкая белая решетка на окне, койка, стул и полметра свободного пространства.
Ивик села на стул и сцепила руки на коленях.
Вот так оно и бывает. И ведь рассказывали на курсах, еще в молодости в разведшколе Ашен, помнится, рассказывала, что чаще всего провалы бывают не из-за каких-то глобальных ошибок — а из-за таких вот мелочей. Что-то забыли убрать, где-то напортачили. И про нее будут, возможно, рассказывать новым поколениям разведчиков. "Связистка готовила собственную квартиру к обыску и забыла убрать тайник"... м-да. Потом из нее вытянули под наркотиком информацию, и таким образом была завалена сеть. Надо хотя бы избежать этого.
Почему, ну почему она такая неудачница, такая рассеянная? Вот с Кельмом никогда бы этого не случилось. Такого с ним не бывает. Он всегда все помнит, всегда все убирает вовремя, и учитывает все мелочи. Господи, как стыдно-то... конечно, он не будет злиться на нее, когда узнает. Он... нет, о нем лучше совсем не думать.
Она и допустила эту ошибку именно потому, что думала о Кельме. Все время. Ей было плохо, она переживала. Эмоции всегда ее подводят.
Ладно. Теперь уже поздно. В конце концов, это случается не так уж редко, и не только с ней. Каждый может ошибиться. Это еще не значит, что она плохой профессионал. Теперь надо собраться и хотя бы умереть, если уж придется, профессионально. Ивик стала вспоминать курсы переподготовки. Перед Тримой, в общей разведшколе, это проходили вскользь. На Триме вероятность попасть в плен и тем более, атрайд, не выше, чем у обычного гэйна. Но перед Дарайей спецподготовка занимала львиную долю работы на курсах. Ежедневно они проделывали все эти упражнения; Ивик даже не подозревала, что существуют такие методы самоконтроля; в итоге каждый сдал "химию" — фармакологический тест, Ивик вспомнила этот экзамен, и ее передернуло. Наркотиками накачали под завязку, потом два дня она ничего есть не могла. Тяжело, конечно. Но она сможет выдержать такую проверку в атрайде. Надо постараться. И все остальное, что ей предстоит, к чему подготовиться нельзя... Не хочется думать об этом. И нельзя себя убеждать в том, что обязательно сможешь, это усиливает внутреннее напряжение. Надо думать: попробую. Постараюсь.
Ивик встала, подошла к окну. Только серое, как в Медиане, беспросветное небо. Но если посмотреть вниз, виден Лас-Маан. Промышленный тивел, сверкающие коробки фабричных корпусов, автомастерских, ровные зеленые газоны, прямые стрелы дорог. Дальше — город, пучок небоскребов в деловом центре, взметнувшиеся над кварталами эстакады, по ним ползут, сияя огнями фар, разноцветные глянцевые цепочки машин. Ничего подобного не увидишь в Дейтросе. Он слишком мал, юный, еще неказистый мир. Ивик вспомнила уроки, которые ей давал Керш иль Рой, директор квенсена. Кадры дарайских прекрасных городов, эстакады, мосты, небоскребы, роскошные парки...
Потом по странной ассоциации ей вспомнилась биологическая лаборатория, в которой она занималась в тоорсене. Она увлекалась биологией лет с десяти. Миари потом тоже, и тоже работала в школьной лаборатории, и стала биологом. Ивик вспоминала свой микроскоп, шкаф, битком набитый чудесными вещами — красителями, пробирками, чашками петри, шпателями, стеклянными трубочками, проволочками...
Это был ее мир. Дейтрос. Тогда, в ее детстве, даже хлеба не всегда хватало в распределителе. Но каждый ребенок мог заниматься в лаборатории, наблюдать за звездами в телескоп, собирать радиоприемники... Каждый. На это общество находило средства. Блага распределялись одинаково для всех, все пользовались одними и теми же правами: дочь главнокомандующего шематы Тримы и дочь расстрелянного за ересь священника; сын члена Хессета и сын рабочего-строителя. Никакой разницы. Все учились в одной и той же школе, и профессии получали независимо от происхождения. Это кажется таким естественным — но лишь до тех пор, пока поймешь, что может быть и иначе.
Тогда, в квенсене она впервые начала сомневаться в том, что Дейтрос стоит защищать. Эти сомнения возвращались снова и снова. Может быть, они неправы? Дарайцы живут так счастливо и богато.
Дейтрос дал ей возможность играть в Медиане. Творить. Но это ее особенность, она гэйна. Как живут все остальные, люди других каст, счастливы ли они, не лучше ли им было бы жить, например, хотя бы и презренными мигрантами, в Дарайе? Возможность играть в Медиане, такая заманчивая, все же не стоит страданий и смертей.
Она много сомневалась, много колебалась в жизни. Пыталась даже бежать — но быстро поняла, что в одиночку не хочется ни жить, ни писать. Однако эта потребность в человеческом общении, в семье, в "своих" — она тоже не оправдывает этой вечной войны, этих смертей, героических или нелепых, "за Дейтрос и Триму".
Но теперь — Ивик поняла это с удивлением — теперь у нее не осталось сомнений и колебаний.
И если она спрашивала себя — почему — сразу всплывало воспоминание: биологическая лаборатория в тоорсене.
На него нанизывалось многое другое: уроки физкультуры, где она была худшей, но ее все-таки учили и ободряли; классные собрания, где они учились решать реальные вопросы школьной жизни; шум скачущей по камням реки, и как ледяная вода обжигает щиколотки, упоительная игра в "лесную королеву" и утреннее сверкание рос; лужи у родного барака, где они пускали кораблики, квенсен, где через муки и напряжение ее научили быть сильной...
Но все это было не то, не то. Все это были только эмоции, ностальгия по детству, сладкие — и щадящие, отбрасывающие дурное, она это понимала — воспоминания. Она любила Дейтрос, это правда. Ей бы хотелось сейчас, хоть в последний раз, оказаться там. Где угодно, в любом месте. Упасть на землю и обнимать ее, гладить руками траву, как волосы любимого...
Но и это было не то. Сейчас четко, как никогда, она понимала не только эмоциями — разумом, всем своим существом — что Дейтрос защищать стоит.
Что было бы с ней и с другими гэйнами — здесь? Судорожный короткий период работы в лиаре — и потом наркотики, полное обессмысливание, быстрая или медленная смерть.
Что было бы с людьми других каст? Третья часть их оказалась бы никому не нужной. В Дейтросе у каждого из них есть бригада, рабочая группа, компания друзей и коллег, каждый занят любимым делом, каждый уважаем и любим, чувствует себя полезным. Все это может показаться пустяками — но только для тех, кто не знает, что может быть и иначе.
Что было бы, например, с бабушкой? У Ивик только одна бабушка дожила до преклонных лет, остальных забрала война. Но эта бабушка, бабуля Лейси, умерла совсем недавно, ей было сто три года, последние два года она не ходила, и ее каждый день навещал кто-нибудь — пятеро детей, двадцать восемь внуков, правнуки... Ивик тоже навещала, к своему стыду, редко — у нее всегда было мало времени. И эти последние два года тоже были нужны бабушке, и жизнь ее имела смысл, она была нужна и любима. А что с ней было бы в Дарайе? Сколько лет жизни у нее отняли бы — двадцать, сорок?
Что было бы со старшим сыном Верта — мальчик родился с хромосомным синдромом, и сейчас, в 16 лет, он умел читать и изучал в обычной профшколе пусть несложную, но все же профессию сборщика. В Дарайе он просто не существовал бы.
Что всему этому может противопоставить Дарайя? Битком набитые магазины? Обилие барахла? Эка невидаль...
Это и в Дейтросе будет со временем. Да и не так это, на самом деле, важно.
Как это, оказывается, хорошо, как легко и светло — когда точно знаешь, что тебе защищать.
Очень скоро ее забрали из этого закутка и привели в небольшой кабинет — стол со стулом, табуретка напротив. Ивик села на табуретку и выпрямилась, маленькая, в пестрой футболке, запястья сжаты кольцами наручников. Напротив нее за столом сидел служащий УВР, судя по погонам — ламет, а это высокое звание, примерно соответствует стаффину в Дейтросе. Не абы кто, подумала Ивик, сердце тревожно сжалось. Подозрения у контрразведки, очевидно, серьезные.
Перед ламетом на столе лежал раскрытый злополучный сканер.
— Ваше имя? — сухо поинтересовался ламет.
— Ивенна иль Мар.
Он спросил паспортные данные, о профессии в Дейтросе, причине бегства. Она отвечала спокойно.
— Откуда у вас эта вещь?
— Я ее нашла, — сказала Ивик. Ламет спросил — где, и она с готовностью описала место, заранее продуманное: около входа в центральный парк, под скамейкой.
— Я думала, это музыкальное что-то... проигрыватель.
— Когда вы его нашли?
— Три декады назад, кажется.
— Здесь записывающее устройство, и память у него стерта, дата стирания, как установили наши эксперты, чуть более декады назад.
Ивик пожала плечами.
— Наверное, я случайно стерла. Я хотела разобраться...
— Дело в том, что случайно здесь ничего стереть нельзя. Доступ был защищен паролем.
— Паролем... не знаю. Я хотела записать музыку. Но не нашла, куда его подключать...
— Вот что, иль Мар, давайте честно. Это уникальный прибор, причем дейтрийского производства. Здесь инфракрасный лазер для считывания вибраций стекла, электроника.
— Разве дейтрийского? — натурально удивилась Ивик, — на нем ничего не написано.
— Ну конечно, на нем ведь должен стоять штамп "сделано в Шари-Пале". Иль Мар, наши эксперты знают свое дело. Это дейтрийский прибор, и вы им пользовались. По назначению. Если бы вы еще не рассказывали сказок о том, как ценнейший прибор лежал под скамейкой... Хоть бы придумали что-нибудь правдоподобное.
Ивик покраснела.
— Но я действительно не знаю... это правда. Я даже не знала, что это за прибор...
— Иль Мар, прекратите. Давайте так... — ламет устало положил руки на стол и взглянул на нее, — я готов поверить, что вы... честная дейтра, которая просто попала в неприятную историю. Вы работаете помощницей в Колыбели, вне работы у вас общения почти нет. У вас появились какие-то дейтрийские друзья. Вам кто-нибудь дал прибор и попросил... о какой-то услуге. Что-то подслушать, за кем-то проследить. Вам пообещали деньги... или еще что-нибудь. Поймите, это не трагедия. Вы не в Дейтросе, вас не расстреляют. Пройдете небольшой курс лечения, и будете жить спокойно дальше. Я готов вам помочь.
— Но мне никто его не давал, — сказала Ивик, — я вам говорю правду.
— Я даже могу догадаться, кто именно дал вам прибор... в каких отношениях вы состоите с Тиллом иль Кэр?
Ивик вздрогнула.
— Это мой друг, — сказала она. Слово "друг" в дарайском имело вполне определенный оттенок. По-дейтрийски пришлось бы сказать "любовник".
— Вы давно встречались с ним?
— Да. Он... позвонил и сказал, что у него неприятности, и чтобы я... не звонила. А что с ним такое? Я переживаю...
— Он находится в атрайде по подозрению в антигосударственной деятельности...
— Тилл? — страшным голосом спросила Ивик, — но этого же не может быть! Он же... вы не представляете... да он никогда бы...
— Давайте говорить разумно, — прервал ее ламет, — откуда у вас прибор?
— Я же говорю... нашла... — пролепетала Ивик. Она подозревала о том, что Кельм в атрайде, но сейчас впервые услышала об этом, и на глаза невольно выступили слезы. Слезы были очень уместны сейчас, невидимое "контролирующее Я" выдало на них допуск. Ивик всхлипнула.
— Прекратите! Это еще что такое? Не надо здесь устраивать сцен. Послушайте, у вас находят прибор, применяемый только в разведке. Прибор дейтрийского производства. И где вы его хранили? Если бы вы считали эту вещь, как вы сказали, музыкальным проигрывателем — зачем вы хранили бы ее в нише, заклеенной обоями? Эта вещь была именно спрятана, иль Мар. Причем неплохо спрятана, ее далеко не сразу удалось обнаружить. И теперь вы несете какую-то чушь о скамейках... Иль Мар, вы понимаете, что в атрайде все равно придется рассказать все?
Ивик съежилась на табуретке, подняла руки в пластиковом кольце и вытерла нос тыльной стороной кисти.
— Я не знаю, — сказала она в отчаянии, — правда, не знаю, что сказать... Я сама не помню, почему засунула эту штуку под окно.
— Вы понимаете свое положение? Я хочу слышать ответ — вы понимаете?
— Да, — хлюпнула носом Ивик, — но я...
— У вас есть сейчас только один выход. Честно и чистосердечно рассказать все сейчас — лично мне. Потому что завтра я должен буду передать вас в атрайд. А там... сначала вас все равно заставят все рассказать. Не думайте, что у вас там получится что-то скрыть. А потом, так как вы не сотрудничаете с нами, вы рискуете либо высылкой на Тои Ла, либо очень длительным курсом лечения... не факт, что вы вообще выйдете когда-нибудь из атрайда.
Ивик хлюпала все громче.
— Прекратите реветь! Это вам не поможет.
Ивик послушно замолчала.
— Вы понимаете меня? Если вы сейчас расскажете, от кого получили прибор и как его использовали — вы можете жить дальше. Спокойно. Со временем получить гражданство. Вы для чего бежали из Дейтроса — ведь вам хотелось, наверное, пожить спокойно, богато? Если же нет... Ивенна, будьте же разумным человеком, хоть на минуту! Из каких бы соображений вы ни умалчивали — это бессмысленно! Завтра вы это все равно расскажете специалистам, и ваша жизнь будет сломана.
— Я понимаю, — сказала она сдавленным голосом, — я все понимаю. Но я правда нашла эту вещь... мне нечего больше добавить.
Ламет поднялся из-за стола, шагнул к ней. Ивик съежилась, напряглась, пристально глядя на него снизу вверх. Какое мерзкое ощущение, когда ты связан, скован, не можешь защититься... с ней было такое на Триме, очень давно, и как, оказывается, хорошо она это запомнила.
Но ламет не ударил ее. Взял рукой подбородок, повернул лицо, внимательно посмотрел в заплаканные глаза.
— Ты хорошо играешь, — сказал он, — прямо-таки можно поверить. Такая бедная, ничего не понимающая женщина... Я бы даже поверил, если бы в этом было хоть сколько-нибудь правдоподобия.
Ивик оставили прямо здесь, в этом кабинете. Она стояла у стены, вытянувшись, почти на цыпочках, наручники зацепили вверху за скобу, торчащую из стены. Рядом неподвижно замер вангал, и тело Ивик было сковано двумя петлями шлинга — облачное тело не удалили, но в Медиану не выйдешь. Через полчаса Ивик устала, через час ноги начало ломить, и жесткий пластик наручников передавил запястья. Ивик попробовала подергаться, но вангал, стоявший рядом, съездил ей дубинкой по ребрам, и она замерла.
Человеческое тело очень хрупко и ранимо. Чтобы мучить его, в сущности, не надо специально что-то придумывать. Даже делать ничего не надо — можно как раз ничего не делать, как вот сейчас... К вечеру вангала сменил его коллега, такой же мощный, тупой и безмолвный. Ивик думала, что надо терпеть, что завтра в атрайде будет намного хуже, это еще цветочки — но эта мысль совершенно не помогала. Нестерпимо болели руки, болел бок — от одного-единственного удара, как видно, будет синяк. Из ступней, казалось, увеличенных до слоновьих размеров, боль разливалась по всему телу, грызла позвоночник... слезы текли по лицу, и теперь уже Ивик не могла сдержаться и громко, непрерывно стонала.
