Маринка не выдержала, и сама подошла на перемене. Отвлекла от грызни ручки и подбора рифм к песне о войне.
— Сережка, мы будем еще репетировать Шаффл? — интересуется с любопытством косясь на исчерканную страницу тетради передо мной.
С удовольствием отвлекся, вынув многострадальную ручку изо рта.
— В четверг или в пятницу я свободен, — сообщаю, прикинув свою занятость в ближайшую неделю.
Маринка, наморщив лоб, задумалась.
— Может, ты в четверг сможешь подойти к нам на репетицию в клуб? Там проведешь свой мастер-класс, как ты говоришь, — предлагает, — может еще, что-нибудь придумаешь? — предполагает хитрюга.
— Подумаю, — улыбаюсь. — Ахтунг! Тревога! Алярм! — привлекаю ее внимание, заметив приближающихся к нам Филину с Беляниной.
— В четыре часа! — напоминает Маринка и отходит от моей парты, удивленно оглядываясь на любопытных персон.
— Соловьев! Ты почему не предложил нам новые танцы? — не удержалась от упреков Филина.
— Танька! Что за нелепые обвинения? Ничего я не придумывал. Все было украдено..., тьфу — придумано до нас и не собираюсь оправдываться перед тобой. Хочешь танцевать на сцене, иди к Вере в ансамбль, — огрызнулся, так как не люблю, когда на меня наезжают, тем более без причины.
Ее тезка благоразумно держится в стороне.
— Вот еще! — фыркает Филина, — мы знаем, откуда взялись танец Беловой и ирландский танец, — и обиженная отошла.
Подкралась другая Танька:
— А что ты сейчас придумываешь? Новую песню? — пытается с высоты своего роста разобрать мои каракули.
— Да! Песню ко дню Победы, — рыкаю.
Разозлила меня Филина всерьез.
— Извини, Танюша. Достала Филина, — понимаю, что не прав и объясняю свое раздражение.
— А-а, понятно, — уважительно отзывается, — тогда я пойду? — спрашивает зачем-то.
В раздражении выхожу из класса. "Всем чего-то от меня надо. Быстрее бы каникулы!" — мечтаю по дороге в туалет. В сортире с удовольствием разогнал курильщиков из восьмых-седьмых классов, а последнему отвесил подзатыльник.
"Не продохнуть! Почему нельзя выйти покурить на улицу за угол? Не зима же?" — возмущаюсь мысленно, но чувствую, что раздражение уходит — выпустил пар на курильщиках.
На физкультуре подошел к Михалычу и попросил засечь время в беге на три тысячи метров. Он заинтересовался и в пару мне поставил нашего признанного бегуна Сашку Конкина. Санька поджарый с длинными ногами бегуна, неохотно пошел со мной на старт. Стартовал он хорошо и долгое время мы бежали на равных, но на третьем километре он сошел, схватившись за бок. Я старался бежать ровно, рассчитывая силы на всю дистанцию и только перед финишем выложился.
— Десять целых двадцать пять сотых, — сообщил довольный Михалыч, — побежишь в воскресенье на соревнованиях за школу, — озадачил.
— Какую дистанцию? — поинтересовался я.
— Подумаю, скажу. Наверное, побежишь эстафету на этапе семьсот метров.
В среду у Павла Евгении Сергеевны еще не было. Он сообщил, что в субботу будет занят. Понятно — в праздники музыканты нарасхват с утра до позднего вечера. Оркестр на собраниях и митингах, концерты, танцы, ресторан. Начали обычную репетицию. Под конец прибежала запыхавшаяся Евгения Сергеевна. У нее тоже непрерывные репетиции вокальных номеров к праздничным концертам. Потребовала от Пашки чая с бутербродами и забралась с ногами на диван, по-простому объяснив:
— Еле стою — весь день провела на ногах.
"Это понятно, но зачем передо мной оправдываться?" — озадачился, так как у нас уже сложились дружеские отношения, выходящие за рамки учитель-ученик.
Исполнил под гитару "Так хочется жить":
Ты знаешь, так хочется жить
Наслаждаться восходом багряным
Жить, чтобы просто любить
Всех, кто живёт с тобой рядом...
Евгения Сергеевна от восторга даже захлопала, а потом вдруг заявила:
— Сережа, а ты, как поэт растешь!
Паша закивал, забрал гитару у меня и попросил повторить песню. Спел еще раз под его аккомпанемент. Он показал свою аранжировку. "Что говорить — опыт! Лучше бы я рос, как музыкант", — подумал о словах Евгении Сергеевны.
Потом спел "О той весне":
Кино идет — воюет взвод.
Далекий год на пленке старой.
Нелегкий путь — еще чуть-чуть,
И догорят войны пожары.
И все о той весне, увидел я во сне.
Пришел рассвет, и миру улыбнулся, —
Что вьюга отмела, что верба расцвела
И дедушка с войны домой вернулся!..
— Какие песни у тебя замечательные получились, — задумчиво произнесла Евгения Сергеевна.
-Последнюю песню лучше детям исполнять высокими голосами, — посоветовал.
Компаньоны покивали.
— Диктуй, — командует мне учительница и пересаживается за стол, — завтра же начнем репетировать, а то не успеем.
Потом пою для нотной записи, стараясь придерживаться темпа из будущего клипа. При расставании поинтересовался беспокоящим меня вопросом о регистрации песен.
— Анька еще обратиться ко мне за новыми песнями. Вот тогда заставим их пошевелиться с ВААПом, — пророчествует и обещает Евгения Сергеевна.
"Вероятно, имеет в виду свою подругу из областной филармонии", — догадываюсь.
Родственники.
В пятницу дома разразился скандал. Нам поступила телеграмма от родственников отца с его малой родины. Умерла какая-то родственница и нашу семью послезавтра там ждут на похороны.
Мама не любила никаких мероприятий и в нашей семье не было принято отмечать праздники в компании друзей и родственников, дни рождения, юбилеи и проводить прочие мероприятия. Конечно и места не было для общего стола. Мама всегда скромно накрывала праздничный стол на семью и разрешала отцу выпить несколько стопок. Также очень она не любит, когда отца приглашает его родня на семейные мероприятия. Знает, что он там оторвется по полной.
Отец решительно собирался ехать на похороны, так как он давно не был у себя на родине и его настойчиво звали родственники. Мама сама отказывалась ехать и не хотела его отпускать.
— Вот, пусть Сережка со мной едет, — приводит он ей убойный аргумент.
Родился отец в деревне другого района и только перед войной они поселились в пригородном селе областного центра.
Отец рассказывал, как его маленького бабушка одна везла на санях восемьдесят с лишним километров на новое место жительства к дедушке. Подробности рассказа уже забылись, но перед глазами долго стояла картинка. Узкая зимняя дорога через дремучие леса и одинокие сани с отважной женщиной, вооруженной "берданкой" с годовалым ребенком. Решительности и характера бабушке не занимать. Не зря во время войны ее избрали председателем колхоза взамен ушедшего со всеми мужиками на фронт бывшего председателя.
Возможно, и не было одиноких саней, а был попутный обоз в областной центр. Эту знаменитую берданку мне показывал дедушка, когда мои родители привозили к ним показывать годовалого внука. Бабушку с дедушкой не помню, а заботливые руки и берданку запомнил.
Во всех отцовских деревнях мне нравилось отдыхать в летние каникулы. Новая обстановка. Новые друзья. Близкий сосновый лес. Речка.
Но сейчас мне ехать не хотелось. Подвожу своим отъездом Михалыча, Евгению Сергеевну и ребят с девчонками. Все рассчитывают на меня. Отец явно будет "скорбеть" до девятого включительно и мать тоже опасается этого. У нее планы на отца для работ на даче. Все же похороны родственника — событие не ординарное и мама смиряется, взяв с нас твердое обещание вернуться на следующий день после похорон.
Утром сбегал в школу и "обрадовал" всех своим отъездом, показав траурную телеграмму. Потом с отцом, нагруженные гостинцами тащились на городской автобус, затем на автовокзал.
В отцовской деревне мне пришлось знакомиться с многочисленной родней, съехавшейся с нашей области и других регионов. Оказывается, соловьевский клан не маленький. Собралось под пятьдесят человек. Почти сразу запутался в родственных связях и именах. Помнил только местную родню по своим прежним приездам. Молодежи моих лет было всего несколько человек.
Из-за отца, похваставшимся по пьяни талантливым сыном, пришлось прямо на поминках спеть несколько песен под "убитую в хлам" гитару. Потом с молодыми родственниками сбежал с поминок на опушку ближайшего леса и на привычной для них полянке разожгли костер, накрыли свой "стол" из закусок и бутылок вина, стянутые у старших. Там тоже пришлось петь. Я чувствовал себя неуютно среди этих ребят. Умом понимал, что все они мои родственники в разной степени, а по сути — для меня чужие люди. Утром попытался уговорить похмеляющегося отца возвращаться домой. Бесполезно. Он сам не очень хотел, и родственники не желали его отпускать. Вернулись домой только вечером девятого. Я пролетел со всеми праздничными мероприятиями.
Оказалось, что моего присутствия не требовалось. Сборная школы по легкой атлетике выступила достойно. На концертах на летней эстраде в заводском сквере и в клубе ГАРО ребята выступили успешно. Зрителям особенно понравились мои песни и новые танцы "Вдохновения".
Жизнь шла своим чередом, дни сменяли друг друга. Утренняя зарядка, школа, тренировка в секции, репетиция у Павла, домашние задания, иногда вечерние тусовки с ребятами. День за днем приближалось лето, когда мне предстоит попытка спасти советский строй, страну и тысячи людей, а я еще не придумал, как подойти к Романову. Чем его убедить? Не приведут ли мои действия к исполнению худшего сценария, чем это произошло в моей истории? Известно, куда ведет дорога, выложенная благими намерениями! Не угроблю ли самого себя? Ответов не знаю, а путей решения не вижу.
"Будь, что будет!" — решаю, а пока учиться, учиться и учиться, как говорил ... и тренироваться.
Маринка Белова.
В школьном коридоре меня опять подстерегла Маринка, но вместо ожидаемых наездов об уклонении от совместных репетиций уличного танца, она стала упрекать меня в нерешительности:
— Сережа, ты почему меня никуда не приглашаешь? Почему я должна проявлять инициативу?
— Ты ведь сама потребовала, чтобы я к тебе с неприличными предложениями не подходил, — опешил.
— Мало ли, что я сказала, — чисто по-женски ответила она.
— Хорошо. Приглашаю после уроков встретиться, — соглашаюсь и чувствую, как сердце радостно забилось.
— Я подумаю, — довольно улыбаясь и разворачиваясь, победно взмахнула хвостом волос, стянутых резинкой на затылке.
"Что это с Маринкой происходит?" — задаюсь вопросом направляясь к классу Руля.
"Похоже, Танька все-таки права!"
После уроков, дождавшись пока одноклассники разбегутся, веду Маринку к Вовкиному дому. Поравнявшись с домом, провожу краткий инструктаж по конспирации. Указываю глазами на нужный подъезд и сообщаю, что через пять минут жду ее там. В подъезде показываю на второй выход во двор и рекомендую, чтобы в следующий раз она входила через него со стороны гастронома. Показываю комнату Руля и где может находиться ключ и неожиданно замечаю, что девчонка держится из последних сил. "Она же волнуется! — соображаю я. "Согласилась встретиться с парнем, а тот повел ее в чужую квартиру. Что может ее там ждать?" — пытаюсь представить себя на ее месте.
Увидев, что комната пуста, Маринка немного расслабилась. Чего она ожидала увидеть здесь?
Неожиданно для меня, в квартире поддерживался порядок. Небольшая прихожая, отгороженная от общей комнаты, кухня с печью слева. Прямо за шторами — вход в единственную комнату. Везде на полу половики.
Сравнительно чисто и ничего лишнего на виду не валяется. Кровать с раскладным диванном аккуратно застелены. Пустой круглый стол посередине комнаты под скатертью. Справа, большая кровать с горкой подушек под ажурной вышивкой. "Дома мама также покрывает подушки подобном рукоделием", — отметил мысленно. У другой стены — раскладной диван под покрывалом. На стенах матерчатые коврики с рисунками и фотографии на простенке между окон.
Маринка тоже заметила фотографии и устремилась к ним. Вероятно, хотела определить хозяев квартиры. На одной фотографии с трудом опознал Римму Зябликову. Маринка никого не узнала. Конечно, трудно узнать в испуганном первокласснике нынешнего рослого Вовку Хрулева.
— Чья это квартира? — не выдержала Маринка.
— Это для тебя важно? — улыбаюсь.
— Вообще-то нет, но все-таки...! — неопределенно отвечает.
— Важно, чтобы никто не знал о наших встречах здесь, — заявляю.
— Ты кого-то опасаешься? — неожиданно спрашивает.
— Я нет, а вот ты дорожишь своими отношениями с Володей. За тебя я и беспокоюсь, — пытаюсь объяснить конспирацию и скрытность наших встреч.
Сам не знаю, как мне начать с Маринкой и пока наблюдаю за ней.
— Есть не хочешь? Нам должны были что-то подготовить для перекуса. Могу чайник поставить, — предлагаю ей, внутренне насмехаясь над своей нерешительностью.
— Спасибо, не надо. Ты так и не сказал, чья это квартира? — напоминает.
— Одного моего хорошего знакомого. Он один здесь живет и до пяти часов квартира в нашем распоряжении, — наконец отлавливаю мечущуюся по комнате девчонку и усаживаю себе на колени.
Целую в губы, брови, глаза, симпатичные ямочки на щеках. Снова в губы. Маринка несмело отвечает. Начинаю руками исследовать ее тело. Она не препятствует, но, похоже, испытывает дискомфорт.
— Я не первая здесь с тобой встречаюсь? — отстраняется и испытующе всматривается в меня.
— В первый раз здесь с девчонкой, а вообще здесь пару раз был с ребятами, — отвечаю правду.
Она еще некоторое время ищет признаки неискренности у меня в глазах и не найдя, успокаивается и сама целует меня в губы. Целуемся долго, иногда касаясь языками.
— Давай разденемся и ляжем, — хрипло предлагаю Маринке, хлопнув рукой по дивану.
Она нерешительно пожала плечами смущенно улыбаясь.
— Встань, — прошу, — здесь где-то должно быть новое постельное белье, — в замешательстве оглядываюсь.
— Посмотри в комоде, — советует Маринка, — ты готовился заранее к нашей встрече? Но этого не может быть! Ты планировал встретиться здесь с какой-то другой девчонкой? У тебя есть подружка? — Маринку посетила ревность и подозрительность.
— Нет у меня никого, — отвечаю, доставая белье, — если у меня кто-то появится, ты узнаешь об этом первая, — лукавлю.
Кидаю одну подушку в изголовье и накрываю диван с подушкой одной простыней. Вторую кладу, не разворачивая поверх первой. Маринка в нерешительности стоит посередине комнаты. Подхожу к ней обнимаю и шепчу на ушко:
— Тебя раздеть?
— Не надо, я сама, — опускает голову, стремительно краснея.
Раздеваюсь до трусов и ложусь поверх простыни.
— Отвернись, пожалуйста, я стесняюсь так, — просит смущенно.
Отворачиваюсь и слышу за спиной шорох одежды. Маринка из-под меня вытаскивает вторую простыню и, накрывшись, ложится рядом. Похоже, даже дышать она забыла. Поворачиваюсь к ней и поднимаю простыню. Маринка оказалась в майке, трусиках и бюстгальтере. Хихикнула, увидев мое обескураженное лицо. Прижал ее к себе. (Коленки и ступни — холодные.)
— Тебе холодно? — удивляюсь.
Меня же в жар бросило от близкого девичьего тела.
