В салоне восстановилось хрупкое перемирие. Никита валялся на грязном полу, скованный наручникам по рукам и ногам. Яхъя полулежал в мягком кресле, занимался любимым делом — скрипел вставными зубами, а Салман, мрачный как тень, перебинтовывал его бедовую голову. Ох, и крепко досталось злому чечену, Бог шельму метит!
В целом, восстание было подавлено. Вот только Мовлат с Шаниязом все никак не могли успокоиться. В который уже раз, порывались сорваться с места и снова пинать Никиту.
Салман что-то орал на вайнахском наречии с вкраплением русского матерного, но братья по косяку ничего не хотели слышать. Он опять оставлял болящего, хватал подчиненных за шиворот, раздавал, как ценные указания, затрещины и пинки.
— Застегните ремни, — сердито сказал репродуктор голосом Мимино, — мы горим и будем садиться. Молите Аллаха, чтобы нам повезло!
Заискрил, а потом замолчал правый двигатель. В салоне запахло подпаленной изоляцией. Самолет накренился, клюнул носом и начал планировать — съезжать по пологой касательной с вершины высокой воздушной горы.
— Это все ты, — взвизгнул Яхъя, — ты, шайтан, загнал нас в эту ловушку, из-за тебя мы сейчас умрем! Я знаю, я слышу, как меня призывает Аллах. Это его слова звучат в моей голове: "И не опирайтесь на тех, которые несправедливы, чтобы вас не коснулся огонь. И нет у вас, кроме Аллаха, помощников, и потом не будете вы защищены!" Я знаю, что я умру, но ты, шакал, сдохнешь первым! — Белые зрачки сумасшедшего уставились на Никиту, дрожащие пальцы вцепились в рукоятку кинжала.
Его монолог впечатлил, прозвучал приговором для всех. Салман побледнел, Мовлат уронил автомат, Шанияз упал на колени, и вдруг, стремительно съехал влево — не смог удержаться на вставшем дыбом полу. Только Никита воспринял происходящее, как милость судьбы. Не о такой ли смерти он не смел и мечтать?
— Э-э-э, — затянул он гнусаво, — ки нам приходи, дорогой сосэд, весь аул гости зову: шашлык-машлык кушить будэм, коньяк-маньяк пить! Наш Яхъя ишака в задницу поимел, настоящим мужчиной стал.
— Что бы ни хрюкала эта свинья, — сказал бородач со зловещим спокойствием, — она это делает слишком громко. Кто-нибудь заткнет ее грязную пасть?
Но спецназовец не унимался. Он по-своему верил в Бога, уважал чужие религии. Но он ненавидел этих людей и как мог, хотел досадить, отравить им последние мгновения жизни, не дать провести их в раскаянии и молитве.
— Эх, — сказал он мечтательно, — был бы я самым главным муфтием! Я бы вас обрезал по самые помидоры, а вместо штанов заставлял носить паранджу, чтобы мужчинами даже не назывались!
На Никиту ринулись сразу все трое: такие обиды смываются только кровью.
— Это ты, ишак, сейчас не мужчиной станешь! — исступленно орал Яхья, расстегивая штаны.
Вот и настал удобный момент свести кое-какие счеты. Я с шумом прошил железную дверь, огненной линией вписался в пространство и застыл рядом с Никитой. Капли металла стекли на потертый линолеум и он задымился.
— Что такое, Салман? — изумленно спросил Шанияз. Он отступил на шаг, обернулся, — Почему оно здесь?
— Осторожно, нохче, не двигайся. Это молния. Говорят, она убивает, — прошептал бородач.
— А мне насрать! — заорал Яхъя и рванулся вперед.
Он коснулся меня ножом. Лезвие стало ослепительной огненной вспышкой, а тело его — обугленной черной куклой. Мощный хлопок, больше похожий на выстрел мортиры, разметал террористов в стороны.
Никита корчился на полу. Из-за сильной рези в глазах он ничего не видел. Протереть их запястьями рук мешали наручники.
Придя немного в себя, Мовлат с Шаниязом зажали носы, молча переглянулись и скрылись за дверью тамбура.
Салман проводил их презрительным взглядом. Он остался один. Бравый ковбой машинально достал пистолет. Руки тряслись, но с оружием в правой руке он чувствовал себя намного спокойнее.
— Кто ты, шайтан? — громко спросил чеченец, глядя в нутро шаровой молнии. — Я воин Аллаха и тебя не боюсь!
— Сейчас же убери пушку! — мысленно приказал я и медленно двинулся в его сторону.
Салман покачал головой. Огненный шар отражался в его глазах. Я смотрел в них, как в зеркало, корректируя свою деформацию. Отражение потемнело, слегка вытянулось. Контур лица, отороченный бородой... ехидный, кривящийся рот... железные зубы. Почти портретное сходство. Лицо без шеи и туловища медленно плыло в метре от пола. Таким был Яхъя в мгновение смерти: с оскаленными зубами, безумием в белых зрачках, наполненных ненавистью и страхом.
— Опусти пушку, придурок, — сказал я его голосом. — Опусти пушку и будешь жить.
— Я тебя не боюсь, шайтан! — тихо сказал бородач и поймал Никиту на мушку.
Он сгорел вместе с креслом — странный, уверенный в себе человек, так и не понятый мной до конца. Он сгорел потому, что не оставил мне выбора.
Глава 26
Человек, решающий любые проблемы, жил на окраине города в панельной пятиэтажке.
— Проходите, располагайтесь, — молвила дородная дама, открывшая дверь и отступила назад. — Я сейчас позову мужа, он принимает ванну. Слово "ванну" она произнесла с французским прононсом.
В квартире царил полумрак.
— Это и есть наша Мамэлла, — еле слышно шепнула Вика, дергая Устинова за рукав. — Осторожнее, в прихожей нет света. Нам сюда, в эту дверь.
— Эдуард, — доносилось оттуда, где было светло, — Эдуард, у нас гости!
Комната, в которой они оказались, меньше всего походила на офис. Бросалось в глаза трюмо с богатым набором косметики. На самом почетном месте стояли пустые банки, очень похожие на пивные, но с дырочками на крышке и броским названием "VIM". Это был импортный порошок для чистки сортиров. Телефон на журнальном столике, два кресла, диванчик для посетителей — вот, вкратце, и вся обстановка. Все остальное пространство занимала кровать.
— Евдокия Никитична, вам помочь? — весело крикнула Лялька.
— Сидите, сидите! Я сейчас принесу кофе! — голос Мамэллы звучал довольно приветливо. — Придется вам немножечко подождать. Супруг принимает ванну, а я без него ничего не решаю.
— Кто она? — тихо шепнул Устинов, кивая подбородком на дверь.
— Бандерша, — смеясь, пояснила Вика, — наш с Лялькой администратор, между прочим, хорошая тетка.
Евдокии Никитичне давно уже стукнуло сорок, и это по самым скромным подсчетам. Все в ее облике было большое: нос, губы, глаза, даже рост и размер тапочек. Шикарный халат с золотыми драконами скрывал остальные прелести.
Кресло жалобно скрипнуло. Она, не стесняясь, закинула ногу за ногу, обеспечив дальнейший обзор. "Колотухи" были что надо, как у Славки Давыдкина — центрфорварда Саранского "Спартака".
Смазливый мальчишка от силы лет восемнадцати, занес и расставил чашки с дымящимся кофе.
— Присядь, дорогой, — мягко сказала Мамэлла, — знакомьтесь, это мой муж.
Устинов назвал имя своей легенды.
— Ну, как же, наслышаны. Говорят, вы работали у этого мафиози, я имею в виду Кобзона.
— Какой же он мафиози?! — удивленно спросил Жорка, — были б все люди такими, как Иосиф Давидович, мы бы давно коммунизм в каждой семье построили.
Мамэлла поджала губы. Она, видимо, не любила, когда ей перечат.
— Откуда ж тогда деньжищи? Вы, Игорь, конечно, меня извините, на какие такие шиши он целую сеть аптек в Краснодаре открыл?
Устинов глотал воздух. Сделал вид, что "завелся".
— Откуда деньжищи?! — да оттуда же, откуда и у меня: пахал человек, как проклятый, пашет и будет пахать! И как только сердце выдерживает? — по восемь концертов на-гора выдает. Другие от силы три, ну, иногда четыре. А какие концерты! Это вам не какая-нибудь группа "Мираж". Те выйдут, задницами покрутят, рты под "фанеру" пораскрывают, и кода. Гони, бабушка, бабки! Четыре состава кормятся от одной фонограммы. А Кобзон вживую поет, под живую, натуральную музыку.
— А что он вообще из себя представляет?
Когда человек "в запале", он всегда говорит правду — нет времени для фантазий. Мамэлла Устинову безоговорочно верила. Судя по ее взгляду, в последнем вопросе сквозило чисто женское любопытство.
— Ну, мужик он конечно запойный, когда не в работе. Забухает — не перепьешь. Но голову не теряет. Если для дела надо — бросает мгновенно. Я, например, уменьшаю дозу, постепенно выхожу из "пике". Но у меня работа такая, что позволяет. А он сразу прыгает в ванну и там "отмокает". Часами сидит: то в холодной воде — то в горячей. Выходит почти как огурчик , хоть сразу на сцену. Зато на гастролях сухой закон. Не для всех, а для него одного. Программа идет за программой: с утра и почти до полуночи. Если из зала просят — он выходит на "бис", никому не отказывает. Такие нагрузки не каждый выдерживает. Люди в оркестре разные, но каждый из них талант. Бездарей Иосиф Давидович рядом с собой не держит. А таланту по барабану: Кобзон ты или Морковкин. Запросто может послать. Имею, мол, право на отдых и обеденный перерыв. И прав будет. Так Иосиф Давидович что удумал? После последней программы заказывает банкет. Сверхурочные платит всему ресторанному персоналу: от мойщиц посуды до поваров. А потом приглашает поужинать всех, с кем работал на сцене. Подходит к каждому персонально и приглашает исключительно лично. Ешь, сколько душа пожелает! Пей, что захочешь, хоть коньяк по сто двадцать рублей. Если имеешь зазнобу, сажай ее за свой столик, пусть тоже порадуется. Кобзон заплатит за всех. А сам он, "крутой мафиози", будет тихонько сидеть в уголочке, цедить бутылку "Нарзана". И будет сидеть до конца, пока не уйдет последний трубач. Золото не мужик, жаль, что таких мало!
Жорка махнул рукой, залпом выпил остывший кофе.
— А что вы хотите приобрести: дом или квартиру? — неприветливо спросил Эдуард. — Для него прозвучало, как откровение, что где-то есть люди лучше него.
"Эх, блин, поломал тему!" — читалось в лицах девчонок. Мамэллу тоже слегка покоробило:
— Дорогой! — сухо сказала она, — если не трудно, приготовь нам еще кофе!
Это прозвучало как выговор. Мальчишка вспыхнул, сгреб опустевшие чашки в поднос и выбежал вон.
— Итак, — улыбнулась Евдокия Никитична, — вопрос прозвучал: что вас конкретно интересует?
— Я мог бы купить и то и другое, — со всей откровенностью ответил Устинов, — но нет смысла спешить. Хотелось бы осмотреться, подобрать что-нибудь действительно стоящее. А пока снять квартиру на длительный срок, где-нибудь в тихом, спокойном районе. Отдохнуть от толпы, зализать раны.
— Зна-е-те, И-игорь, — нараспев протянула Мамэлла, — вы нас всех просто очаровали. Но не это меня настораживает: для человека свободной профессии вы рассуждаете слишком уж здраво. Тем не менее, я вам постараюсь помочь. Подруга моей приятельницы уезжает в Москву — надеется все сокрушить, но сделать карьеру. Она рассуждает примерно, как вы: не желает сжигать мосты, оставляет пути к отступлению. Квартира ее свободна, как вы и хотели, на длительный срок. Честно скажу, эта жилплощадь нужна мне для дела, но вам я ее уступлю.
— Не знаю, что и сказать...
— Уступлю охотно, не без выгоды для себя, — она поднялась с кресла, слова теперь падали сверху вниз и звучали с легким нажимом. — Не знаю как вам, а мне квартира понравилась. Это именно то, что нужно... по нашей специфике. Договор арены подписан. Я теперь на правах пользователя. Все коллизии учтены и оформлены юридически. Хозяйке заплачено сразу за полгода вперед...
Евдокия Никитична медлила. Жорка тоже молчал, поскольку не хотел торговаться.
— Коммуналку я тоже беру на себя. Ключи... куда подевались ключи? Вспомнила, ключи я сейчас найду. В общем, завтра же можете посмотреть, за что я намерена получать... по двести долларов в месяц! — сказала, будто бросилась в пропасть.
— Завтра так завтра.
Жорка, в принципе, не спешил и правильно делал: после удачной сделки самый прижимистый жох испытывает благодарность к обманутому клиенту и даже способен на множество мелких уступок.
— Сами вы этот дом не найдете, — после некоторых раздумий пояснила Мамэлла, — только время зря потеряете. Это в предгорьях, на границе с соседней Республикой. Машина мне сегодня нужна, а утром Анатолий вас отвезет, все покажет. Вы ведь заночуете у девчонок? Они на сегодня попросили отгул...
* * *
Лялька и Вика опекали Жорку, как маленького: не давали сорить деньгами и все порывались накормить до отвала. На крохотной кухне они целый вечер лепили пельмени, а Жорка рассказывал и рассказывал.
В его арсенале было множество богемных историй: про скрипача Поноровского Сашу и дочку его Ирину; про Рубину Калантарян и сына ее Рубена; про Сергея Захарова, уже отмотавшего срок и его похождения в Киевской Филармонии. Ибо Контора к разработке любой легенды всегда подходила с государственной основательностью.
Устинов устал убегать и теперь отдыхал душою и телом. Спасибо за это девчонкам, таким несчастным и непутевым! Когда-нибудь и у них все сложится в этой жизни.
Вода в кастрюле уже закипала, и подружкам стало не до него. Жорка отпросился за сигаретами. Сам же нырнул в ближайший универмаг, и купил им японский цветной телевизор. Один на двоих. Девчонки были растроганы. Спать его уложили на огромной трехместной кровати, а сами ушли. Как оказалось, на лестничной клетке они занимали две соседних квартиры: в одной просто жили, другая служила местом для интимных свиданий.
...Устинов уже собирался уснуть, но услышал шаги. Вспыхнул мягкий ночной свет. У постели стояла Лялька, босиком и в ночной рубашке.
— Если хочешь, возьми меня, — тихо сказала она, — не хочешь — тогда Вику. Если нравимся обе — возьми обоих, мы не ревнивые. Вика, иди сюда, а ну-ка разденься.
Устинов отрицательно покачал головой.
— Ты не думай, — жарко шептала Лялька видя, что Жорка молчит, — у Вики фигурка что надо. Разденется — лучше чем эта... фотомодель женщины.
Терпеть больше не было сил.
— Сестренки мои любимые, — сказал он с душевной мукой, — зачем вы меня так мучаете? Вас не хотеть невозможно. Только что же мне делать? — если я вас возьму как женщин, потеряю как лучших друзей.
Устинов ожидал всего, что угодно, но только не такого финала: девчонки вдруг обнялись и дружно заплакали.
Это была последняя ночь без мук и кошмаров.
* * *
Шел двенадцатый час. Дорога давно ожила, но машин на ней было сравнительно мало. Основная масса водителей нашла объездные пути, и везла свои кровные мимо широких карманов гаишников. Что поделаешь? — рынок! Как говорил Чубайс, деньги уходят туда, где им комфортней.
Максимейко прикрутил оптику и поймал на мушку свою машину. Сверился с дальномером: чуть более пяти километров, а видно все до мельчайших подробностей, даже ключ в замке зажигания. Он еще раз окинул взглядом бесконечную ленту дороги и уперся глазами в знакомые очертания. Ба! Двух таких "Мерседесов" в Ростове быть не должно, Черкес бы такого не потерпел. Ну, здорово, дедуля, твой-то здесь какой интерес?!
На посту законника знали. Никто ему не свистел, не махал жезлом. Он сам, как законопослушный водитель, тормознул у линии "стоп" и свернул на парковку. Вышел не торопясь, вежливо "ручкался" со всеми, кто подошел.
