Молчит.
Смотрю на слугу.
— И что теперь? — задает вопрос спустя минуту.
— Теперь?
— Ну... что вы будете делать с Аней?
— То же, что и с тобой, — хмыкаю. — Кормить, поить, учить и всячески оберегать. Как от внешних опасностей, так и от собственных глупостей. От глупостей чаще, ибо они и случаются чаще.
Краснеет.
— И да, раз уж я не единственный allil, вам придется все-таки выучить этикет.
— Какой?
— Как правильно вести себя по отношению к allil, — поясняю и добавляю, глядя в хмурое лицо Андрея: — В том числе и к собственному хозяину.
Недоволен.
Кошка обследует пустую миску.
* * *
На столе — ворох бумажек. Три постановления на передачу опеки Калининой Анны Васильевны, Калинина Виктора Васильевича и Калинина Романа Васильевича Крапивцу Андрею Викторовичу, три свидетельства о рождении вышеупомянутых детей и еще несколько сопутствующих бумажек. Подобное обычно делается долго.
У меня — быстро.
За окном — тридцатое августа.
Еще распечатки пяти электронных билетов до Москвы.
Рядом со столом — упакованная переноска для кошки.
В службе такси принимают заказ на микроавтобус с семью посадочными местами.
Самолет — в пять вечера.
* * *
— Отправил? — интересуется Апрель, когда мы выходим после заката.
— Да, — киваю.
— Он не заблудится?
— Не должен, — пожимаю плечами. — Заблудится — позвонит.
— Детей не растеряет?
— Надеюсь, что нет.
Фыркает, кивает.
Ставлю коттедж на охрану.
Выходим на улицу.
* * *
Приземляюсь на балконе. Апрель отцепляет руки, становясь на твердую поверхность.
Дверь закрыта. В комнате темно.
Стучу в стекло, но никто не реагирует.
Из-за спины раздается понимающий хмык.
Достаю телефон.
— Андрей, открой дверь, — командую слуге, когда тот сонно отвечает.
— Ага, сейчас...
Шлепки босых ног по полу, звук отодвигаемой задвижки на входной двери.
— Да не эту, — терпеливо объясняю. — Балконную.
— Ой...
Возвращается в комнату, подходит к окну, дергает за ручку, давая нам наконец проход в квартиру.
— Пора бы запомнить, — смотрю на смущенного слугу.
— Я запомню...
— Надеюсь, — киваю. — Как вы тут? Места хватает? — оглядываю брошенное на ковер покрывало.
— Ну... — чешет затылок. — Я мальчиков тут уложил, на диване, а девочек в комнате... А сам на полу...
— Не холодно?
Покрывало тонкое.
— Немного...
— Завтра купим матрас, — говорю.
На полу спать можно с удобствами, но не под одним покрывалом.
— Хорошо...
...спит, свернувшись калачиком, натянув на себя кафтан. Из ноздрей вырываются струйки пара.
В плохо прикрытую дверь заметает снегом. В щели тоже.
Ложусь рядом.
Повысить температуру тела.
Спустя десять минут перестает трястись, как осиновый лист...
Воздух за окном потихоньку светлеет.
* * *
Четверо детей в двухкомнатной квартире — многовато. Даже с учетом того, что они только проснулись. Рома капризничает, не желая умываться, Витя балуется с зубной пастой.
— А што тут тахое? — интересуется, набив рот белой пеной и пытаясь перемазанной рукой открыть дверь в комнату ожидания.
— Моя кладовка, — отвечаю мальчику. — Не лезь.
— А пофему?
— Потому что нельзя.
— А фто там лефит?..
Приподнимаю бровь.
Надувается, возвращается в ванную, где Андрей безуспешно пытается умыть ревущего Рому.
Кошка сидит под столом.
* * *
После завтрака Андрей с Машей уезжают в аэропорт. Можно было бы подобрать рейс с минимальным промежутком, но вряд ли слуга справился бы с толпой, таская детей Алены за собой, провожая Машу.
Искать приемную семью для Ромы в России очень сложно. За семьдесят лет Советского Союза люди разучились оказывать услуги должным образом. В четырех агентствах мне отказали сразу — у них нет подходящего мне персонала. И не задумались, сколько же денег они на этом теряют. Хотя нужно было чуть постараться.
В двух же попытались "впарить" няню вместо семьи согласно своему видению. Уговорить, убедить.
Еще в двух агентствах оказалось, что нянь у них нет, но я должен оставить заявку на подбор, заплатить сколько-то денег, и потом, когда няня возникнет на горизонте, они мне сообщат.
Впрочем, русскоговорящие няни есть не только в России.
Первое же британское агентство, куда я звоню, предлагает мне на выбор три семейные пары. Одна пара даже жила в Москве, и у них здесь остались родственники. Вопросов, согласны ли их сотрудники на переезд обратно в Россию на целый год, у работников агентства даже не возникает. Конечно, согласятся. Специальная программа обучения? Без проблем.
Но собеседование придется проходить в Лондоне.
Смотрю на Рому, увлеченно разбирающего на мелкие кусочки игрушечную машинку из пластика. Машинка поддается детским рукам без особого труда. Итог его деятельности — гора пластикового мусора, трудно идентифицируемого.
Виза делается месяц.
Это долго.
Подложный паспорт — быстрее.
Набираю номер.
* * *
Андрей возвращается спустя три часа.
— Через неделю тебе придется полететь в Лондон, — говорю слуге, когда он заходит в комнату.
— Зачем?
— Рому отвезти. Местные агентства по подбору нянь и гувернеров не смогли справиться со своей задачей.
Кивает, задумывается.
— Только у меня визы нет.
— У Ромы тоже. По поддельным паспортам полетите.
Давится, кашляет.
— По... поддельным?
— Да, — отвечаю. — Не бойся, они исключительного качества. Да и вам туда всего на неделю.
— А... А Аня с Витей?
— Круглосуточную няню найму.
— Ясно... — хмурится. — А... а Рома там останется по поддельным документам?
— Он вернется с тобой через неделю, — терпеливо говорю. — Мне он нужен, чтобы посмотреть реакцию будущей приемной семьи. На расстоянии все любить горазды. Сам понимаешь, будет нехорошо, если окажется, что он им не нравится, а контракт подписан, и они уже в России.
Кивает.
— И... съездите на экскурсию. Покажи детям Москву.
— Эм... хорошо... — мнется.
— Поедешь не один, — понимаю его затруднения. — Сопровождение тоже нанять можно.
Услуги попроще, типа няни на несколько часов, заказать удается легко.
* * *
Закрываю дверь за людьми.
Я тоже хочу кое-куда съездить.
Латекс булькает на дне бутылки.
Париков всего два. Вот этот, каштановый, подойдет.
А линзы возьму серые.
Кстати, надо попросить Апреля нарисовать мой портрет. Надо ж мне знать, как выгляжу. А то последний раз художники-люди меня нарисовали так, что я долго не мог понять, где подбородок, а где лоб.
* * *
Детский дом ?12 встречает меня казенным запахом.
— Вы к кому? — тут же поднимается со стула охранник.
— К директору, — отзываюсь. — Марина Сергеевна у себя?
— Да, — кивает. — Вас проводить?
— Не стоит. Просто скажите, куда идти.
— Прямо, затем направо, там будет дверь, увидите.
— Спасибо.
Марина Сергеевна у себя.
Мой интерес к воспитаннику Морозову Александру Игоревичу не встречает никаких подозрений. Капля силы — веский аргумент.
Хороший мальчик, только трудный. Тяжело переживал разлуку с семьей. Один раз убежал, в самом начале, но вернулся через две недели. Учится... так себе. Много троек, хотя, возможно, из-за новой школы, ведь до его прежней целый час езды, поэтому перевели в ту, что поближе. Интересы? Ну, к учебе однозначно отсутствует. А, любит читать. В основном ужасы, но психолог с этим работает...
Семья? Ну, как у многих здешних воспитанников. Мать пьет, отец тоже, потому и отправили сюда. Не работают, конечно.
Пьют?
Долго копается в бумагах, прежде чем сообщить адрес Морозовых.
Две улицы от моей квартиры.
Навещу их.
Гляжу на наручные часы.
Заход в 20:20.
Успею.
В киоске покупаю какой-то бланк и ручку.
* * *
Шестнадцатиэтажка.
Мне на десятый.
Квартира Морозовых не похожа на квартиру пьющих людей. Тяжелая металлическая дверь, не обшарпанная. Видеоглазок.
Но я в латексе.
Нажимаю звонок.
— Кто там? — женский голос из-за двери.
— Здравствуйте, я из санэпидемстанции, — отвечаю скучным голосом. — Поступила заявка на обработку от тараканов.
— У нас нет тараканов!
— Знаю, — еще более скучно говорю. — Не от вас заявка, от ваших соседей. Но у вас тоже надо провести.
— Ничего не надо!
— Тогда распишитесь, что отказываетесь, — нудно продолжаю. — Мне отметить надо.
— А зачем?
— Мы так и будем сквозь дверь разговаривать? — добавляю в голос ядовитые нотки. — Нет, если хотите, объясню и так...
Щелкает замок.
Запах Саши Морозова я знаю. И его родственников определю без особого труда, особенно родителей.
Родственный запах не скрыть ничем.
Если иногда встречается, что муж матери не является отцом и не имеет родственного запаха, с самой матерью таких проблем нет.
Эта женщина Саше Морозову — чужая. Полностью.
Но полковник Феоктистов Саше — однозначно дед.
— Надо, чтобы хозяин расписался, — прижимаю к себе бланк, в котором по дороге накарябал что-то про насекомых. — Вы хозяйка?
— Да, — женщина переступает с ноги на ногу.
— Так... квартира четыреста сорок, — бурчу, глядя в бланк. — Фамилия!
— Морозова.
— Инициалы!
— Морозова А. А... Анна Александровна, — уточняет женщина.
— Хорошо, — подсовываю женщине бумажку, подаю ручку. Мимоходом соприкасаюсь кожей. Даже сквозь тонкий слой латекса капля моей силы действует. Не обращая внимания на то, что бумажка по сути — "филькина грамота", женщина деловито подписывает указанную мной строчку.
Киваю, прощаюсь.
В квартире Морозовых — слабый запах настоящих хозяев. Очень слабый.
Словно съехали несколько месяцев назад.
Домой прихожу через полчаса.
* * *
Двухкомнатная квартира — вполне достаточно для меня одного. Даже слегка многовато, но Рома останется в Москве. Ему и его будущей приемной семье нужна квартира побольше.
Просматриваю сайты недвижимости.
Останавливаю свой выбор на просторной четырехкомнатной квартире в районе Тушинской. Даже есть парковочное место.
* * *
Возвращение детей и Андрея попадает аккурат в мое ожидание. Наше с Апрелем появление из комнаты ожидания вызывает некоторый ступор у мальчиков.
— Ой, здравствуйте, Антон Генрихович, — говорит Витя, вытягивая шею и пытаясь заглянуть за дверь позади нас. — А вы тут? А что вы делали в кладовке?
— Мышей ловил, — с серьезной миной говорит Апрель.
— Мышей?
— Да. Но ни одной не поймал.
Хлопает глазами.
Обходятся без ужина — успели поесть в городе. В половину десятого кое-как укладываются спать.
Андрей разворачивает новенький матрас в зале.
Достаю альбом и цветные карандаши.
— Нарисуй меня, — говорю птенцу.
Смотрит на карандаши, затем оценивающе на мою рожу.
— Хм, тебе нужна иллюстрация к "ужастику"?
— Так плохо выгляжу? — удивляюсь.
— Нет, ну... в общем, я пытался пошутить. Ладно, садись. Только потом ты тоже нарисуешь меня. Мне любопытно.
Сажусь за стол на кухне.
— Свет г...но, — комментирует, водя карандашом по бумаге. — Лампу бы сюда.
— Юпитер, ага, — фыркаю.
— Ну... не юпитер, что-нибудь попроще... дневной свет был бы идеален... эх.
— Что есть, — пожимаю плечами.
Рисует, прикусив нижнюю губу.
В кухню вваливается Андрей и замирает, увидев "процесс".
— Похож? — интересуется птенец, показывая альбом Андрею.
Слуга с интересом вглядывается в рисунок, затем кивает.
— Один в один.
— Ну, не совсем... свет г...но, — повторяет Апрель. — Не люблю рисовать в потемках.
Андрей переводит взгляд на потолочную лампу. Лампа горит.
— Да что эта лампа... — хмыкает птенец, возвращаясь к работе. — Толку от нее.
За его спиной Андрей следит за движениями руки, забыв, зачем пришел.
— Ну, как-то так, — спустя полтора часа передо мной ложится развернутый альбом. — Старался нарисовать максимально точно.
С портрета на меня глядит слегка знакомый человек. Русые волосы, карие глаза. В позе настороженность и любопытство.
— Спасибо, — говорю искренне.
Буду знать.
— Обращайся, — фыркает птенец и подвигает карандаши. — Теперь твоя очередь.
Перелистываю альбом, находя чистый лист.
— Садись, натура.
Расправляет плечи, надувает щеки, изображая горделивый вид.
— Таким ведь и нарисую, — примериваюсь к будущему портрету.
— Не надо, — в голосе легкий испуг. Моментально делает нормальное лицо.
Хитро прищуриваюсь.
— Не надо, — снова просит. — Потом рисуй, каким хочешь, а первый раз не надо.
Киваю.
Андрей смаргивает, вспоминая, зачем пришел, подходит к холодильнику.
— А... а можно, вы меня тоже нарисуете? — вдруг спрашивает.
— Тебе зачем? — отзывается Апрель. — У тебя зеркало есть.
— А... — краснеет.
— Да почему нет, — пожимаю плечами, набрасывая очертания лица. — Можно. Могу даже полноценный портрет нарисовать, на холсте, красками. Только краски купить надо. И холст. И мольберт. И место найти, а то в этой квартире дети все перевернут.
— А меня? — обиженно выпячивает губы птенец. — Я тоже хочу!
— И тебя нарисую, — соглашаюсь. — Потом откроем портретную галерею.
— Ну... а почему нет? — задумывается.
— Угу, и билеты продавать.
Хихикает.
Откладываю простой карандаш, беру синий.
* * *
Птенец напряженно вглядывается в собственный портрет.
— Да, старушка-то изменилась за лето, — вздыхает. — Ладно, сойдет.
— Лучше никто не нарисует, — огрызаюсь. — Только фотоаппарат, но ты его еще уговори.
— Да нет, я не про качество, — кладет альбом на стол. — Я последний раз свою физиономию видел в тысяча девятьсот двадцатом. Тогда у меня щеки были покруглее и глаза поуже. Ну, и волосы другие. А сейчас выгляжу, как дрищ какой.
— Ну, ежели хочешь рожу покруглее, заберись лет на десять в сибирскую деревню. Тогда у тебя и нос картошкой будет, и рожа круглая.
Фыркает.
Андрей делает вид, что понимает, о чем речь.
* * *
Висим над городом в паре километров. Внизу — ночная Москва.
— Сколько здесь живет? — интересуется Апрель за спиной.
— Десять миллионов вместе с городами-спутниками, — говорю, приглядываясь к темным пятнам.
— Почему ты не живешь здесь?
— Иногда живу. Думаю, года через три переберусь сюда снова. Подыщу деревню, устроюсь.
— Не боишься, что быстро раскусят? В деревне-то. Там все друг за другом очень следить любят.
— Если в деревне два с половиной жителя — то нет. Лет пять-шесть можно пожить.
— А чего ты сейчас не там?
— Потому что я меняю места, — поясняю. — А только в деревнях сидеть смысла нет. В городе можно тоже жить.
— С людьми знакомиться...
