Потирая ушибленное бедро, я поднялась с пола и с осторожностью заглянула в комнату, уже догадываясь, что там увижу. Свой провал. Очередной, к сожалению.
Визжала молодая круглолицая блондинка — медсестра. Прикрываясь руками, она в панике жалась к стене и, наблюдая за развернувшимся бедламом, не могла решить, как действовать дальше: попытаться отобрать у воинственной тетки свой халат и прикрыться или кинуться на защиту страдающему от ударов любимому.
— Моя Катюша завтра же на развод подаст! И на раздел имущества. Без гроша в кармане останешься, проклятущий! А то удумал — пока честная жена дома с детками сидит, на работе решил развлечься! — "баба на самоваре" буйствовала, гоняя Владлена Германовича по комнате. Замахиваясь, она раз за разом лупила мужчину сумкой по спине, голове, рукам, заднице — в общем, по первому до чего способна была дотянуться. Халатом тетка управлялась как кнутом и вслед за глухим ударом стегала неугодного зятя по плечам, пояснице, рукам и ногам. Владлен Германович злился, орал, матерился и изворачивался, как мог, попутно пытаясь застегнуть ремень брюк и оправить рубашку.
— И деток ты больше не увидишь никогда, охальник! — орала как в базарный день тетка. — Чтобы урок твой гнилой не выучили, не дай Боже! Чтобы людьми выросли. А не предателями. Вот говорила я Катюше — не смотри на этого петуха со скальпелем, не прельщайся его умными да красивыми сказками, все одно — закончишь как бабка Прасковья. С мужем-изменщиком и вереницей любовниц его, шастающих день ото дня на порог...
Вокруг меня уже собрался целый амфитеатр из любопытствующих больных, сбежавшихся на крик медсестер и нескольких коллег-врачей. Вмешиваться в ссору никто не спешил, предпочитая комментировать и обсуждать действо с галерки.
— Я давно убеждала Янинку: "Брось ты своего Громового! Он ни один медицинский халат женского пола, то бишь юбку под ним, не пропустил", — сердобольно прошептала, явно по секрету, одна медсестра другой. Приземистая полная брюнетка настолько была взволнована происходящим, что не обратила внимания на то, как навострили уши вокруг собравшиеся. Как, впрочем, и увлеченная новой сплетней товарка. — Только за прошлый год он "перетанцевал" — ну, ты, понимаешь, да?! — всех практиканток, интернов и треть молоденьких медсестричек.
— И с тобой было? — захлебываясь восторгом, уточнила коротко стриженная под мальчика, высокая и сухощавая блондинка. Вместе они смотрелись комично. Как аллегория Штепселя и Тарапуньки(37*).
— Ну, нет, конечно. Я же не такая доступная, как Янинка, — мерзко захихикала брюнетка, бросив пренебрежительный взгляд на так и не определившуюся с линией поведения блондинку в эпицентре скандала. — И потом, у Владлена Германовича вообще-то жена есть. Они еще с института вместе.
— Откуда знаешь?
— Так он же в "столичном" меде учился. У меня там тетка работала и работает до сих пор. Бесценный источник сплетен, важной информации и такого компромата на преподавателей, что если бы я сама только захотела там учиться, они бы все зачеты и экзамены мне вмиг автоматом проставили!
— Так вот почему ты, Кружкина, сестринское дело в родном областном ПТУ закончила?! — вставил свои "пять копеек" высокий небритый мужчина-врач в белом халате. — Побоялась в "столице" скомпрометировать тетку-уборщицу желчью и непревзойденной глупостью?
— Дмитрий Тимофеевич! — взвизгнула полная брюнетка, явно обидевшись. На что в ответ получила несколько тычков в бока от персонала и три нецензурных пожелания шепотом заткнуться ко всем чертям от пациентов.
Больным в больнице было скучно двадцать три часа в сутки: ни телевизора, ни книг, ни вязания, на худой конец. Ни новых лиц, ни новых тем для разговоров. Нарды, шахматы и шашки были давно играны-переиграны, а потому забыты. Мысли о выздоравливании уже так не будоражили и мотивировали, как очередное мало-мальски отличающееся от повседневной рутины событие.
— И ведь удумал сам и краль своих научил, — тем временем орала в сестринской "баба на самоваре", — чтобы меня, тещу, обманывать, окольными путями по шаражке вашей гонять с лестницы на лестницу! Ишь — в кафетерии его подождите, видите ли. Барин какой! Получай! Будешь знать, как Катюше моей изменять! Полнится еще мир добрыми людьми — подсказали в приемной, где тебя, окаянного, найти! И к лифту проводили...
— Вот из-за таких сумасшедших я до сих пор не женился, — ни к кому конкретно не обращаясь, пробормотал себе под нос Дмитрий Тимофеевич. Услышала я его только потому, что стоял высокий небритый мужчина в белом халате у меня за плечом. — И нет разницы: насколько ты умен, насколько талантлив или сколько жизней спас. Что вчера, например, буквально с того света вытащил на операционном столе рыжую девчонку-студентку после ДТП. Все равно — сволочь. Раз жене нелюбимой и давно опостылевшей — клуше, одним словом, изменяешь. Гад и козел — потому, что рабочие проблемы в дом не волочешь, а на месте и сразу пытаешься решить.
— И ведь один раз уже досувался стручком своим — Катюшу мою заразил. Я помню! Все помню... — я подумала, что "баба на самоваре" вконец потерялась в своих обвинениях: из-за кипящих внутри эмоций забыла о том, что некоторая часть личной информации все же не предполагалась быть озвученной в присутствии третьих лиц. Впрочем, вряд ли тетка сейчас была в состоянии над этим поразмыслить, или, на худой конец, остановиться и оглянуться — толпа зевак у входа уже не пряталась. — Она как мне позвонила, пожаловалась, что у нее там все чешется, я сразу поняла, кто в этом виноват. Муж-изменщик пассию себе завел и притащил от нее болячку. Но Катюша мне не поверила. Якобы — все моя предвзятость. Тьфу! Нахваталась в вашем городе этом словечек...
— Зря она так, — из солидарности и с мужским сочувствием, горько прокомментировал в голос сутулый старик — из пациентов, судя по его неказистому домашнему виду — старой выцветшей майке, растянутым в районе колен треникам и тапкам-вьетнамкам. — Гермыч-то мужик — нормальный. С придурью только — ни одного больного ни в лицо, ни поименно не знает и не помнит. Но зато — руки золотые. Каждого второго в отделении лично с того света вернул. А что налево похаживает — так каждый добрый мужик там хоть один раз, да был...
Я тяжело вздохнула, сетуя на то, что во второй раз просчиталась из-за мелочей. Несложно было предположить наличие лифта в больнице и обратить внимание на "сердобольных" сплетниц-медсестер из приемной. Если бы только не моя преждевременная самоуверенность.
Исход дальнейших событий в жизни Владлена Германовича стал предсказуем: развод, тоска и одиночество, медицинские изыскания, какая-то жутко солидная премия и впоследствии — место главврача в московской больнице и новая страница на личном фронте.
Напоследок, я искоса взглянула в лицо высокого небритого Дмитрия Тимофеевича, как бы невзначай дотронулась рукой до его ладони — правда, тут же отдернула ее, чтобы не вызвать подозрений, и с насмешкой обвела взглядом фигуру медсестры Кружкиной.
Кто бы мог подумать, а?!
На вторую пару — скандальную "Культурологию и мифологию народов мира" я влетела под последний аккорд звонка и обидные смешки рассевшихся по местам групп курса.
— Мне понятно ваше неуважение, — острым взглядом новая преподаватель проводила мою спину до последней парты последнего ряда аудитории. Убедившись, что я заняла свободный стул, достала конспекты и приготовилась внимать ее бесценные знания, женщина — Лариса Ивановна, кажется, продолжила, — однако столь явная демонстративность охарактеризовывает, прежде всего, вас самих. Не с лучшей, прошу заметить, стороны.
— Селедка у нас вообще — натура "публичная", — загоготал со средних рядов, ближе к окну, незнакомый хохмач, изображая руками в воздухе кавычки. Парень считал себя обладателем непревзойденного чувства юмора. Аудитория с энтузиазмом поддержала его в этом мнении: взорвалась дружным заливистым смехом. Лишь оскорбительно малое количество студентов — одна седьмая, может быть, или шестая, не поняли намека и шутки.
Минут через пять под пристальным хищным взглядом женщины, скрестившей руки на груди и прислонившейся спиной к кафедре, группы потока вдруг осознали происходящее и неожиданно замолчали.
— Вспомнили, что помимо преподавания экзаменационного предмета, в вашем университете я также состою в должности проректора по учебной работе?! — с долей пренебрежения уточнила Лариса Ивановна. Ситуация нисколько ее не обидела, а скорее наоборот — вызвала азарт и желание показать, у кого в руках власть и сила. Об этом неожиданно нашептала интуиция, несмотря на отсутствие признаков в выражении ее лица. Я оказалась озадачена.
— Как председатель студенческого совета, — со своего места с миротворческой миссией поднялась Алина Лаврентьева, — прошу извинить нас за недостойное поведение. Такого больше не повториться. Я проконтролирую.
— Представьтесь, пожалуйста, председатель студенческого совета.
— Алина Лаврентьева.
— Полагаю, Алина Лаврентьева, с идеями Конфуция вы не знакомы?! Раз так неосмотрительно разбрасываетесь долгами.
— В смысле?
— "Обдумай, верно ли и возможно ли то, что ты обещаешь, ибо обещание — есть долг", — сухо резюмировала Лариса Ивановна, оторвалась от кафедры, обошла ее кругом и заняла место у доски, напоследок добавив, — я не имею ничего против юмора. В конце концов, это форма социальной коммуникации. Но только в случае, когда он уместен и понятен мне, раз уж по ряду сложившихся обстоятельств, я с некоторых пор занимаю позицию номинального лидера вашего коллектива. Садитесь, председатель студенческого совета Алина Лаврентьева. Впредь можете отвечать с места. В рамках делового этикета, разумеется.
Следующие десять минут пары Лариса Ивановна посвятила вступительному слову и организационным вопросам — видимо женщина хотела убедиться, что студенты правильно уразумели ее серьезный настрой. Семинары, курсовые, зачеты и экзамен — в целом подход преподавателя к образованию не выделялся на фоне других предметов. Однако непонимание необходимости культурологии и мифологии для взращивания будущих юристов до сих пор вызывало смуту в рядах студентов. Записки, сопровождавшиеся тихими шепотками, то и дело мелькали между рядами.
— Полагаю, на первом курсе вам уже читали "Историю права", — снова скрестив руки на груди, Лариса Ивановна обошла кафедру и в привычной, кажется, для себя манере облокотилась спиной. Ее королевская походка привлекла внимание большей части парней аудитории. Я с удивлением заметила, какими масляными взглядами они прошлись по в общем-то совсем непримечательной фигуре женщины. Лариса Ивановна обладала особенной харизмой? — Изучать с вами данный предмет по второму кругу я не собираюсь. Однако "Культурология и мифология народов мира" тесно связана как с историей права, так и со школьным курсом общей истории. Все комментарии: "Это мы уже знаем, проходили или заучили наизусть" в виду этого будут неуместны из-за своей поверхности и очевидности.
Называть ее даже про себя Ларисой Ивановной было странно. Хотя весь внешний облик выдавал в женщине типичную училку — высокий строгий пучок, зачесанные до натуги мышиного цвета волосы, юбочный костюм-тройка в клетку, лаковые туфли-лодочки на шпильке. Возраст угадать навскидку оказалось и вовсе невозможно — то ли из-за острых скул и впалых щек, то ли из-за проницательного взгляда, выдающего в ней человека самоуверенного, саркастичного, умного и не лезущего за лишним словом в карман. Она была Ларой, Ларисой, Лариской, но никак не Ларисой Ивановной. Впрочем, обратиться к женщине как к Ларочке или Ларусе у меня также язык не повернулся бы.
Может Иванова? Или с легкой руки Нади Зайчик — профессорша?!
— Источниками права в древнем мире, даже кулачного права, были религиозно-мифологические воззрения общества на устройство мира. Закон появился, когда Бог, если вы — верующий, конечно, — профессорша странно болезненно усмехнулась, — создал Еву. Как только человек перестал быть один, и возникла необходимость в регулировании взаимоотношений. Для начала — "не убий". Не так современно, нежели брачный контракт в рамках семейного кодекса, но для начала — мне кажется, весьма неплохо...
Аудитория засмеялась, оценив шпильку женщины в адрес то ли религии, то ли истории, то ли вообще — права в целом. В этот раз непричастных к веселью не осталось, улыбнулась даже я. Может, только Алина посмурнела и не поддержала общий настрой — видимо вспомнила о Конфуции и долгах.
Материал лекции увлек студентов. Ловко манипулируя фактами и разбавляя сухие исторические или религиозно-философские справки сарказмом и едкими замечаниями-шутками, профессорша, конечно, по большей части "налила воды", но сделала это мастерски. Несмотря на то, что женщина не сообщила ничего нового, упрекнуть ее в отсутствии знаний по специальности или узком кругозоре оказалось невозможно. В своей сфере Лариса Ивановна была профессионалом.
И хотя к концу пары у студентов так и не возникло понимания, для чего предприимчивый ректор добавил в сетку расписания предмет культурологии, послать по одиозному маршруту его больше не хотелось.
Профессорша закончила лекцию за минуту до звонка. Точь-в-точь. Я вскользь отметила это по циферблату наручных часов, когда секундная стрелка прошла цифру "двенадцать" и начала новый круг.
Собрав свои вещи, женщина вежливо попрощалась, наслаждаясь легким недопониманием на лицах студентов, и вышла из аудитории под первую трель звонка.
Мне на ум пришла крылатая фраза про точность, вежливость и королевский статус.
Студенты засуетились, заковырялись в своих вещах, поспешили на обеденный перерыв. Аудитория наполнилась громкими смешками, экспрессивными выражениями, выкриками и обыкновенным гулом говорящих в голос людей.
По привычке обретаясь в размышлениях глубже, чем в реальности, я неторопливо спустилась с верхнего ряда вслед за соседями по парте, случайно задев плечом сокурсника.
— Ты что творишь, придурошная?!
Получив куда более ощутимый ответный толчок в бок, я по инерции отлетела на несколько метров в сторону, ударилась во второй раз пострадавшим за утро бедром о косяк парты и с потрясением уставилась в перекошенное от злобы лицо Алины Лаврентьевой. За спиной звезды университета переминались с ноги на ногу ее подружки-прилипалы во главе со Стасей Новицкой.
— Решила, раз Сережка поимел тебя пару раз от скуки, теперь можешь задирать нос? — Алина смотрела так, будто я являла сейчас воплощение всех ее жизненных разочарований, оплот ярости и ненависти. — Окстись, тухлая вобла!
Мир сошел с ума, а я не успела заметить? Когда показательно хорошая Алина, принцесса Диана воплоти последних дней, умница и красавица, председатель студенческого совета, в конце концов, как сама она о себе заявляла, превратилась в форменную истеричку, не гнушающуюся бранных слов и избитых оскорблений?
— Алина? — не ожидала подобной реакции и пораженная до глубины души Стася.
— Знаешь, я рада, что справедливость, наконец-то, восторжествовала. Сережка опомнился и разглядел то ничтожество, которое ты всеми силами пытаешься скрыть в себе от окружающих!
