— Омоемся, жители Алмаага, — громогласно произнес государь, вытягивая руки к низким облакам, пролившимся водой на землю. Он ждал новых восторженных криков, но толпа в смущении поднимала взоры туда, куда глядел их правитель. Лишь где-то вдали по-прежнему стучали барабаны. Город понял, что вернулся истинный хозяин этих мест, и хотя он хотел казаться простым человеком, который вел за собой весь морийский народ во славу бога Моря, трудно было не вспомнить, кем он являлся на самом деле — самим богом, могущественным чародеем.
По широким улицам Алмаага государь шествовал верхом на пегом жеребце, увешанном богатой попоной. Макушку скакуна венчала кожаная накидка, вышитая золотом и широкое перо павлина в знак того, что южные земли гарунов пали ниц пред северными воинами. За разряженным конем Ортека поспевали два десятка гвардейцев, всадников, которые столь вычурно и прямо сидели в седле, как будто являли собой каменные статуи. На их лицах не дрожал ни единый мускул, они бы остались бесстрастными, попади в них букет цветов, встань их лошадь на дыбы, или же прикажи им государь немедленно кинуться в море с прибрежных скал. Улицы города были заполнены ликовавшим народом, люди вываливались с низких балконов богатых особняков, забирались на крыши, толпились вдоль стен, лишь бы взглянуть на Разителя, криками и взмахами руки поприветствовать своего правителя. Позади гвардейцев на широкой открытой повозке ехали бродячие музыканты, оглашавшие воздух звуками приветственной музыки вдобавок к несмолкаемому ору алмаагцев, а на главной площади столицы процессию встретила группа акробатов и жонглеров, которые развлекали зрителей в ожидании государя.
Дворцовую площадь нынче украшал величественный фонтан, который Ортензий приказал пристроить к огромному чану, ранее служившему неисчерпаемым вместилищем для живой воды. Блестящие брызги воды, выплескивавшиеся вверх из каждой ладони двух русалок, которые полулежали по разные стороны сосуда, спадали в чистый белокаменный бассейн. В обычное время вокруг фонтана возились дети и купчихи, желавшие сбыть товар залюбовавшимся прекрасным творением гостям столицы. Но в этот день стражники отстранили толпу от монумента, и перед продвигавшейся к дворцовым вратам кавалькадой предстал свободный путь вперед, где государя ожидала еще одна многочисленная и великолепно одетая группа верных слуг. Ортек замедлил шествие. Он натянул поводья жеребца и у самого фонтана склонился с седла, чтобы зачерпнуть ладонью чистую прозрачную воду, вытекавшую из желобов в каменных фигурах русалок. Он всего лишь напился в занимавшемся летнем зное, но люди глядели на действия государя с замирающим дыханием, и с тех пор фонтан назвали Победителем, а воду из него признали поистине живой и дарящей удачу.
От решетчатых ворот дворца к государю двинулись пешие шеренги, состоявшие из алмаагских дворян, их дам, а также синих вял видиев и видориев. Впереди ступал седовласый старик. Несмотря на кажущийся преклонный возраст, он двигался быстрым уверенным шагом. Ортек спешился и с широкой улыбкой на лице, которая, наконец, коснулась даже его глаз, зашагал навстречу подданым. После обязательных церемониальных поклонов молодой на вид государь оказался в объятиях старика, своего наставника и друга, графа Элбета ла Ронэт. Ортензий также поприветствовал уважаемых видориев, служителей Моря, которые занимали самый высокий сан в маломорийской провинции. Видории не только совершали религиозные обряды во всех странах Мории, но нередко посвящали свою жизнь писанию трактатов, изучению истории, наук. В последние годы государь пригласил многих из них жить при дворе, так как находил их мысли очень полезными для управления государством, тем более во времена, когда оно достигло необъятных размеров. После низких поклонов служителям Ортензий не преминул расцеловать в лоб прекрасных дам, встречавших своего государя, а также приобнять за плечи их важных кавалеров, большая часть которых приходилась ему дальними родственниками — алмаагскими принцами, графами и маркизами.
В сопровождении колдуна и видориев государь прошел по широкой тропе вглубь дворцовой территории: вновь журчали фонтаны, зеленела трава, раскрашенная яркими красками разномастных цветов. За ними следовал отряд гвардейцев и прочая публика, желавшая проводить государя до самых дверей чертога, за которыми в честь его возвращения празднества и веселья были расписаны на целую неделю.
— Я знаю вашу нелюбовь к шумным гуляниям, Ваше Величество, — шепнул по дороге Элбет, — но ваше долгожданное появление на родине стало настоящей радостью всего народа. С наступлением сумерек город погрузится в звуки скрипок и флейт, на площадь по моему распоряжению вынесут десятки бочек далийского вина, а за стенами дворца вас ожидают не менее приятные лица верных слуг, которые желали бы вознести хвалу Морю за окончание столь славного похода!
— Надеюсь, что вы никому не отказали в приглашении на бал во дворец, если планируете сделать его действительно великим и всеморийским? — с сарказмом спросил Ортек, склоняясь к уху колдуна. — Только, похоже, релийцы и далийцы не соизволили приехать меня встречать, или я по невнимательности не заметил их дворян?
— Они не преминут отметить ваше возвращение в своих домах, и там также напьются, будьте уверены, — осклабился старик, — только скорее не от радости, а от злости. Хотя ваш дядя Морис Росси в прошлом году так сильно распотрошил их карманы, утаивавшие деньги от казны, что своему возвратившемуся государю, который отзовет командора в столицу, они будут непременно рады.
— Не будем так обобщать, Элбет, — уже более миролюбиво произнес государь. — И на материке есть немало преданных людей, иначе мы бы с вами не дождались этой великой победы морийской армии! Я рад, что празднества начнутся лишь с закатом, у меня будет хотя бы несколько часов, чтобы отдохнуть.
У входа во дворец, а также в просторном зале для приемов, стены и потолок которого зеркально отражали сотни зажженных свечей и фигуры гостей, слуги разносили полные кубки вина, засахаренные фрукты и прочие яства. На этом церемония по прибытию Ортензия I в столицу подошла к своему завершению. Зал наполняли мелодичные аккорды свирели, и вскоре вид сверкавших стен сменился умножающимися людскими отражениями, которые в танцах и светской беседе окунулись в столь привычную для себя среду. Ортек знал, что его присутствие отныне необязательно, во всяком случае, до начала вечерних торжеств и, распрощавшись с графом ла Ронэт, скрылся в хорошо знакомых галереях дворца, преследуемый лишь парой верных гвардейцев.
Комнаты государя отделялись от темных коридоров дворца высокими двустворчатыми дверьми. Около них стояли два молодых, незнакомых прежде Ортеку юноши, скорее всего новички в рядах дворцовой стражи. Они мгновенно выпрямились, завидев приближавшихся мужчин, и приложили пальцы к эфесам мечей.
— Эээ, вас ожидают, Ваше Величество, — беспокойным тоном выговорил один из них, опуская бегавший взгляд в пол.
— Я бы хотел, чтобы меня никто не тревожил до вечера, — строго ответил Ортек. Нежданный посетитель должен был немедленно покинуть покои, в этом государь не сомневался, и лишь еще более взволнованный и тихий голос стражника заставил его изменить решение.
— Там дама, — пролепетал юноша.
Ортек кивнул в сторону гвардейцев — он собирался разобраться с гостем самостятельно. В государевом дворце женщины имели доступ в любые комнаты, пока хозяин лично не запрещал им туда заглядывать. Поэтому, приняв к сведению слова, государь слегка задумался, пытаясь припомнить, какая красавица была и, видимо, оставалась завсегдатай этих палат с тех пор, как он отправился на войну три года назад.
Он вступил в гостиную, уставленную тяжелой железной мебелью, обшитой дорогими тканями. В первой комнате не было никого, однако его слух уловил движение в правой части покоев. Кто-то бежал ему навстречу, шлепая босыми пятками по гладкому каменному полу. Он распахнул дверь в уютную библиотеку, где обычно проводил время за разговорами с колдуном и Лансом и прошел по направлению к спальне. Но девичий стан, окутанный полупрозрачной шелковой накидкой, под которой проглядывало прелестное тело, уже выскочил прямо на обескураженного государя. Тонкие руки обняли его за шею, а на лицо посыпались жаркие поцелуи.
— Ты вернулся, вернулся, любовь моя! — шептала она, не прекращая неистового действия.
Колдун ухватил девушку за талию и отодвинул от себя, желая разглядеть лицо бывшей возлюбленной. Перед ним стояла высокая черноволосая морянка, на красивом лице которой блестели наполненные слезами серые глаза. Это была маркиза ла Нои, младшая дочь в семье, которая в свои пятнадцать лет влезла в его постель, о чем потом болтал весь двор. Неужели она была последней?! Он призадумался, осматривая её повзрослевшие черты лица и округлости тела. Видимо, именно она провожала его в далекий путь, бывших любовниц страже было строго запрещено пускать в эти покои. В противном случае сюда могла бы заявиться любая барышня, пожившая хотя бы с месяц при дворе. Ортек усмехнулся — в былые времена мать этой девочки искала его благосклонности, едва узнала, что черноморский царевич, волчье отродье, унаследовал морийский престол, хотя против проявленной настойчивости этой женщины не устоял бы даже Уритрей, отличавшийся непогрешимой верностью своей супруге Галии. Тогда Ортек уступил, насмехаясь над её упорством и наслаждаясь её красотой, а она же растаяла, когда поняла, что стремилась быть вместе с новым государем не только из выгоды и приобретенного статуса фаворитки, но и чувств, которые сама себе намечтала. Таким объяснением Ортек удосуживал любую женщину, признававшуюся ему в любви, ненависти, ревности. Многие из них поначалу хотели занять место на троне правителя, другие жаждали лишь его близости, были и те, кто собирался воткнуть ему в грудь острый кинжал во время сладкого сна. Но морийский государь не взял себе жену. Ни для кого уже не было тайной, что он никогда не обретет наследника, а значит не было необходимости в государыне — но борьба за сердце черноморского царевича продолжалась и не стихала уже которое десятилетие, только теперь многие из соперниц надеялись на победу своих дочерей. Нравы в Алмааге были далеки от целомудренных уставов, провозглашаемых богиней Тайрой. На острове испокон веков возносили мольбы лишь текучему Морю, всемогущему, но изменчивому подобно всем женским сердцам — так говорили поэты.
— Арре, твой прекрасный бутон распустился в восхитительную розу, — проговорил государь. Но в ответ на слова она лишь вздернула маленьким носом, видимо, считая, что он не рад тому, что она повзрослела.
— Я смиренно ждала Вас все эти годы, Ваше Величество, — обиженным капризным тоном произнесла маркиза, ожидая немедленной ласки за свои надутые губки.
Он не сумел сдержать смешка, а вскоре захохотал во всю силу. Девушка отбросила прочь его руки с плеч и, всё еще поглядывая на государя из-под приспущенных темных ресниц, повернулась к нему боком, демонстрируя изящный профиль лица.
— Конечно, среди горячих алмирок вы были не столь сдержанны! Но говорят, что они черны как сажа?! — фыркнула она, еще далее отходя вглубь комнаты. Маркиза отступала прямо в спальню, при этом изгиб её тела манил прекрасными формами.
— Разве может кто-то сравниться с дочерьми Моря! Жаль лишь, что в большинстве своем они более болтливы, чем русалки и рыбы в морской бездне! — он продолжал посмеиваться и уверенно двинулся за красавицей. Дорога на корабле изнурила его, но колдунам быстро возвращались силы, и хотя Ортек мечтал побыть несколько часов в одиночестве, нынче он изменил планам — не стоило игнорировать приятный сюрприз в собственной спальне. Когда-то он ведь действительно её ценил, как и многих других, но предпочитал, чтобы его возлюбленные не устраивали истерик и сцен ревности, именно из-за этого многие из них становились бывшими и навсегда теряли свои позиции фавориток государя.
— А еще говорят, что рядом были эрлинки и черноморки, — она кокетливо улыбнулась. Девушка юркнула за дверь спальни, а после забралась со смехом на большую кровать, устеленную свежими простынями. — Почему вы мне не писали, государь?
Он криво оскалился, её вопросы хотя и высказывались в шутливом тоне, но были совсем неуместны. Никто не имел права требовать от государя подобных ответов, никто, кроме самых близких людей... Тем не менее он приблизился к ней и склонился над этим юным созданием. Взгляд соскользнул на картину, что всегда висела около его ложа — простой рисунок, обрамленный лишь узорчатой рамкой из красной сосны. Через небольшой желтоватый листок бумаги проходила черная полоса. Ортек зажег в воздухе огненный шар напротив стены, чтобы развеять мрак и лучше разглядеть лицо, которое, ему казалось временами, он позабыл. Тени на картине не разгладились, а лишь явственнее прояснилось, что весь рисунок испещрен неровными соединенными краями от разрыва бумаги.
— Что это?! — вскрикнул он, ощетинившись от гнева. В один прыжок он оказался около стены и осторожно взял в руки дорогую своему сердцу картину. — Кто это сделал? — его негодующий взгляд прошелся по Арре, которая от испуга присела на простынях.
— Я хотела, чтобы художник нарисовал новый портрет, Ваше Величество, — испуганно пролепетала маркиза, — но граф Элбет сказал, что вы не потерпите подмены. Он... Я...
— Это сделала ты? — ярость и ненависть все также полыхали в его взгляде. Он знал, что более никто не мог проникнуть в эти покои за время отсутствия государя. Только женщины, которые входили в любые апартаменты во дворце, ежели к ним был милостив их хозяин, а также его приближенные, к коим в Алмааге относился Элбет, Морис Росси, его казначей, видорий Олий и еще несколько верных людей. Но здесь уже долгие месяцы не должны были появляться ничьи фигуры, лишь прислуга готовила убранство к приезду государя... — Как?
— Я... Государь мой, прости меня, — она зарыдала во весь голос и упала перед ним на колени. Похоже, она предчувствовала все эти годы, что наказание за свершенное безумство будет суровым. — Когда ты покинул меня в ту далекую ночь, то больше глядел на этот портрет, чем в мою сторону! Ты всегда не сводил с него глаз! Я была не в силах этого вынести... Кто она? Почему она так долго угнетает ваше сердце? Теперь я вижу, что даже тяготы войны не затмили её лика... Я хотела разорвать в клочья этот рисунок, — она уже не молила, а вызывающе и обвинительно бросала упреки сквозь всхлипывания и затихавшие рыдания. — Я бы спалила его в камине, если бы не граф Элбет, принесший мне ваш прощальный подарок, который вы велели ему передать... — Арре протянула к нему ладонь, на среднем пальце которой был нанизан серебреный перстень с малыми рубинами по всей длине. Ничего незначащий дар очередной любовнице. Ортек нахмурился, пытаясь вспомнить столь далекие, уже затуманенные в сознании события.
— Вон отсюда, — чуть слышно произнес он. Он хотел, чтобы она поскорее исчезла с его глаз, поэтому невидимый поток воздуха будто бы поднял её с пола и подтолкнул к двери. Его гнев унялся в тишине, что, наконец, воцарилась в комнате. Женские крики и слезы, к тому же без особого повода, приносили одно раздражение.
