Реван распрямился, отчаявшись получить от меня ответ. Медленно отвёл руку, и в холодной пустоте снова загорелся тёмно-алый клинок. Я собирался включить свой меч, парировать удар… и нащупал за пазухой на груди жёсткие грани маски…
Зыбкая фигура застыла с занесённым надо мной мечом. Две идентичных маски рассматривали друг друга.
Затем Реван что-то спросил. И я отозвался, выкрикнул фразу на том же незнакомом языке, не понимая ни вопроса, ни собственного ответа.
Повисло долгое, тягостное молчание. Из тьмы за спиной Ревана проступило знакомое лицо: Малак, здесь ещё без металлической пластины, с нормальной человеческой челюстью. Два ситха застыли в безмолвном споре. Наконец Реван выключил меч, наклонился ко мне… и протянул ладонь в перчатке. Не вполне сознавая происходящее, не раздумывая ни секунды, я ответил на рукопожатие.
Сильный рывок поставил меня на ноги.
Я стоял, сжимая в ладони рукоять меча, чувствуя, как холодная маска врастает в кожу. Артефакт Тёмной Стороны… он хранил в себе страх и боль, ненависть и ярость, жажду власти и презрение к простой человеческой слабости. Всё, что так долго не давало мне по-настоящему примерить на себя этот потрёпанный временем и битвами кусок металла.
Я прикоснулся к Тёмной Стороне — по-настоящему, впервые.
И понял, что больше не нуждаюсь в её вкрадчивом шёпоте.
Одним резким движением я сорвал маску и отшвырнул в сторону. Вместе с приросшей кожей, вместе с чужим лицом, чужой судьбой. Кровь струилась, застилая глаза, как липкий холодный пот, и я с усилием проморгался.
Тёмный лорд Реван уходил. Я не видел его шагов, но чувствовал сотрясение пола. Сгорбленная спина растворялась в сером тумане.
История Дарта Ревана подошла к концу. Начиналась новая история.
…Невыносимо ныли сломанные рёбра. Я распахнул глаза.
Гипер смеялся в лицо, рассыпая серпантин звёзд. Тушу «Левиафана» била крупная дрожь. По обшивке линкора, широко и неуверенно расставляя ноги, шагал Дарт Малак.
Мы остались совсем одни.
— Дарт Реван! — проскрежетал Малак, останавливаясь, когда между нами оставалось всего несколько шагов.
— Тёмный лорд Реван мёртв, — сказал я, чувствуя смятение врага. — Я служу Свету.
— ЧТО ТЫ ТАКОЕ, РЕВАН?!.
Я провёл ладонью по лицу. Кровь уже загустела.
— Ты всегда задавал неправильные вопросы, Алек, — сказал я, называя ситха его настоящим именем. — Хочешь узнать, как сын и внук простых фермеров оказался столь могуществен в Силе? Хочешь?! Я ТВОЙ ОТЕЦ, МАЛАК!
— Нет, — сказал он, леденея глазами. — Нет… Нет!…
— Загляни в своё сердце, и ты поймёшь, что это правда! Это я привёл тебя на Тёмную Сторону! Я тебя породил, Малак… я тебя и убью. Должен убить!
Он вскинул меч и расхохотался жутким гулким смехом, словно радуясь, что беседа наконец-то свернула на привычные рельсы:
— Твой Свет ничто перед могуществом Тёмной Стороны, Реван!
— Загляни в своё сердце, — настойчиво повторил я. — Что толку в могуществе Тёмной Стороны, если ты потерял власть над ней? Мы связаны, Малак, твоя Тьма — лишь отражение моей!
Я ожидал очередного крика, скрежета, рёва. Но, думаю, ситх мгновенно осознал справедливость моих слов. И ринулся в бой.
Он был сильнее меня. С Тьмой ли, без Тьмы… Он просто был сильнее.
Очень скоро Малак прижал меня к антенне и принялся осыпать градом быстрых и мощных ударов. Я блокировал, парировал, уклонялся, но переломить ход боя в свою пользу заведомо не мог.
Некоторые истории, вне зависимости от степени их новизны, получаются слишком короткими.
Я чувствовал, что совсем устал. Пользуясь преимуществом в росте и длине клинка, Малак бил сверху, я блокировал, шипел от боли в рёбрах, уступая натиску, встал на одно колено… Малак наносил удар за ударом, без финтов, грубо и безыскусно прорубая мою защиту, не давая ни секунды отдыха. Было ясно, что очень скоро я не успею подставить клинок под атаку. Или даже просто не смогу поднять оружие.
Я ждал этого момента, как избавления.
И когда он наконец наступил, когда огромный, разъярённый, бугрящийся мышцами и злобой гигант высоко занёс клинок для последнего удара…
Корабль содрогнулся. Протяжный стон прокатился по металлу звездолёта. Обшивка под ногами задребезжала так, что мне пришлось стиснуть стучащие зубы. Круговорот звёзд остановился, разноцветное небо на мгновение замерло, краски смешались, сливаясь в одну невозможно яркую вспышку.
«Левиафан» вышел из гипера.
Тёмно-алый клинок отправился в последнее путешествие: ко мне, к моей беззащитной усталой плоти…
И тут искрящийся рой мошкары ударил Малака в лицо и грудь!
Моча, бедная моя моча, заледеневшая в холоде безвоздушного пространства! Облачко крохотных кристаллов, подчиняясь гравитации, так и сопровождало корабль, дожидаясь своего звёздного часа. И теперь, когда «Левиафан» перешёл в обычное пространство, жёлтые снежинки продолжали по инерции двигаться с релятивистской скоростью.
Думаю, большую часть энергии мочи Малак сумел погасить: ведь силовой щит никуда не делся. Но и того, что отразить не удалось, хватило с избытком.
Жёлтая шрапнель хлестнула Тёмного владыку с такой силой, что его сбило с ног. Ситх, лишённый страховки магнитных набоек, кувыркаясь полетел вдоль обшивки.
Полёт был печален и недолог: метров через десять тело Малака врезалось в основание телеметрической фермы (да, Бастила объяснила мне назначение внешних элементов надстройки!…), проломило тонкий металл и упокоилось под сложившейся конструкцией.
Всё было кончено. Дарт Малак умер. Я победил.
Мы победили.
Я дрожащей рукой выключил меч, опёрся спиной на металл антенны. Не было ни сил, чтобы подняться, ни Силы, чтобы позвать Бастилу. Мои форсерские способности оказались истощены настолько, что даже на окружающее пространство впервые за очень долгое время я смотрел просто глазами.
Мир вокруг был чист, пуст и прекрасен.
Строгое, иссиня-чёрное полотно космоса, щедро истыканное проколами звёзд, казалось каким-то особенно родным после безумного половодья гипера. Далёкое системное солнце заливало тёплым светом планету внизу. Я присмотрелся, но, понятное дело, очертания материков ни о чём мне не говорили.
И всё же я очень хорошо знал планету, над которой плыл сейчас «Левиафан».
Лехон. Раката-прайм. «Неведомый мир».
Столица давно павшей Бесконечной Империи, родная планета древних Строителей — Ракат. Они изобрели силовые мечи, поработили полгалактики, построили Звёздные Карты… и тихо исчезли. «Исчерпали генетический потенциал расы», что бы ни значила эта странноватая формулировка.
К счастью, не бесследно: на поверхности Лехона всё ещё прозябали несколько анклавов, населённых деградировавшими ракатами. Мне предстояло наладить с ними контакт, чтобы получить доступ к Храму Древних.
Дедка за репку, Жучка за внучку… Увы, Сила не строила простых декораций: Храм поддерживал силовое поле, которое приводило к крушению любого корабля без кодов доступа, оказавшегося поблизости от планеты. Ракаты считали, что это послужит отличной защитой для…
А вот и она.
Звёздная Кузня.
Циклопических, даже по меркам далёкой-далёкой галактики, размеров космическая станция. Завод, способный в неограниченных количествах строить боевые корабли. Крепость, черпающая энергию и материю для производства непосредственно из системной звезды, Або. Гордость древних ракат, построенная и поддерживаемая энергией Тёмной Стороны, некогда вотчина Дарта Ревана, затем — Малака.
Я категорически не хотел вступать в поединок с Тёмным лордом на Кузне, как предполагал сценарий игры: хозяин станции черпал в ней свою Силу, становясь практически неуязвимым. Настоящий Реван мог победить Малака за счёт знакомства с Тёмной Стороной — а вот у меня шансов не было.
Хорошо, что всё решилось иначе.
Ёрзая спиной по антенне, я поднялся на ноги. В организме болело, кажется, всё, что могло болеть. «Левиафан» совершал какой-то манёвр: убаюканный искусственной гравитацией вестибулярный аппарат молчал, движение угадывалось по смещению звёзд и планеты относительно корабля.
Лехон был совсем близко. Кузня, которая двигалась по одной орбите с планетой, выглядела отсюда совсем маленькой, но я знал, что на её фоне «Левиафан» покажется пылинкой. Даже здесь ощущалось мрачное давление Тёмной Стороны, питавшей станцию.
Оставаться снаружи корабля смысла больше не было: я и так здесь задержался. Зябко передёрнув плечами, я повернулся к «окопу», сделал шаг…
Груда металла, так удачно похоронившая под собой Малака, вздрогнула и зашевелилась.
77.
— Да когда же ты сдохнешь!… — пробормотал я, с отчаянием понимая, что забыл удостовериться, в самом ли деле Малак погиб под обломками.
Тёмная Сторона, всё дело в Тёмной стороне. Мы вышли из гипера совсем рядом со Звёздной Кузней, видимо, её тень на время затмила мне разум.
Или и в самом деле оживила хозяина станции.
Несостоявшаяся могила Малака ходила ходуном. В сторону, превращаясь в мини-спутник «Левиафана», отлетел кусок фермы, за ним второй. Картина была страшнее, чем слипающийся по каплям терминатор. К тому моменту, как я начал собираться с мыслями, Малак полностью освободился из-под завала и стоял во весь рост.
Выглядел он совсем уже кошмарно. Ледяная струя в клочья разорвала комбинезон на груди, окончательно изуродовала лицо, искорёжила пластину-челюсть… Меня передёрнуло, когда ситх повернулся: судя по кровавым провалам глазниц, Малак лишился ещё и зрения.
Сперва я даже обрадовался. Потом понял, что для Одарённого такого уровня слепота не станет большой помехой.
Тёмный владыка издал несколько негодующих звуков, затем протянул руку к бесполезной теперь пластине и сорвал её с креплений. Открылись осколки верхних зубов, нёбо, беззащитная изувеченная плоть развороченного горла…
— Ты действительно думал остановить меня этим, Реван? — прорычал вмонтированный в позвоночник динамик, в такт словам пульсируя багровым светом.
— Скажи спасибо, что я по-большому не сходил! — машинально отозвался я.
Без пластины голос у Малака оказался значительно чище, скрежет ушёл, уступив место механически-чёткой артикуляции. Мне парадоксальным образом полегчало.
— Очень скоро «Левиафан» причалит к Звёздной Кузне, — продолжал Малак. — Там, в средоточии Тёмной Стороны, моё могущество восстановится и не будет иметь предела!
— Значит, мне придётся остановить тебя прежде! — пафосно ответил я, понимая, что, видимо, и в самом деле придётся.
И мы, как в дурном сне, где приходится множество раз переживать одни и те же события, двинулись навстречу друг другу.
И даже успели достать и включить мечи.
И даже скрестить их.
А затем «Левиафан» встряхнуло так сильно, что нам обоим пришлось схватиться за первые попавшиеся куски металла, приваренные к его обшивке. Я повернулся: диск Лехона разворачивался под нами с угрожающей быстротой. Корабль рыскал по курсу, описывая носом нестабильные окружности. Не знаю, как линкор выдерживал такие чудовищные динамические нагрузки, но его корпус дрожал так, что у меня клацали зубы, а из носа опять начала сочиться кровь.
Сомнений не было: «Левиафан» попал под действие защитного поля Храма и входил в атмосферу планеты. В тот момент я понятия не имел, почему такое стало возможно: ведь флагман Малака не мог не иметь кодов доступа для свободного прохода к Кузне.
— Мы падаем! — закричал я, поворачиваясь к ситху. — Корабль падает на планету!
Вместо ответа он опять замахнулся мечом.
— Мы погибнем, идиот! — крикнул я, парируя удар. — Сгорим в атмосфере!
Тщетно. Малак продолжал свою войну.
Не знаю, на что он рассчитывал. Может быть, лишившись глаз, просто не желал видеть происходящего. Может быть, готовился погибнуть, но забрать меня с собой.
Так или иначе, вернуться в корабль я уже не мог: приходилось не только отбиваться от настойчивого и безумного врага, но и удерживать себя на поверхности корпуса. «Левиафан» трясло так, что я всерьёз опасался сорваться с обшивки. Кисть руки пришлось просунуть между прутьев фазовой решётки, а ногами обвить основание антенны. Малак удерживал себя примерно так же, но на его стороне было преимущество в росте и длине клинка: он атаковал меня почти без опаски получить ответный удар.
Я устал так, как не уставал никогда в жизни. Невозможно осознать подобную усталость, пока не испытаешь её сам. Не знаю, что придавало мне сил. Наверное, единожды сдавшись там, в сером тумане сна, я утратил способность сдаваться.
К счастью, атаки ситха быстро перестали быть точными, и понемногу утрачивали силу. Малаку тоже приходилось несладко, корабль трясло всё жёстче.
Мне казалось, что в далёкой-далёкой галактике техника не должна испытывать проблемы, свойственной земным кораблям: нагрев при входе в атмосферу. По крайней мере, не помню, чтобы «Варяг» хоть раз столкнулся с чем-то подобным. Но очень скоро я понял, что с «Левиафаном» что-то не так.
Он не нырял в атмосферу, а падал как бы плашмя. Курс громадного корабля стабилизировался, рысканье прекратилось, гул двигателей сделался глуше и надсадней. С задней поверхности надстройки не был виден нос, догадываться о происходящем можно было только по отблескам пожара, медленно разгоравшегося на нижней полусфере.
Теперь я невооружённым глазом наблюдал явление, которое на Земле не удавалось увидеть вживую даже космонавтам!
Космический корабль «по роду службы» обладает огромной кинетической и потенциальной энергией. С этой точки зрения даже такой крошечный агрегат, как посадочная капсула «Союза», можно сравнить с разогнанным до предельной скорости тридцативагонным товарным поездом.
Возьмите паузу: сравните «Союз» с «Левиафаном».
И при посадке эту энергию надо как-то израсходовать.
Можно внутрь — тогда корабль расплавится, а его содержимое сгорит.
Можно наружу… да, лучше, конечно, наружу.
Проблема в том, что молекулы воздуха, которых полным-полно даже в самых верхних, разреженных слоях атмосферы, ударяются о поверхность корпуса, отскакивают в направлении движения корабля, ударяются о другие молекулы и передают им свою скорость. Перед машиной возникает подушка перегретого газа.
Когда я говорю «перегретого», я имею в виду «раскалённого и очень плотно сжатого». Как при взрыве. Фактически, падающий на планету корабль гонит перед собой настоящую ударную волну.
Когда газ входит во вкус и разогревается по-настоящему, с атомов начинает «сдувать» электроны. И газ превращается в плазму, что ещё менее забавно.
Потому что сидеть верхом на горящем космическом корабле — это было страшно до одури. Даже если не брать в расчёт, что корабль падал на планету, а рядом пытался достать меня мечом бесноватый Тёмный владыка. И то, что Малак намеревался сгореть вместе со мной, утешало довольно слабо.
