Сколько таких вот парней он видел? Молодых, сильных, полных надежд и амбиций, безрассудно-отважных, оставивших в пасти Гримм руку, ногу или жизнь?
Слишком много для его печени, чтобы запоминать всех.
Ему нравился парень. "Он нарушает закон" не было аргументом для Кроу — он вырос в клане преступников и грабителей, в конце концов. "Он калечит людей" заставило бы разве что равнодушно пожать плечами: "И чо?" — не человеку с его количеством крови на руках осуждать насилие. Парень пытался сделать мир лучше, как умел и как научили — сила на силу, воля против воли, и с его точки зрения это все, что имело значение. Делать что-то неправильно или неэффективно — куда лучше, чем не делать вообще ничего.
Озпин попросил его присмотреть за пацаном, и он честно делал все, что мог. Проблема в том, что мог Кроу не так уж и много — в Вейл-то проводил от силы три месяца в году и их надо было делить между племяшками и прочими делами. Охотник изредка навещал Ахиллеса, пару раз вытаскивал его в бары, шепнул кому надо из старых друзей, что с наградой за Дьявола лучше не связываться... Директор собирался завербовать парня, со временем перетянуть на свою сторону.
Жаль, что этот гребанный мир добрался до него раньше, чем хитрый старый хрен. При всех его недостатках вроде излишней хитрожопости, Озпин все же был намного лучше, чем альтернатива.
Плюнув на все, Кроу хорошенько приложился к фляге, довольно крякнул, мгновенно вернувшись в норму, когда огненное забвение обожгло глотку и тяжелым напалмом осело в желудке.
— Всегда работает... — пробормотал он, возвращая внимание пареньку, больше известному в этих краях как Дьявол Черного моря, для кого ужасной, а для кого — так и вдохновляющей сказки.
По крайней мере он здесь, а не в гробу, не прикован к постели, и не вусмерть бухой в какой-нибудь забегаловке. Уже хорошо.
Шум понемногу стихал, но Белладонна все еще молчал, дожидаясь полной тишины. Ахиллес же, достав из кармана Свиток, кажется, что-то надиктовывал экрану — с такого расстояния Кроу было плохо видно. Голосовое управление, что ли?..
Его собственный Свиток завибрировал в кармане. На экране было всего два слова: "Алкаш, ты?" Хмыкнув, Кроу было принялся набирать ответ, но тут же замер — было у него подозрение, что Ахиллес просто не сможет его прочитать. Или нынче есть программки, которые и озвучить сообщение могут?
Решив не рисковать, Бранвен просто мигнул, мгновенно перекинувшись в ворона и обратно. Через пару секунд устройство зазвенело вызовом. Имя так и не высветилось — лишь незнакомый набор цифр. Небось, подружка конспирации научила...
— Ты что здесь делаешь, алкоголик? — перешел сразу к делу парень.
— Гудвич попросила меня покопать, кто убил Озпина, — слил полуофициальную ложь Охотник, прекрасно знавший и кто, и зачем. — Я уверен, БК причастны хотя бы косвенно: слишком уж все сошлось. Хотел поговорить с Кошкой, мне сказали, Белладонна знает, как с ней связаться. Дома у тебя трубку взял какой-то незнакомый мужик, так что...
— Я съехал, примелькался больно.
— Ясно... — протянул Бранвен. Еще раз оглядев людское море, нахмурился. — А ты чего охранником подрабатываешь? Ждешь проблем?
— Жду, — после короткого колебания признал Дьявол.
— Какого рода? — деловито уточнил Бранвен и поправил клинок, чтобы было удобнее вырвать его из чехла. — Кому надо дать по шее?
Ахиллес молчал. Посмотрев на него через площадь, Охотник пару секунд наблюдал, как он нервно постукивает кончиком трости по деревянной ступеньке.
— Да расслабься, чемпион, я всегда за любой мордобой. А все, кто против, либо получат по сопатке, либо пусть жалуются Гудвич, ей не привыкать. Кто нынче плохие парни? Белый Клык?
— Возможно, — наконец, сдался Ахиллес. — Они всегда есть на таких демонстрациях, на случай если дерьмо попадет на вентилятор: дать сбежать тем, кто захочет свалить, прикрыть тех, кто решит поучаствовать, ну и устроить копам веселую жизнь, куда ж без этого. Но нет — сегодня я жду не их. Торус снюхался с человеческими преступниками и Кошка уверена, что именно с этой стороны стоит ждать атаки. Сегодня — самый удобный день, чтобы отомстить Гире за интервью, с максимальной помпой и эффектом. Этот дурацкий проект новой школы для фавнов... так не вовремя и, главное, тупо — хрень никогда не пройдет. От всего этого дурно пахнет. Копов мы уже предупредили, но веры им нет. Они реагируют, не предотвращают.
— Она здесь? — деловито спросил Кроу, еще раз оглядывая подиум и площадь. Никого, разумеется, не нашел, но оно и к лучшему — значит, хорошо спряталась.
— В толпе.
— Значит, у тебя все-таки появилась подружка, а? — не удержался Охотник. — Если хочешь, я могу объяснить, что там куда вставля...
Ответом ему были короткие гудки.
— Молодость никогда не ценит мудрость зрелости, — философски заметил Бранвен, спрятав Свиток в карман. — Если попадешь не в ту дырку, пацан, меня не вини.
Их разговор не продлился больше минуты, но шум уже начал стихать. Еще раз оглядев запруженную площадь, Кроу с унынием признал, что просто высматривать в этом столпотворении что-то подозрительное бесполезно, и спрятаться от дождя где-нибудь под козырьком и отсидеться не получится. Перекинувшись, он шагнул с крыши, расправляя крылья, и принялся нарезать круги над головами — у воронов, к счастью, угол обзора приближался к тремстам шестидесяти градусам. За почти тридцать лет, прошедших со дня, когда он впервые перекинулся, Бранвен уже успел привыкнуть и тысячу раз поблагодарить Близнецов, что они не ограничились одной лишь неудачей. И к возможным целям поближе, и провокация какая-никакая — если кто-то в такой ситуации начнет стрелять по ворону, значит — ему очень не хочется, чтобы некий скромный Охотник с примечательным Проявлением помешал их планам. Уж лучше в него, чем в гражданских.
А тем временем люди, наконец, замолчали. Динамики, расставленные у сцены, загремели, разнося во все стороны уверенный низкий голос Белладонны:
— Я рад сегодня видеть здесь всех вас, кто нашел время, смелость и силы прийти сегодня сюда, чтобы защитить наших детей, подарить им лучшее будущее и защитить их свободу. Я даже написал речь, — обеими руками он поднял над головой тонкую кипу листов для наглядности. — Но слушая других выступающих, все лучше понимал, что эти слова — не то, что хочу вам сказать.
Листы были разорваны пополам в такой мертвой тишине, нарушаемой лишь шумом дождя, что Кроу показалось — он расслышал жалобный хруст бумаги и пару застывших в безвременье секунд Белладонна так и стоял с поднятыми руками в окружении разлетающихся листов, которые быстро прибил к земле дождь.
— Восемьдесят лет назад закончилась Революция прав фавнов. Восемьдесят лет назад, на руинах форта Кастл наши отцы и деды подписали с Королевствами мирный договор. Нам обещали равенство, права и свободу. Давно мертвы те, кто совершил этот подвиг, мертвы и те, кто помнит, что было с нашим народом пять лет спустя или десять. Я хотел бы напомнить вам об этом, рассказать, откуда мы начинали и куда мы пришли.
Кроу поймал себя на том, что действительно слушает, вместе со всей площадью ловя каждый звук, а не просто отодвинув фавна в фоновый шум, как обычно поступал с политической дребеденью. От этого ровного, спокойного внешне, но полного раскаленной внутренней страсти голоса не получалось спрятаться за привычной броней цинизма и равнодушия, он проникал под кожу острыми загнутыми спицами, заставлял что-то внутри чесаться и беспокойно шевелиться, просясь на свободу.
Раньше такое с ним мог сделать только Озпин.
— В те времена для фавнов строили отдельные вагоны, потому что люди отказывались находится с нами в одном. Они цепляли их в конце поезда, открывали доступ на платформу за пять минут до отбытия, чтобы порядочные граждане могли сделать вид, что нас не существует. Многие из нас не умели читать и считали на пальцах. В те времена фавн мог переехать только из трущоб поменьше в трущобы побольше. Единственным основанием для ареста, все, что писали в рапортах было "фавн", а термина "неоправданное насилие при аресте" просто не существовало. Исчезновения фавнов не расследовались, заявления не принимались. Нас лечили ветеринары. Это то место, в котором мы были, это те испытания, которые нам пришлось преодолеть, лишения, которые мы смогли вынести.
Сейчас, восемьдесят лет спустя, я смотрю на вас, и вижу совсем другой народ. Я смотрю перед собой и вижу здесь учителей и артистов, и уверен, что, отдай я вам свою речь, каждый смог бы ее прочитать. Я уверен, что добрались вы сюда на общественном транспорте, а не в разваливающемся старье, которое называли "зверовозкой". Полиция, — он указал рукой на одну из дорог, выходящих с площади в направлении центра города, — стоит на почтительном расстоянии, и не бросается избивать фавнов, собравшихся больше, чем втроем. Если вы придете в больницу, там обязан найтись хотя бы один врач, настоящий, даже по документам, врач, который будет знать, как лечить воспаление кошачьих ушей. Я вижу среди вас людей, я вижу работников, которых отпустили сюда в будний день их начальники-люди.
Все это стало возможным потому, что всегда были фавны и люди, подобные вам. Люди, которым не все равно, фавны, которые верят в мечту нашего народа, те, кто готов защищать величайшую победу наших отцов и дедов. Нам еще многое предстоит сделать, но пока рождаются такие, как вы — нет ничего невозможного и я верю, со всей силой, на какую способен, что однажды придет тот день, когда чешуя или собачьи уши перестанут иметь значение. Разве вы считаете иначе?
Он замолчал, поднял руки ладонями вверх, и толпа, словно получив сигнал, взорвалась. Кроу, чувствуя, как топорщатся перья в птичьем варианте мурашек, резко взлетел повыше — столь оглушительным был звуковой удар, неразборчивый рев, исторгнутый тысячами глоток. Полицейские, оцепившие площадь и здание администрации, встрепенулись, сдвинули щиты, тяжелые машины-водометы за их спинами беспокойно задвигали башнями.
— Громче! — поднял руки еще выше Белладонна, и мощный, усиленный десятками колонок голос был едва различим во всеобщем звуковом безумии. Рев стал еще оглушительнее, хотя раньше казалось, что это просто невозможно. — Пусть каждый услышит!
Отойдя немного от первого впечатления, Кроу пару раз согласно каркнул, добавив свой вклад в безобразие. Уж это Гудвич точно не сможет засчитать за политическое заявление!
"Прах, я надеюсь, засранец знает, что делает!" — подумалось Кроу.
На этот раз толпа успокоилась намного быстрее. Стоило Гире опустить руки, и всего секунд пять потребовалось, чтобы вновь установилась тишина, словно кто-то плавно уменьшил громкость роликом. Теперь, правда, в этом молчании звенело перетянутой струной не просто ожидание, но жажда — слов, действий, цели. Стоит фавну сейчас показать себе за спину на здание администрации и сказать: "Фас!" — и стоявших в оцеплении копов просто разорвут на куски голыми руками и никакие щиты, дубинки, резиновые пули и водометы им не помогут.
"Черт, да нам всем охрененно повезло, что этот чувак не с Белым Клыком!"
— Я не знаю, какой идиот выдумал эту идею со школой только для фавнов, — продолжил Гира в идеальном созвучии с настроением толпы.
Кроу снизился на прежнюю высоту, продолжая выискивать что-то подозрительное. Если Ахиллес прав, и что-то готовится, оно вот-вот случится.
— Я не знаю, после какой бутылки виски им стало казаться, что мы настолько глупы, что проглотим эту ложь "о защите от проявлений расизма", и не увидим правды — отвратительной, мерзкой сегрегации, как в худшие годы после Революции.
Что-то зацепило его взгляд в стороне, но когда Кроу заложил вираж и пролетел над заинтересовавшим местом, то так и не смог понять, что именно его насторожило. Единственное, что хоть чуть-чуть выбивалось из обыденности — мощная фигура, на голову выше остальных, в плотном темно-зеленом плаще длиной до колена. Фигура спряталась от дождя под глубоким капюшоном, из-под которого выглядывала лишь густая русая борода. Своей интуиции Кроу привык доверять, поэтому продолжил кружить вокруг, разглядывая неправильно неподвижного человека без плаката и зонтика.
— Зато я знаю кое-что другое, — Гира указал себе за спину, на здание администрации. — Кто бы они ни были и о чем бы ни думали, они сейчас находятся там. Они смотрят на вас из окон и пытаются делать свою работу. Они дрожат, слушая ваш голос. И когда, завтра или через неделю, они заберут свое преступное предложение назад, я хочу, чтобы вы запомнили на всю жизнь, рассказали другим и научили этому своих детей...
Все мнимое спокойствие Белладонны мгновенно слетело с него, он весь подался вперед, и голос взлетел, загремел, казалось, на весь город, ни в чем не уступая силой тому взрыву, что выдали ранее десятки тысяч людей:
— Это ВЫ сделали это! Это ВАША победа! Им не заткнуть ВАШ голос! ПОВТОРИТЕ ЕЩЕ РАЗ, ЕСЛИ ВДРУГ ОНИ НЕ УСЛЫШАЛИ!
Мгновение тишины, и толпа взорвалась снова. И на этот раз это был триумфальный крик, будто все цели уже достигнуты, все враги брошены к их ногам, связанными и беспомощными, и ничто в целом мире не сможет им помешать.
Человек в плаще поднял руки к капюшону и Кроу моментально понял, что его насторожило — должно быть, он засек тот миг, когда неизвестный надевал эти перчатки, будто горящие в едва пробивающемся сквозь тучи солнечном свете ярко-красным, как маленький костер.
Красная Рука — одна из прочеловеческих организаций Вейл, самая грубая и прямолинейная из них. Эдакий Белый Клык в худшей его форме, только для людей. И также, как Белый Клык, они были очень популярны среди беднейших и самых злых слоев общества, и так же никогда не были особо богаты или влиятельны за границами своих трущоб. И, если Кроу все правильно понял, сейчас они собираются сделать шаг длиной в километр, заявив о себе на весь мир.
Неизвестный снял капюшон и, едва взглянув на него, Кроу моментально поднял рейтинг опасности сразу на пару порядков. Сильная, почти квадратная челюсть, которую не смогла скрыть даже густая борода, грубоватые, слишком крупные черты лица и глубоко посаженные карие глаза — он слишком хорошо знал этого человека. Хейзел Рейнарт, член команды Оригами и друг Озпина и Глинды. То есть, так было лет тридцать назад, а сейчас это был один из самых опасных преступников Ремнанта. Однажды они уже пересекались, и в тот раз Бранвену пришлось бежать.
Сегодня пришел день реванша.
Сложив крылья, Кроу стрелой бросился к цели, но почти сразу понял, что не успеет. Сквозь плотную ткань пальто пробился яркий желтый свет, такое же золотое сияние затопило карие глаза, сухо затрещали молнии, с громкими резкими хлопками пробегая между поднятыми к небу руками. Кто-то испуганно закричал, фавны отшатнулись, но толпа была слишком плотной, чтобы они получили шанс. Ослепительно желтый свет полыхнул еще ярче, Хейзел опустил руки и ветвящиеся молнии ударили во все стороны, истошно закричали обожженные, запахло паленым. По толпе прошла желтая волна, опрокидывая на землю, убивая и калеча, оставляя после себя лишь конвульсивно дергающиеся, дымящиеся тела. Где-то в отдалении грохнул еще один взрыв, но Кроу не придал ему значения, сосредоточенный на своей цели и надеясь лишь, что Ахиллес со своей подружкой не облажаются.
