У сильного, всегда бессильный виноват — это было непреложное правило войны и потому, после недолгих сборов, деньги были выплачены. При этом общая сумма контрибуций серьезно превышала ту, что Скопин требовал первоначально.
Другой головной болью для поляков были запорожские казаки, которые наводили ужас в воеводства на правом берегу Днепра. Понятовский требовал, чтобы Россия навсегда прекратила набеги запорожцев на польские земли. В ответ, Скопин заявлял, что Москва готова отвечать только за действия реестровых казаков, но никак за всю Сечь.
— Вы отдали эти земли османам, вот и требуйте с них целостность своих южных границ. Или же передавайте их нам и тогда мы будем решать эту проблему — без всякого дипломатического такта заявлял Скопин полякам и те были вынуждены терпеть. Сила была на стороне русских.
После подписания двух экземпляров мирного договора, Понятовский ожидал, что Скопин-Шуйский пригласит польскую делегацию на прощальный пир, но молодой князь и не думал этого делать. Воевода обошелся скромным накрытием стола сразу после подписания договора и вместо себя на это торжество прислал воеводу Воротынского.
— Нечего мне с ними кубки поднимать и речи их пустые слушать. Врагами были, врагами и останемся — сказал князь отправляя младшего воеводу на его взгляд абсолютное ненужное, но обязательное действие. Что поделаешь, дипломатик-с.
Глава XXX. Гадание на бобах.
Много сильных и опасных врагов было у Московского царства способных если не погубить его, то сильно ослабить, но божья милость и заступничество Богоматери хранило Русь от их нападок.
Много было пролито крови и погублено жизней в войне между турецким султаном и русским императором. Казалось, что после набега казаков на Стамбул, между Портой и Русью пролегла огромная пропасть раздора, которая не закроется никогда. Серьезные дипломаты в Лондоне и Париже, Вене и Ватикане, Стокгольме и Варшаве давали головы на отсечение, за то, что вражда между османами и русскими продлиться не одно десятилетие, но все оказалось иначе. Уже через горд, султан Ахмед и царь Дмитрий подписали мирный договор между собой.
Переговоры шли в Бурсе, из-за того, что султан никак не мог переехать во все ещё незамиренный Стамбул и это накладывало свой отпечаток на переговоры. Следуя своей извечной привычке сотрясать воздух и надувать щеки, турки начали переговоры с угроз предпринять новый поход к Днепровским берегам и взять не только Чигирин, но и Киев с Переяславлем. Однако известия о мятеже Янинского паши и новые неудачи в войне с иранским шахом быстро привели их в чувство и убрав свою гордыню куда подальше, принялись торговаться.
Делали они это истинно по-восточному, выставляя противной стороне немыслимые условия, внимательно следя за её реакцией. Дрогнет или нет, но боярин Патрикеев, которого государь отправил в Бурсу тоже умел торговаться.
С невозмутимым лицом слушая переводчика, он не торопился дать немедленный ответ, а когда это случалось, то бил, что называется не в бровь, а в глаз. Постоянно напоминая, что они на дворе стоят не славные времена Мехмеда Завоевателя, а горькая для осман реальность.
Общим итогом этих торгов стало то, что султана Ахмеда соглашался признать левобережные земли Переяславского воеводства собственностью Москвы вместе с киевским анклавом.
Для русских это была большая победа, так как уничтожалось яблоко раздора, столь умело подброшенное Москве и Стамбулу королем Сигизмундом. Достигнув с османами договоренности по раздели земель по правому и левому берегу Днепра, русские могли перевести дух и заняться наведением порядка на полученных землях.
В качестве отступного который позволил турецкому султану сохранить лицо перед своими подданными и европейскими державами, Дмитрий согласился отдать Чигирин, от которого после осады остались одни руины. Восстанавливать их, для истощенной затянувшейся войной московской казне было очень накладно и государь решил пожертвовать малым, ради получения большего.
Другая уступка на которую был вынужден пойти Дмитрий ради подписания мира с турками — была Запорожская Сечь. Как не уговаривал русский посол Патрикеев турок, как не обхаживал чиновников и великого визиря раздавая деньги и подарки, чтобы те признали власть Москвы над Запорожьем, все было напрасно. Не помогал и тот факт, что двадцать тысяч казаков Запорожья находилось на реестровой службе у русского царя, а все население Сечи исповедовало православие.
Подобное упрямство было порождено не столько размерами подконтрольной казакам территории, сколько то, что она находилась на левом берегу Днепра. Это позволяло туркам именоваться властителями левобережья и давало возможность в дальнейшем претендовать на расширение границы своих владений. Так как провести четкую границу по бескрайним степям было довольно сложно.
Столкнувшись со столь непримиримой позицией султана в отношении запорожцев, Патрикеев сумел ловко обернуть неуступчивость турок в свою пользу. Делая вид, что вопрос о запорожцах крайне важен для московского государя, в определенный момент, с видом большого одолжения, он согласился с требованиями османов.
Но едва ведший с ним переговоры Магомед Шари заикнулся о том, что турки намерены добиваться возвращения Азова, Патрикеев тотчас изумленно поднял брови и воскликнул.
— Вы получили наше согласие на Запорожье, так и не сумев его покорить. Теперь вы хотите получить Азов не сумев его взять? Не слишком ли вы много хотите от царя Дмитрия?
Услышав эти слова турок моментально увял и больше к вопросу о возвращении Азова он не возвращался. Равно и как к тому, что донские казаки становились подданными русского государя и он нес полную ответственность за их деятельность. Султан Ахмед особенно настаивал на включение этого пункта в мирный договор и Патрикеев, после долгих "раздумий" согласился на требования турок, но с добавлением.
Согласно ему русский император гарантировал целостность и неприкосновенность турецких владений на Черном море от набегов донских казаков, но данные гарантии не распространялись на вассала турецкого султана — Крымское ханство.
Османов это естественно не устраивало, но русский посол стоял неприступной стеной и Магомед Шари был вынужден пойти на компромисс. Было решено, что Москва и Бахчисарай будут заниматься решением этой проблемы отдельно, после окончания переговоров.
Известие о заключении Бургасского мира вызвало у польского короля Сигизмунда сильнейшее разочарование. Он до последней минуты надеялся, что какая-либо из сторон проявит неуступчивости при переговорах и русский посол вернется в Москву ни с чем.
Состояние войны между османами и русскими давала королю Речи Посполитой шанс на относительное спокойствие его южным границ. Теперь же, каждый из воинственных соседей Сигизмунда, мог терзать польские приграничные воеводства набегами своих вассалов: крымских татар и запорожских казаков.
В самой Речи Посполитой шла привычная склока между королем и Сеймом. Сенаторы, без зазрения совести обвиняли Сигизмунда во всех невзгодах обрушившихся на Польшу, после того как, король решил поддержать притязания Дмитрия на московский престол.
Король в свою очередь винил сенаторов в скупости, благодаря которой Речь Посполита никак не могла собрать сильное войско для защиты отечество от нападения врага. Страсти кипели сильнейшие, никто не хотел услышать другого, считая, что только его точка зрения имеет право на существование.
Все это происходило на фоне войны шведского короля Густава с императором Священной Римской Империи за Померанию и недовольства королем со стороны польских магнатов, потерявших свои земли по заключения мира с турками и московитами. Просыпаясь утром, бедный Сигизмунд не знал, чего ему ждать. Известий о новых успехах шведского короля в Германии или о новом рокоше шляхты.
Придворные астрологи, своими предсказаниями как могли поддерживали в польском короле уверенность в благополучном исходе борьбы католиков и протестантов. Что касалось зловредных соседей, то астрологи предсказывали хорошие новости для Речи Посполитой, которые впрочем, не стремились быстро исполняться.
В отличие от западных астрологов и хиромантов, на Руси были свои предсказатели, именуемые волхвами и гадателями. И если на услуги волхвов церковь всегда смотрела косо, то гадатели чувствовали себя вполне вольготно. Не было в царстве села или деревни, в которой не было бы бабки, мастерицы гадать на бобах или квасной гуще. Попы конечно косо смотрели на них, но терпели их "мелкие бесовские пакости".
К одной из таких мастериц запретного дела, в один из октябрьских вечеров тайно приехал бывший стрелецкий десятник, а ныне генерал гвардии Михаил Самойлов. Поздно вечером, чтобы никто не видел, в скромной одежке, осторожно переступил он порог неказистой избы. Именно там, десять лет назад, бабка Наталка нагадала ему удачливый случай, который полностью переменит его судьбу.
— Будет тебе касатик шанс, судьбу злодейку за волосы ухватить, будет, — говорила на распев, противным скрипучим голосом бабка, зорко глядя на разложенные перед ней бобы. — Мало кому такой случай выпадает, но только знай, крепко тебе нужно будет её держать. Дашь слабину, выскочит она у тебя между пальцев и поминай как звали.
— Не дам, пальцы у меня крепки. Подкову разогнут могу — похвастался старухе Мишка и она тут же мазанула его противным пронизывающим взглядом.
— Дурак ты, касатик. Не про ту силу, что в руках говорена, а про ту, что у тебя в душе сидит. Через много крови тебе пройти придется. Испугаешься, струсишь — пропадет в миг твое везение, а выдюжишь, высоко поднимешься, не сковырнуть.
— Не пугай, бабка. Не пугливый я к крови. Голову срублю не моргну глазом — нахмурил густую бровь Самойлов.
— Ты это не мне рассказывай, ты это ей покажешь — старуха ткнула своим костлявым пальцем Мишке за спину, так словно за его спиной кто-то стоял. У Мишки было сильно желание оглянуться, уж очень убедительно сказала бабка, но сила воли удержала его от этого поступка.
— Спросит — отвечу, не сомневайся, — зло молвил Самойлов, а пока получи — стрелец достал из кармана целковый и аккуратно положил его на стол, хотя его подмывало бросить его бабке в лицо. Не любил Мишка, когда его, за его же деньги пугали.
Не сразу, а только через год, исполнилось бабкино пророчество. Судьба широко улыбнулась Самойлову, да так, что никто и вот числе он сам, не ожидал. И вот он снова отправился к бабке Наталке, чтобы узнать свою судьбу. Уж слишком тревожные сны стали беспокоить его за последнее время.
Через доверенного человека, он договорился с бабкой о тайной встрече и в назначенное время приехал к ней, без охраны. Не хотел Самойлов, чтобы кто-то из посторонних узнал о его тайне.
Наталка встретила генерала без лишних слов и молча указав ему на скамью, приступила к гаданию. Все время пока она вершила свой тайный процесс, Самойлов сидел ни живой, ни мертвый, покрывшись противной испариной. Одно дело когда ты молод и тебе нечего терять в этой жизни, кроме собственной головы и совсем другое, когда ты достиг больших высот. Когда тебе есть, что потерять и упав с достигнутой высоты, больно расшибиться. Так больно, что можно потерять не только все то, что нажито непосильным трудом, но и драгоценную голову.
— Не сверли меня своим взглядом касатик, дыру просверлишь — сварливо произнесла бабка оторвав голову от своих бобов и вперив прищуренный взгляд в Самойлова.
— Боишься? — не спросила, а констатировала гадалка. — Вижу, боишься.
Бабка замолчала и принялась насмешливо рассматривать генерала, как будто тот был жуком надетым на булавку. От такого откровенного пренебрежения Самойлов затрясло, но он сумел собрать волю в кулак и мужественно выдержал посланное ему испытание.
— Везет тебе, касатик, — разверзла уста бабка, вдоволь натешившись своей мимолетной властью над первым генералом царства. — Уцелеет твоя башка. Хотя много желающих её у тебя с корнем выдрать. Трудно будет, а ты выскочишь. До седых волос в почете и славе проживешь дядька — папа.
Бабка произнесла столь необычный титул с ударением на второй слог, чем сильно удивила Самойлова. Он захотел уточнить у старой карги их значение, но бабка властно мотнула скрюченными пальцами ладони.
— Иди дорогой, дела тебя ждут большие. Да не забудь, крестнице своей, подарок купить — проскрипела старуха и стала собирать свой гадальный инструмент, уперевшись в них глазами.
Все время, пока Самойлов шарил в висевшем на поясе кошельке. Пока доставал от туда золотой, как никак генерал, не простой десятник, и положил его на стол, гадалка упорно не поднимала на него глаз. Даже когда Самойлов дошел до двери и распахнул её, бабка Наталка не казала глаз.
— Ну её к черту, бесовку старую, — думал про себя царский крестник. — Главное судьбу предсказала, а что в глаза не смотрит, наплевать.
Самойлова действительно ждали большие дела. Государь решил увеличить гвардию до трех полков, прибавив к двум пехотным полкам ещё один, рейтарский. Дело было довольно хлопотное и на первых порах было решено ограничиться одной конной ротой, состоявшей из двух эскадронов по двести всадников.
Два с лишнем месяца, Самойлов был занят организацией и формированием конного полка, не желая уступать это дело никому другому. Только перед Рождеством, у него выпало свободное время и он решил навестить гадалку и обстоятельно с ней поговорить.
Прежде чем ехать самому, он отправил в деревню своего доверенного человека и тот привез генералу неожиданную весть. Оказалось, что бабка Наталка как померла и теперь в её избе живет молодая девица, которой бабка отдала все свое имущество.
Известие о смерти гадалки не сильно расстроило Самойлова. Его больше огорчило, что он уже никогда не узнает, что пророчила ему гадалка и оставалось только ждать, тихо кляня насмешницу Судьбу.
Так в ожидании и дожил Михаил Самойлов до мая 1616 года, когда на Московское царство обрушилась большая беда.
Благодаря помощи привезенных в Москву иностранных мастеров в русском государстве появились свои оружейные заводы. Они стали производить порох, пули, ядра, кирасы, ружья и лить пушки. По своим свойствам они несколько уступали тому товару, что производили немецкие и шведские оружейники, но все мастера в один голос утверждали, что в скором временем их продукция их не будет ни в чем уступать зарубежным мастерам.
В тот день, государь проводил осмотр привезенные в московский арсенал изделия тульских мастеров. Влюбленный в артиллерию, Дмитрий сам лично принимал отлитые туляками пушки, деловито постукивая по ним специальной тростью, отыскивая в них скрытые пустоты.
Не обнаружив явных дефектов, царь потребовал, чтобы привезенные пушки были заряжены тройным зарядом пороха.
— Насыпайте точно, как это записано в контракте. Чтобы потом мне не было стыдно перед людьми, которые этими пушками будут защищать мое Отечество! — назидательно говорил государь, деловито прохаживаясь вдоль восьми отобранных им орудий. Рядом с ним находились мастера, которых государь заставлял лично подносить запал к казенной части пушки.
