Лагерь корнерождённых, скинувших с себя рабское ярмо кронорожденных сородичей ещё спал, но между деревьями то и дело звучали голоса часовых, стерегущих сон братьев и сестёр. В начале пути их было почти семь сотен, но многие старики погибли в схватках со стражей, а затем и от ран, нанесённых отравленным оружием. После этого были нападения лесных рейнджеров, отряды коих были малочисленны, но гораздо лучше обучены и экипированы, из-за чего противостоять им могли очень немногие...

На сегодняшний день численность беглых рабов едва превышала пять сотен, да и при этом почти половину составляли оленята, которые ещё не могут держать в руках настоящее оружие. Оставшиеся олени и лани утомлены, истощены долгим бегством и ранами, но всё ещё полны решимости "умереть, но сделать". В конце концов, им оставался последний рывок...

Посмотрев на мордочку Талы, которой снилось нечто очень тревожное, о чём свидетельствовали хмуро сдвинутые брови, Мэни ощутил волну тепла, за которым шла горечь. В начале восстания он осознавал, что скорее всего не доживёт до того дня, когда их оленёнок появится на свет, но был готов проложить для неё путь к свободе, даже если придётся устилать его собственными костями. Вчера же, когда жеребцы планировали план сражения (выставить вперёд "клеймённых, ударить изо всех сил и держаться, пока лани и оленята бегут), произошло то, чего они не ожидали... и на что не смели даже надеяться.

Появление пегасов, чьи шёрстка и крылья сверкали на солнце словно состояли из стекла, взбудоражило корнерождённых не хуже объявления о том, что солнце встаёт не на востоке, а на западе. Сброшенные же ими сумки, содержали в себе свитки с посланием, а также сферы памяти, в которых находилось обращение принцессы кристальных пони ко всем беглецам...

Надежда — это то, что ощутили почти обречённые олени, прекрасно осознающие то, что шансов выжить у них почти нет. Все они знали о принцессах Эквестрии, которые боролись с рабством, защищали своих подданных, олицетворяли всё то, чего никогда не было у корнерождённых, просто по факту своего рождения обречённых на то, чтобы быть вещами более удачливых сородичей. До них также доходили слухи о Кристальной Империи, где не так давно произошли некие события, из-за которых кристалийцами теперь правит принцесса-аликорн, а аристократия была практически изжита...

Почему же они решили бежать в Эквестрию? Просто даже оленёнку понятно, что через снежную пустыню им не пройти, да и город-государство — это совсем не то место, где смогут принять несколько сотен беженцев (скорее уж вернут их старым хозяевам, в знак дружбы народов).

И вот теперь, когда надежды практически нет, у границ Синего Леса стоит армия кристальных пони, возглавляемая их принцессой и главнокомандующим, которые готовы вступиться за беглецов. Её высочество призналась, что они сами были вынуждены покинуть родину, чтобы найти новый дом, но при этом она была готова взять их под своё крыло, дать равные права со своими пони... Для этого нужно было лишь согласиться на то, чтобы отдать глав мятежа в руки пограничных сил Синей Стражи.

"Отдать десятки, чтобы жили сотни", — Мэни крепче прижал к себе Талу, ощущая как сердце в груди бешенно бьётся.

Он был готов пойти на это... Он был готов стать той жертвой, которая даст его народу свободу... Он был готов...

"Лишь бы пони не обманули", — промелькнула на грани сознания мысль, от которой тянуло страхом и безысходностью.

Далеко не все поверили в доброту кристальных пони, так как слишком уж много "добра" они видели от своих сородичей, чтобы наивно полагаться на то, что чужаки будут другими. Но были и те, кто бежали в Эквестрию из-за того, что надеялись на заступничество аликорнов: глупая в своей основе вера в идеал, нарисованный их же воображением, помогающий сохранять тот самый стержень, что не позволял сломаться под гнётом обстоятельств. Вторые, увидев более близкую цель, ухватились за неё руками и зубами, ну а первые понимали, что альтернатива будет ничуть не лучше.

Они рисковали, когда решили поверить пони. Шли по самой грани, желая спасти самое ценное, ради чего и восстали против хозяев...

Начавшая ворочаться Тала вырвала Мэни из тяжёлых раздумий, а затем её прекрасные раскосые глаза, влажные словно от готовых сорваться с ресниц слёз, уставились ему в морду, заставляя улыбнуться от ощущения искреннего счастья. Ему стало абсолютно всё равно на то, что случится в будущем, если она будет жить и окажется в безопасности.

— Почему ты? — дрогнувшим голосом спросила лань. — Это не справедливо... После всего того, через что мы прошли... Почему ты должен сдаться?

— Я... — голос оленя прозвучал хрипло, из-за чего ему пришлось прочистить горло. — Я взял ответственность за всех нас... Понимаешь? Они пошли за мной; они поверили в меня... Я не могу подвести их... Я не могу подвести тебя.

— А меня ты спросил, нужно ли мне это? — всхлипнула Тала, уткнувшись лбом в грудь своего жеребца. — Я...

— Ты пойдёшь вместе со всеми, — пересиливая себя, добавил в голос стальных ноток олень. — У тебя тоже есть долг... перед нашим сыном. Да и нашему народу, как бы ни сложилась его судьба в будущем, нужен будет лидер.

— Я... — маленькая, хрупкая лань задрожала.

— Ты сделаешь это для меня? — спросил Мэни, голосу коего вернулась прежняя мягкость.

Лань сглотнула, помолчала несколько секунд, подняла мордочку и, глядя сверкающими словно озёрная гладь в звёздную ночь глазами, ответила:

— Да.

— Что "да"? — переспросил жеребец.

— Всё "да", — решительно заявила Тала.

...

Сборы лагеря не заняли много времени: у корнерождённых не было с собой особых вещей, разве что ковры, одеяла, запасная одежда, оружие да припасы. Большую часть вещей несли оленята и лани, разбивающиеся на группы по пять-шесть, в то время как взрослые самцы, вооружённые луками, копьями и дубинами, обеспечивали охранение и разведку.

Путь до границы они проделали за пять часов, так что к заслону Синей Стражи подошли при свете дня. Всё это время где-то на горизонте, а иногда и прямо над головами, летали пегасы или проносились огромные совы с наездниками...

Как и было оговорено, корнерождённые пошли одной колонной, держа наготове оружие и поворачивая головы на любой подозрительный шум. Однако же пограничная стража, создав широкий коридор, пусть и держала луки готовыми к бою, но даже стрелы на тетивы наложены не были.

— Не останавливаться! — приказал Мэни, вместе с другими главами восстания замыкающий колонну.

Синяя Роща закончилась и впереди открылось свободное пространство, скрытое под ковром белого снега. На расстоянии полутора полётов стрелы, сверкая доспехами и щитами стояли пони, вооружённые мечами и глефами. Оленю пришлось ещё раз окликнуть своих сородичей, когда те замешкались и стали растерянно крутить головами...

Вряд ли возможно описать то, насколько же Мэни боялся того, что сейчас кристалийцы опустят оружие и начнут теснить корнерождённых к лесу, прямо под стрелы Синей Стражи. Его собственное сердце трепетало будто птица в клетке, а из горла вырвался торжествующий крик, отдавшийся эхом в ушах, когда рыцари расступились, позволяя беженцам пройти за свои спины.

"Что твари, съели?! Теперь вы до них не доберётесь!", — билась в голове радостная мысль, когда вокруг смыкались ряды пограничников.

Не сразу до оленя дошло, что слышал он не эхо, а радостные возгласы полутора десятков своих соратников, с которыми прошёл бок о бок весь этот тяжёлый путь. Прямо сейчас они могли бы напасть на кронорожденных, чтобы в последний раз заплатить их и своей кровью за всё...

"Нельзя. Если мы нарушим уговор, то это может сказаться на остальных", — бросив быстрый взгляд по сторонам, предводитель (теперь уже бывший) беглых рабов понял, что и остальные борются с тем же искушением.

И всё же, когда их разоружали, а затем сковывали кандалами, запирающими магию внутри тела — они не сопротивлялись; когда их вновь утаскивали в лес — они молчали; когда их избивали, вымещая злость и страх — они ухмылялись прямо в морды тем мерзавцам, которых презирали всей душой. А затем Мэни поставили на колени перед капитаном, который схватил его за подбородок и заставил смотреть на себя снизу вверх, гадливо улыбаясь.

— Радуешься, гниль? — Урселион плюнул, попав прямо в глаз пленнику. — Ну и дурак. Вам же лучше было сдохнуть как воинам, а не продавать своих подстилок в новое рабство. Что? Надеешься на слово принцессы? Открою тебе тайну: всем известно, что кристальными пони сейчас командует самый большой мерзавец, лжец, подлец и просто ублюдок Сомбра. Я не удивлюсь, если уже сегодня вечером эти неблагодарные животные обзаведутся ошейниками и кандалами, которые снять будет некому. А принцесса... Хе-хе... Да кто её будет слушать?

— Ты лжёшь, — прохрипел Мэни, ощущая ярость и некое превосходство, ведь у этой твари в оленьей шкуре, кроме слов лжи, не осталось больше ничего, чем он мог бы его пронять (к боли раб был давно привычен).

— За каждого твоего "соратника", Сомбра заплатил золотом, — достав из кармана небольшой самородок, капитан Синей Стражи подбросил его на ладони, после чего спрятал в карман (говорить о том, что кроме выкупа оленей, тёмно-серый единорог платил ещё и за продуктовые припасы он не стал). — Так что, глупое животное, благодаря твоему восстанию, все мы стали чуточку богаче. А знаешь, что в этом самое прекрасное? Ты ведь умеешь читать? Тогда — читай.

С этими словами командир пограничников достал из-за пазухи туго стянутый свиток, развернул его и повернул текстом к пленнику. Мэни не мог похвастать обширными познаниями в науках, но вот грамоту знал хорошо...

"...именем Великого Князя Голдериона, я — княгиня Жизель, повеливаю отпустить корнерождённых с кристальными пони, дабы мои агенты могли осуществить суд над виновником гибели принца Сильвериона", — по мере осознания прочитанного, глаза пленника расширялись всё сильнее.

— Теперь понял? — хмыкнул капитан, пряча свиток обратно. — Уж не знаю, что там собираются делать эти агенты... но уверен в том, что пони это не понравится. Так сильно не понравится, что даже если сначала к твоим дружкам отнесутся милостиво, то потом обязательно отыграются за всё.

— Твари... — зарычал "клеймённый", отчаянно пытаясь дотянуться до силы, но терпя в этом поражение.

— Славные оковы, — улыбнулся Урселион. — Их нам тоже Сомбра предоставил. Так что, можешь радоваться щедрости своего благодетеля.

Ругающегося, вырывающегося и пытающегося кусаться оленя оттащили к яме, куда и кинули вслед за товарищами. Тяжёлая крышка опустилась сверху, отсекая несчастных от дневного света, заглушая их крики, вызванные болью от действий крупных красных муравьёв...

...

Тала почти не чувствовала ног, идя по снегу между шеренгами кристальных пони. Её глаза застилали слёзы, кулаки сжимались в бессильной злости, рваное дыхание вырывалось сквозь сжатые зубы. С самого начала побега она мечтала, что и на её душе появится "клеймо", которое позволит сражаться рядом с любимым, но... словно в насмешку над всеми чаяниями, именно сейчас произошло нечто, что послужило пробуждению дара...

"Проклятье...", — мысленно констатировала она, миг за мигом наблюдая, как Мэни корчится от боли, осыпает ругательствами мерзавцев-кронорожденных, а по его телу ползают крупные насекомые.

Слово "Взор", которое могло бы помочь избежать множества ошибок и неудач, сейчас было очередной насмешкой, причиняющей куда большую боль чем та, которую могло бы передать тело. Уйдя в себя она даже и не заметила, как уткнулась в какое-то препятствие, а затем ощутила чьи-то объятья... рук и крыльев.

Проморгавшись, лань увидела перед собой мордочку нежно-розовой кобылы, изо лба коей рос витой рог, а грива мерно колыхалась на неощутимом ветру. В её глазах отражалась боль, пылало пламя негодования, лучились сострадание и печаль. Она крепко, но при этом осторожно обнимала корнерождённую, в восприятии взора напоминая большое и тёплое облако, стремящееся укрыть от всех горестей и напастей...

"Так вот вы какие... аликорны", — моргнув, подумала лань.

Рядом с ними находились солдаты, позади и слева от принцессы застыла молодая олениха, смотрящая на недавнюю рабыню с недовольством (вызванным ревностью, как подсказало "клеймо"). А вот справа стоял монолит холодного белого льда, под которым скрывалась непроницаемая серость, рассыпающаяся осколками только в отношении принцессы. Это был Сомбра, о котором много говорили в последнее время, так как именно от него зависело очень многое...

— Не стоит плакать, — прозвучал голос аликорницы. — Теперь всё будет хорошо.

"Да... Всё будет хорошо. Я исполню просьбу Мэни и позабочусь о нашем народе. И... Я сделаю всё, чтобы уберечь нашу принцессу от того монстра, который притаился у неё под боком", — через силу улыбнувшись, Тала отстранилась, с облегчением ощутив, что её не стали удерживать, а затем опустилась на колени и склонила голову.

— Прошу позаботиться обо мне и моей семье, Ваше Высочество...

* * *

Рассвет над Кристальной Империей был прекрасен: солнечные лучи, скользящие между домов и отражающиеся от стен заставляли здания сиять, будто бы они были сложены из драгоценных камней. И пусть после ухода старых хозяев это место заметно потускнело, но всё ещё сохраняло определённую долю шарма, заставляющего часами наслаждаться видами рукотворного чуда.

Стоя на вершине одной из башен своего дворца, Тор окидывал взором подконтрольные владения. Мятежных вождей удалось прижать: кого-то пришлось казнить, кто-то погиб на дуэли... ну а остальные так и не смели поднимать головы, пусть и не забывали решать междоусобные конфликты.

"Как же я устал", — поморщился як-великан, опираясь ладонями о зубец башни.

Порой ему казалось, что он занимается совершенно не своим делом, да и мечта, к исполнению коей приходилось идти через головы сородичей, не становилась ближе. Лишь упрямство, да сопутствующее ему чувство долга, позволяли продолжать двигаться в прежнем направлении, сокрушая всё что вставало на пути.

"Не всё так плохо", — попытался взбодрить себя новоявленный император, вспоминая о всех тех достижениях, которыми действительно можно было гордиться.

Начать можно с того, что шаманы и приставленные к ним тёлочки успешно восстановили работу теплиц, оживили растения и теперь готовились снимать первый урожай. Таким образом, уже более чем пятидесятитысячное население города-государства могло не беспокоиться о голоде. Откуда же такая численность жителей? Всё просто: малые племена услышали о Великом Вожде, и поспешили примазаться к его успехам.

Из молодёжи собирается гвардия, которая будет карающим кулаком императора, на площадях воспевают деяния Тора барды, скрепляя племена в единый монолит... Однако же, пока среди мастеров не организуются объединения, а школы не начнут выпускать грамотных телят, даже задумываться о том, чтобы остановиться и почивать на лаврах, было категорически рано.