— Где стреляли? — коротко спросил Клемм.
— Где-то в холмах со стороны Марбурга, — ответил телохранитель. — Я отправил двоих, чтобы разузнали.
— Где сейчас мои сыновья?
— Кирилл рядом, пошёл собирать мужиков, у кого есть оружие. В случае чего будем готовы дать отпор. Олега никто из наших не видел, но он точно не в разъезде — Франц запретил.
Клемм молча покивал головой и, пригладив бороду, подошёл к шкафчику у дальней стены. Открыв его ключом из большой связки, что висела у него на поясе, старый горняк достал два заряженных пистолета. Он хотел прихватить ещё и кинжал, но передумал — в его возрасте и с его весом такой штукой много не навоюешь.
— Вам следовало бы оставатсья здесь, в безопасном месте, — заметил телохранитель, глядя на то, как его шеф пристёгивает к поясу кобуру.
— Я и остаюсь... пока что. Но раз уж мой младший решил собрать всех, кто может держать оружие, почему бы и мне не приготовиться на всякий случай? К тому же я считаю, что безопасных мест сейчас нет, даже посреди лагеря.
Видимо, он озвучил их общие мысли, поскольку телохранитель тут же помрачнел, но больше ничем не выдал своих эмоций. Клемм решил, что после заварушки парня надо будет как-нибудь поощрить. Храбрость в их ситуации была куда важнее физической силы.
Большинство взрослых мужчин, даже воевавших, застывали на месте от ужаса, едва завидев потусторонних тварей, сопровождавших бродячих проповедников и их безумных последователей. Судьба многотысячного Марбурга кровавым примером стояла перед глазами — ни один, даже самый продуманный заговор, не смог бы сломить город так быстро, как это сделала волна запредельного ужаса, сопровождавшая каждый шаг подлого врага.
— Самые стойкие сейчас охраняют периметр, — сказал Клемм, поправляя пояс. — Из тех, кого приведёт Кирилл, отбери людей, которые смогут встретить лицом к лицу любую напасть, и поменьше суеверных балбесов — мне не нужно, чтобы они хватались за колокольчики, когда нужно держать ружья. Справишься?
Телохранитель кивнул.
— И пусть кто-нибудь предупредит Клауса, что мы подготовили для него небольшой резерв, — добавил Клемм. — Боюсь, сегодня он ему понадобится.
Стрельба в холмах продолжалась до глубокой ночи, пока у всадников не стали подходить к концу пули и порох, и тогда они отступили под защиту вагенбурга. Последними через разомкнутые ряды больших телег проехали лейтенант Франц и семеро его драгун. Отсалютовав сержанту Клаусу, лейтенант спешился и передал коня подбежавшему мальчишке, который повёл усталое животное к коновязи.
— Лошадям овса и воды побольше, — распорядился Франц. — Завтра у них тяжёлый день.
— У нас тоже, — хмуро заметил сержант Клаус. — Если вообще доживём.
Франц пожал плечами. Не в его правилах было предаваться подобным настроениям. Впрочем, сержант был стражником, а в их профессии такой подход к вещам был распространён. Предполагай худшее — и не промахнёшься.
— Скольких потеряли? — спросил Клаус. — Моих двое.
— Из дружины семеро убиты, четверо ранены. Мои все целы. Лошадей тоже вроде всех привели, только двух или трёх придётся пристрелить — раны слишком тяжелые.
Сержант прикинул что-то в уме, и лицо его как-то сразу осунулось. Франц же словно прочитал его мысли.
— Они нас сегодня в покое не оставят, — сказал он, рассматривая свои коротко подстриженные ногти. — Через холмы они в ближайшее время не сунутся, но с юга к тракту вплотную прилегает лес — надо перебросить туда свободных людей.
— А что, если попрут сразу с двух сторон? Сколько твоих в седле?
Франц призадумался.
— Двадцать девять человек — две трети взвода. Ещё столько же твоих и с полсотни дружинников. Попрут через холмы напролом — и мы их встретим, будь уверен. Но только ближе к лагерю. Темнота сегодня их союзник, причём понимать это стоит буквально. Будь я проклят, но служба в кавалерии к такому не готовит.
— Как и работа в страже, — усмехнулся Клаус. — Хорошо, этот участок за тобой. Станет туго — сразу же отступайте за баррикаду, мёртвые герои нам тут не нужны.
— Мне уже давно не восемнадцать, — напомнил Франц.
— Вам, гусарам, пожизненно восемнадцать.
— И я не гусар, спешу заметить.
Сержант прервал его небрежным взмахом руки, коротко отдал честь и, развернувшись, ушёл к своим людям. Франц некоторое время растерянно смотрел ему вслед, а потом обратил взор в сторону холмов, окутанных густой темнотой.
Ни огонька от факела, ни малейшего отблеска света от ручного фонаря или лампы — ничего не выдавало присутствия врага, да и луна, скрывшись за облаками, играла тому на руку. Тем не менее, лейтенант знал, что в холмах скрываются сотни кровожадных фанатиков, он слышал их тихое пение, что доносил до лагеря прохладный ночной ветер. Его слышали все и изо всех сил старались заглушить спорами, разговорами и пересудами. Франц же, оставшись наедине со своими мыслями, никак не мог изгнать из своей головы эти монотонные заунывные псалмы. С трудом подавив дрожь, он пошёл в походную кузню и, слегка потеснив кузнеца, уселся за точильный камень и стал усердно обрабатывать лезвие своей изрубленной за день сабли.
Как и ожидалось, они пришли из леса, бросившись на баррикады, словно голодные звери. Стрельбы с той стороны почти не было, как не было и вплоне логичного в такой ситуации огня. Десятки вопящих оборванцев просто вынырнули из чащи и навалились на сомкнутые ряды фургонов, карет и телег, словно хотели опрокинуть преграду одной лишь грубой силой давящей со всех сторон толпы.
В ответ защитники открыли огонь, и в десятках мест прилив отхлынул назад, только чтобы вновь обрушиться на преграду в других местах, но монотонная, напряженная работа придавала людям уверенности. Знай себе заряжай, да стреляй, покуда самые крепкие мужики орудуют длинными баграми, кольями и прочим инструментом, отшвыривая паршивых безумцев подальше от баррикады. Так могло продолжаться всю ночь, и нападавшие не имели бы никакого успеха, но те, кто уже успел лицом к лицу столкнуться с настоящей угрозой, иллюзий не испытывали — лишь ярче разжигали факелы и фонари, словно свет был для них чем-то не менее осязаемым и надёжным, чем стены вагенбурга.
На самой границе видимости мелькали фигуры проповедников в белоснежных одеяниях, ободрявших и направлявших пасту на новые и новые приступы. Атаки становились всё уверенней и стремительней, нечленораздельные вопли сменились громкими распевами странных молитв, которые не могли распознать даже самые набожные из марбуржцев, и лишь насчёт одного они были уверенны — хвалу фанатики воздавали кому угодно, только не своим старым святым.
В ответ с баррикад не только свистели пули и сыпались по протянутым рукам удары тяжёлых дубин, топоров и ножей, но и летели проклятья и прочая молодецкая бравада вперемешку с испуганными молитвами и знакомыми с детства заговорами от нечистой силы. Каждый по мере сил пытался заглушить монотонные распевы потерявшей человеческий облик толпы, которые уже не просто раздражали слух, но словно резонировали в такт с раскатистыми выкриками проповедников. И лишь немногие в пылу схватки стали замечать, как ярко вспыхнули ведьмины знаки, выведенные по периметру лагеря.
Олег заметил это одним из первых и, кликнув одного из мальчишек, что подносил пули и порох, потребовал того разыскать и привести Чёрную Галку. Травница прибыла через несколько минут, и на вид была белее мела.
— Знаки горят! — выкрикнул Олег, передав ружьё другому защитнику и спрыгнув с повозки; бой на их участке только что закончился, и поредевшая толпа скрылась в зарослях акации на дальней стороне Марбургского тракта.
— Вижу, что горят, — ответила Ют, поджимая губы. — 'Око' выдаёт присутствие колдовства. Их напевы — не молитва. Заклинание. Их проповедники что-то готовят, и, судя по всему, им осталось только принести достаточно жертв.
— Они просто стоят по ту сторону дороги и вещают, — сказал подошедший следом Штефан. — Там никого не режут и не убивают — ни людей, ни животных. Не сходится, Галка.
— Много ты знаешь, — прошипела Ют, с опаской покосившись на ближайший сигил 'Ока' — тот горел нестерпимо ярким светом. — Скольких из них наши люди пристрелили за одноу только ночь? Сотню? Две? Вот она, их жертва. Способ затратный, но и он сработает превосходно, а потом, когда здесь начнётся бой, боль и смерть, которыми питаются их союзники, польются рекой.
— Плохо дело, — Олег погладил эфес сабли, с тревогой глядя на тянущиеся вдоль дороги ряды повозок; где-то неподалёку фанатики опять пошли на приступ, и их крики заглушались частыми хлопками ружейных выстрелов. — Но если эта... сила разливается так легко и свободно, нет ли способа сорвать их колдовство? Пустить накопленную мощь на что-нибудь другое?
— Умный малый, — усмехнулась Ют, но улыбка тут же сошла с её лица. — Я уже сделала всё, что могла. Мои обереги поглощают энергию, но жертв слишком много, а мои... моё... колдовство не идёт ни в какое сравнение с тем, что применяют они. Проклятье, я и впрямь только что расписалась в том, что я — ведьма. Мама бы с меня десять шкур за такое спустила!
— Всё случается в первый раз, — пожал плечами Олег. — Подумай сама: мы все здесь с детства жили страшилками про нечисть, колдунов и ведьм, но никто и никогда не сталкивался с подобным, а теперь мы вынуждены насмерть дратсья со своими же соседями, а тени научились превращаться в зверей и рвать людей на части. Я про такое даже в сказках не слышал. Люди шокированы, Галка, они в ужасе, и ты теперь далеко не самый страшный их кошмар.
— Это, наверное, должно меня успокаивать, — саркастически ответила Ют. — Эх, ладно, твоё предположение всё равно следует проверить. Я сбегаю в свою палатку и пороюсь в колдовских книгах и гримуарах. Возможно, найду способ вызвать ураган или огонь с небес. На крайний случай поднимем орду мертвецов — у нас их тут полно.
— Всё это было бы весьма кстати, — Олег улыбался, глядя на побледневшего Штефана. — Не так ли, дружище?
— Я предпочёл бы, чтобы она нашла способ отогнать чёрных охотников — пусть убираются обратно во тьму. А с людьми мы и сами справимся, — ответил не заметивший насмешки ефрейтор.
— Увидим, — фыркнула Ют. — Как будто я каждый день этим занимаюсь.
Протяжный рык, пронёсшийся над лагерем, на несколько мгновений заглушил хаотичный шум идущих тут и там стычек. Люди в лагере и на баррикдах, втянув головы в плечи, испуганно оглядывались по сторонам, тщетно пытаясь отыскать источник жутких звуков, но те доносились как-будто со всех сторон.
— Кажется, начинается, — сказал Олег, достав саблю из ножен, и повернулся к Ют. — Поторопись, Галка, найди хоть что-нибудь.
Травница как по команде развернулась и бросилась в сторону госпиталя, на краю которого стояла выделенная ей для приема больных палатка. На ходу она нащупала в сумке свой драгоценный 'Малефикерум', и эта книга, ранее казавшаяся собранием старинных суеверий и прочей бестолковой ереси, сейчас казалась надёжней всех ружей и клинков, стоящих между порождениями тьмы и их жертвами.
— Штефан, надо разыскать лейтенанта, — скомандовал Олег. — Хочет он того или нет, но мне нужно быть в седле. И найди мне пистолет, а лучше — два.
Когда толпа фанатиков в очередной раз откатилась назад и сгрудилась вокруг монотонно бубнящих проповедников, из густых зарослей жимолости и жёлтого ракитника выступил высокий широкоплечий мужчина в тёмно-сером костюме-тройке. Его ухоженая борода торчала лопатой, взгляд из-под кустистых бровей был тяжёл и пронзителен, руки были длинныим, с крупными ладонями, которые, сожми он их в кулак, походили бы на два кузнечных молота.
Родерик Хауффен — глава марбуржской Сталелитейной артели — испытывал глубочайшее раздражение оттого, что был вынужден находиться среди потерявших разум сектантов, однако решать возникшую проблему выпало именно ему, а он был не из тех, кто отлынивал от своих обязанностей. В конце концов, среди его единомышленников не осталось людей, способных выполнить распоряжение Учителя, и этот факт настолько льстил Хауффену, что он готов был терпеть неудобства, взваливая на себя грязную работу. Ведь теперь он стал первым среди равных, а столь громкий титул было бы неплохо подтвердить на деле.
Хауффен оглянулся, и ему захотелось сплюнуть от омерзения. Воистину, блага, дарованные Иной колыбелью, не должны доставаться всем подряд, как он уже не раз говорил своим единомышленникам. Но они его не слушали, потворствуя проповедникам, несущим слово Учителя в народ. Хауффен понимал, зачем это было нужно, но делить подобное таинство с рабочими, крестьянами и прочим тёмным людом решительно не хотел, протестуя против этого всем сердцем. Он сам был из простой семьи, как и большинство из его окружения, как и проклятый Клемм, посмевший отвернуться от их щедрых предложений, и потому Хауффен прекрасно знал, насколько низкими и примитивными будут желания черни. Впрочем, разве мог он это объяснить остальным? Не они ли шли на поклон к Учителю в надежде утолить свои мелочные потребности? И лишь немногие, такие, как он, явились с искренним намерением причаститься тех тайн, что вознесли бы над другими людьми, независимо от положения в обществе, денег и титулов.
Остановившись на границе света и тени, Хауффен оценил возведенные вокруг лагеря баррикады и подумал, что вблизи они выглядят не такими уж внушительными. Тем не менее, собранный по всему Марбургу и окрестностям сброд, с радостью бросившийся в объятия новой веры, полночи безуспешно пытался одолеть немногочисленных защитников.
Литейщик разочаровано фыркнул, однако в глубине души порадовался, что лучших своих людей успел отправить в Вальцберг — на подмогу Учителю. Он сберёг их, в отличие от Самсонова и прочих, которые, возомнив себя лихими полководцами, пытались на равных биться со стражниками покойника Блюгера и проклятыми драгунами Франца. Разумеется, на смену павшим последователям они набрали новых, но все те, кто присягнул им на верность за последние несколько ночей, служили в основном за страх, и толку от них было немного. Даже Висельники, сделки с которыми Хауффен никогда не одобрял, были бы полезней этих новообращённых.
Вдохнув полной грудью, Хауффен просмаковал запах крови, сырой земли и порохового дыма. Боли в этом месте было в избытке. Дело за малым. Он присел на корточки и подобрал с земли прутик ракитника. Этим прутиком он аккуратно вывел несколько символов, образовавших разомкнутый круг, внутри которого он нарисовал знакомую с детства картинку — тощий горбатый зверь с острыми когтями и длинным крысиным хвостом. Круг начал едва заметно пульсировать, однако разомкнутый контур каждый раз мешал пришедшим в движение силам набрать полную мощь — словно мельничные жернова, что работали вхолостую.
Тени сгустились вокруг Хауффена и, подёргиваясь, стали закручиватсья по спирали вокруг его рисунка. Оставалось лишь немного — последний сигил, который станет мостом между двумя мирами. Хауффен удовлетворённо оглядел своё творение, но всё же проверил отдельные его элементы.
Воистину, подумалось ему, для человека умного и образованного, познавшего структуру и свойства запрещённых глупцами сигилов, открывались безграничные возможности. То, что он мог сотворить, было куда тоньше и сложнее, чем банальная порча, наведение морока, болезни или призыв тёмного охотника. Даже простые задачи можно выполнить элегантно, с толком потратив драгоценные крупицы скопившейся в воздухе сырой энергии. Вот что значит быть хорошим учеником!
