— Френсис! Слышишь меня? — Голос по-прежнему звучал рокочуще.
— Слышу! — Немедленно, считай, с небес отозвался голос верной вамп. В критических ситуациях все капризы ею мгновенно отметались в сторону. — Что случилось, шеф?
— В Нижнем Городе существует банда под командованием некоего Крысюка. Уничтожить. Всех, кроме главаря.
— Есть! — Обрадованно отозвалась Френ. — Какие пожелания к способу умерщвления?
— Сделай так, чтоб каждый из них прочувствовал каждый миг умирания.
— А что делать с главарем?
— Доставить ко мне.
— Будет сделано, шеф, — деловито прозвучало в канале связи.
Френсис была рада полученному заданию. Она любила красиво убивать. А ее шеф был рад тому, что у него есть такая помощница, что никогда не задает действительно лишних вопросов.
Это был истинный облик Наместника Тьмы Эс-Дагара Аларика де Морральена.
Господин Нариа: в роли тайного агента.
Отправив первое донесение, полицейский долго смотрел на собственное зеркало, до этого момента считавшееся самым обыкновенным домашним предметом. Зеркало было овальное, заключенное в недорогую, но искусно выполненную раму из высокопробного серебра. Рама была литая, строгая, но симпатичная. В левом нижнем углу (хотя какие, к грыбу, углы у овала?) кокетливо изгибался полураскрытый бутон розы, талантливо отлитый златокузнецом. Хорошо видны были даже прожилки на листьях цветка. Это зеркало господин Нариа совершенно по закону конфисковал у того самого барончика, которого регулярно проведывал в Синем Остроге. Собственно, только поэтому оно и считалось "недорогим", ибо обошлось полицейскому лишь в наем специального извозчика с экипажем для перевозки хрупких вещей. За подобным зеркалом господин Нариа давно охотился. Оно было достаточно большим для отражения в полный рост, и имело оправу из серебра, именно такого, какого хотелось, фасона. Золота полицейский отчего-то не любил. Желтый блеск раздражал его.
Вероятно, потому, что на фоне золота не так эффектно смотрелись его собственные волосы такого уникального для таваррца цвета. Что поделать, у всех есть свои маленькие слабости. Кеш-га был от природы лишен многих человеческих качеств. Он не умел завидовать, оценивая чужие успехи и удачи лишь с точки зрения полезного опыта, который мог для себя из них вывести. Он не был склонен к азарту, он просто не понимал, как можно получать наслаждение от игр в кости или "голый мячик". Он ненавидел попадать в ситуации, которыми не мог управлять, или хотя бы воздействовать на течение событий нужным себе образом.
Больше всего полицейский не переносил чувства беспомощности. Привыкнув всегда иметь Силу, очень трудно комфортно чувствовать себя в положении пешки. В настоящий момент господин Нариа как раз пытался разобраться в ситуации, чтоб понять, а кто же он такой есть? На стене, в рамочке, висел памятный договор с его собственным отпечатком крови. Безоговорочного подчинения этот договор не предписывал, но все равно наводил на интересные размышления... Господин Нариа смотрел на него, силясь постичь тот несусветный бардак, в который угодил несчастный Эс-Дагар. Он сказал сам себе, что уберет договор со стены, как только поймет, в чем коллизия сюжета.
Со своей стороны Наместник честно выполнил все условия. Не далее, как вчера вечером начальник полиции имел приятную во всех смыслах встречу на собственной территории — как-никак, мы живые люди, господа, нам тоже свойственны простые желания... Лицензионная девочка из Храма Белой Мыши высшей ступени обучения, на которой полицейский вздумал проверить полученные от Наместника навыки воздействия на сознание, вместо подписанного кровью контракта увидела вначале голую стену, потом — настоящее окно, в которое даже захотела выглянуть и чуть не ушибла себе лоб. Теперь чиновник понимал, отчего сошел с ума несчастный Лонг-Фэнг, и откуда могла взяться королевская байза у Черного Менестреля, к слову, так и не вернувшегося пока со своим неизвестным спутником... Из-за чего дело становилось еще интригующей. Получить такие способности Менестрель мог только от де Морральена. Подобными умениями обладали и эссы, но они ими не разбрасывались, и людям никогда не передавали. Стало быть, второй агент Наместника Тьмы вычислен, но вот где он и что делает, узнать решительно невозможно. На всякий случай господин Нариа объявил его в розыск — в конце концов, господа, коронное преступление...
Определенную странность представлял собой и его спутник — смазливый мальчишка в поношенном платье тентара или графа, с ленточкой эга на боку. Начальник караула неплохо описал его, и портретисты с его слов составили недурной портрет. Странность заключалась в том, что юношу кто-то усердно искал, и подобные потреты не только наводнили Нижний Город, но об их появлении доносили даже из ближних провинций. Господин Нариа был уверен, что юного спутника Менестреля нелегально ищут и в дальних, просто оттуда еще не пришли сводки...
Кто его ищет? Зачем? Даже по Верхнему уже шныряли люди, предлагавшие деньги за ценную информацию о мальчике. Имя его почему-то не называлось, но за доставку живым и по возможности невредимым обещались кем-то немалые суммы. Люди Кеш-ги допросили нескольких "поисковиков" — те оказались частными сыщиками или просто случайными людьми, не знавшими, кого и для кого ищут. Либо в "контору" обращался "инкогнито", либо просто останавливал человек на улице, спрашивал, нет ли желания подзаработать, совал портрет (поразительного, кстати, качества! Много лучше работы полицейских художников) и давал почтовый адрес, на который следовало отправить письмо в случае нахождения искомого объекта. Адреса, как проверили, оказались "слепые" — то есть принадлежащие Королевской почте Ра-Тусса, где означенные письма выдавались человеку, имевшему особый знак. Писем присылалось море, но все это пока были пустышки. За ними всегда приходили разные люди. Полиция установила контроль за почтой, надеясь взять очередного курьера, а от него размотать цепочку. Господин Нариа велел запросить дальние провинции по солнечному отражателю, который передавал сообщения, зашифрованные набором световых сигналов. Приказ искать Менестреля и его спутника разлетелся по всему благословенному Таварру.
Мало этого!
Полицейский наконец-то получил заслуживающие доверия сведения о загадочной банде "мужиков с крыльями". Ее существование можно было считать доказанным, но легче от этого отнюдь не становилось. Господин Нариа был рад лишь тому, что вовремя "слил" госпоже Хэлли некоторую информацию, благодаря чему теперь можно было делать вид, что искренне считаешь этих... Грыб знает, кого, обыкновенной бандой оригиналов. И действия по поимке, в силу ограниченного полицейского ума, предпринимаешь соответствующие. Ловим мы шайку белокрылых бандюков, уважаемые господа, никакой паники, скоро поймаем...
На самом же деле он совершенно не понимал, что можно против них предпринять. Совершенно точно, что именно "крылатые" спасли тогда госпожу Хэлли, за что им, по совести, следует ставить памятник. Но дальнейшие их действия укладываются в манеру той же самой шпаны, стоит сделать лишь поправку на физические возможности. Разгром кабака "Золотой Петушок", куда нормальный человек не сунется никогда в жизни, — что это вообще такое? Зачем? Почему? С какой стати? Все это — вопросы без ответа, но надо сказать Судьбе спасибо хотя бы за то, что позволила лучше узнать своих противников. Бронебойные болты отскакивали от них, как тряпичные мячики от стены, а крылатые висели в воздухе и смотрели. Просто смотрели на людей, как на неразумных деток, не понимающих, что творят. Когда град стрел иссяк, они просто растаяли в воздухе. Вот показали мы, на что способны, а вы для нас — мелочь, пыль под ногами...
Господин Нариа только тихо зверел, разбирая накапливающиеся с каждым днем свидетельства активно развивающегося бардака и беспредела. Воспоминания о прошлой, мирной, спокойной и абсолютно понятной жизни уже казались нереальными, как обрывки счастливых детских снов. Кругом нарастала нервозность, она завелась даже среди его людей, вызывая тихие шепотки по углам и перемежающиеся крамольными намеками-недосказаниями свойские междусобойчики, под литр-другой крепленого. Господа офицеры пока держали себя в рамках, но тренировки по фехтованию и стрельбе вдруг выказали желание посещать с удвоенным пылом и рвением. Хотя в "мирное время" каждый второй от них отлынивал, полагая себя мастером-воином высшего класса.
Того и гляди, скоро от общей взвинченности нервов начнутся настоящие дуэли. Между собой полицейские, в отличие от гвардейцев, сражаться не любили, они слишком хорошо усвоили простую истину: их и так чересчур мало, чтоб предоставлять ворам и грабителям лишнюю радость от пышных похорон "глинов". Кроме того, даже командный состав полиции господин Нариа набирал не из высшего света, а преимущественно из бедных дворян, нетитулованных даже. Знал: эти привыкли ценить свою жизнь и выкручиваться из любых жизненных передряг, они по пустякам собачиться не станут.
Но если так и дальше пойдет, людям для разрядки станет необходима кровь. Иллюзий себе начальник полиции не строил, он получил от Наместника исчерпывающую информацию о действии черного дождя, и понимал, что только железная дисциплина и старательно привитая (в пику гвардейской) идеология еще удерживают его людей от поисков виноватых. Ничего, еще пара дней, и подойдут последние подкрепления, и тогда мы спустимся с баррикад, и уж там, Внизу, пооттянемся...
Длинная, заковыристая, абсолютно нецензурная фраза сложилась у господина Нариа в адрес Наместника Тьмы. Сама собою, являя лишнее доказательство разлагающейся на глазах нравственности. Все проблемы из-за него, все неприятности, все слухи, что бродят по Управлению насчет него самого, Кеш-ги, собственной персоной! Шутка ли — вначале пропал начальник всея полиции, на самом пустяковом деле сгинул неизвестно куда, вместе с клятой девчонкой испарившись из помещения. Двое видавших виды оперов только матерились — они остались за дверью комнаты номер двадцать, господин начальник вошел, потом оттуда выскочил дворянчик со спущенными штанами, коего на всякий случай моментально сгребли в охапку. После какое-то время слышался спокойный начальственный голос, потом — короткий удивленный вскрик, и... Все.
Ворвавшись в комнатушку, где из мебели была только кровать (правда, роскошная двуспальная), бравые опера не обнаружили в ней уже никого. На окнах были решетки — и не фальшивые, на петлях, а самые настоящие, из кованого железа. Моментально была призвана мамаша Суо, а также все коридорные и дворовые. Пуча глаза от ужаса и усердия, они заверили "господ начальников", что тайных ходов из комнатки нет, и не может быть в принципе. Вы же сами видите — второй этаж, комната угловая, стены цельные, пол — тоже...
Начальник политотдела, на которого вновь свалилось "замство", почувствовал яростную злость на злой рок и какую-то дикую, несусветную повторяемость событий. Столь долгожданный, незаменимый начальник умудрился исчезнуть вновь, совершенно невовремя и... Абсолютно по-идиотски! Во время рядового мероприятия! И главное — объясните, ради Бога, как и куда?!!
Целую ночь все Управление работало в авральном режиме. В строжайшей тайне забрали всех, кто находился в злосчастном Доме — мамашу Суо, всех работников, всех клиентов, наиболее подозрительных (а по правде говоря, смазливых) девочек, и даже некоторых лакеев и кучеров, которые находились ближе всех к проклятой угловой комнате на втором этаже. Общим счетом набралось около шестидесяти человек. Все окрестности обыскали с собаками. Вызвали утреннюю смену, и до самого рассвета крутились допросы, мозговые штурмы, очные ставки и внушения третьей степени. Материала набралось на двадцать беспроигрышных дел, знаменитые подвалы ломились от постояльцев, коих запихивали туда вперемешку: господ со слугами, только девочек отдельно — не хватало еще свальной оргии в полицейских "подземельях". Мамашу Суо, правда, пришлось запереть в отдельных апартаментах. Чтоб восстание не подняла.
Теперь в подвалы было страшно входить.
Через час после рассвета начальник политотдела с серым лицом смотрел в зеркало, выискивая на голове седые пряди. Из предварительных камер даже через каменный пол доносились проклятия и мстительные обещания всенепременно нажаловаться королеве на "дошедший до крайности полицейский произвол". И уж будьте уверены, что отвечать за все придется ему! Лично! Собственной головой, очень может быть, что отнюдь не в переносном смысле...
Толпа "заарестованных" дворян, среди которых попались даже несколько аристократов, будет требовать крови. Королева не сможет отказать, это нарушение всех дворянских привилегий. И плевать на все собранные факты, вот подтереться ими! Им можно будет дать ход потом, задним числом, по-тихому заново переловив всю эту высокородную братию... Но отмазаться от такого вопиющего нарушения этикета не удастся. Тем более, что он оказался безосновательным — ни одного человека не удалось обвинить в похищении начальника Службы Защиты Города Трито Кешми Нариа. Ни на одного не нашлось стопроцентных доказательств вины, хотя мотивы были почти у всех. Так мотивы эти у половины горожан найдутся, ежели копнуть хорошенько...
Сам господин почтеннейший дьюк вспоминал теперь, какое безжизненное лицо было у его зама, уже прикидывавшего, разрешат ли ему принять смерть от своих людей (что считалось почетным у полицейских), или положат вниз лицом на общую плаху площади Рыданий. Королеве придется кинуть кость собаке, иначе двор объявит ей бойкот... И как медленно, еще не веря, озарялось оно светом, исходившим, не иначе, от солнечных волос господина Нариа, как ни в чем не бывало, входящего в кабинет. Самому Кеш-ге доводилось видеть ТАКОЕ счастье лишь на лицах помилованных в последний момент, когда на шею уже была надета намыленная веревка.
Начальник политического отдела немедленно отправился в отпуск, в самое дальнее свое имение, подальше от королевских глаз и длинных кинжалов аристократии. Седая прядь, кстати, у него появилась, но как раз тогда, когда он узрел в дверном проеме сухощавую фигуру своего командира, с характерным прищуром льдистых серых глаз, знакомо забившейся за ухо прядью, и услышал до боли знакомый голос с явными нотками раздражения. Услышав отчет о собственных поисках и предпринятых мерах по пресечению слухов, господин Нариа лично повелел открыть подвалы и выпустить всех томящихся. Он ждал их во внутреннем дворе Управления, и родовитое дворянство, щурясь на яркое солнце, само толком не поняло, почему, во-первых, не растерзало на месте перешедшую все пределы "белокурую бестию", а во-вторых, прикусило языки под этим холодным, твердым и острым, как шпага, взглядом, которым обвел беспорядочную пеструю толпу Кеш-га. Взгляд пробрал до самых костей, сборище притихло...
Он стоял один перед всеми — разъяренными, оскорбленными, униженными и напуганными. Изо всех сил надеявшимися, что он действительно пропал навсегда. Он принес скупые извинения, и самые морально устойчивые попытались наехать, что, мол, "мы этого так не оставим!". На что Кеш-га только усмехнулся, и по его знаку распахнулись ворота. Господа и слуги расходились на слегка подкашивающихся ногах, и каждый спрашивал себя: "А что это такое было?". Никто не помнил, чтобы "белокурый зверь" извинялся. Никто.
