Время замерло: и горцы, и воины обды, и защитники Фирондо смотрели на укрощенную грозу, затаив дыхание и не смея шелохнуться. Было свежо, светло и страшно.
Даже Эдамор Карей остановился и сделал несколько шагов назад, неверяще и почти благоговейно распахнув единственный глаз. Колдун оказался ближе всех к даровитому самоучке, и даже мог что-нибудь ему сказать, но не сразу подобрал слова.
— Ты... ты что творишь?
— Э-эксперимент, — еле слышно просипел Тенька и чуть дернул правой рукой. — Правда, интересненько?..
Одна из ветвей молнии взбрыкнула, точно давеча — Климина лошадь, дугой распорола небо и ударила в один из брошенных домов. Дом вспыхнул факелом.
Эдамор Карей сглотнул.
— Достойно колдунов древности.
Тенька счастливо и малость ошалело улыбнулся.
Оба войска напряженно следили за двумя колдунами, стоящими посреди нейтральной полосы. Прославленный Эдамор Карей и его юный коллега, повелитель молний, о чем-то негромко договаривались. Никто не сомневался, что о судьбах мира.
— А где тут замыкающий вектор?
— Вон там, — показал взглядом Тенька. Шевелить руками он теперь опасался. — Совмещен с коэффициентом статичности, я его раньше рассчитал.
Эдамор Карей прищурился, оценивая результат.
— Потрясающе. Помнится, в юности я думал о чем-то подобном, но не осмелился на полевые испытания. Расчеты показывали, что на крупную молнию все равно не хватит сил.
— Наверное, еще пару лет назад мне бы тоже не хватило, — признался Тенька. — Но Клима...
— Обда, — медленно кивнул Эдамор Карей. — Все-таки обда. Невозможно. Непостижимо. Как эти молнии...
Артасий Сефинтопала тоже был на стене. И, подобно всем, смотрел на двух колдунов, которые тихо разговаривали как ни в чем не бывало, словно над их головами не гремела ослепительно-яркая ветвистая смерть.
— Штука в том, что я не знаю, как их теперь отпустить, — виновато признался Тенька своему кумиру.
— Ты ведь рассчитывал!
— Я не думал, что эти дуры будут такие здоровые!
— А как же надбавка на естественную погрешность?
— Это уже с надбавкой! Понимаешь теперь, как у них там, — Тенька кивнул на небо, — все интересненько?
— М-да, — Эдамор Карей опять покосился на молнии. — Надо пересчитывать. Помнишь исходные?
— А толку? — забывшись, Тенька опять пошевелился, и по его левую руку загорелся чей-то сарай.
— Стой так, — велел колдун. — Сейчас сбегаю за бумагой.
В напряженном молчании все глядели, как Эдамор Карей разворачивается и спешит обратно к воротам. Там он с кем-то ругается, ждет, а потом так же бегом — обратно. В его руках белеет несколько свитков, а подмышкой зажата чернильница.
— О! Договорную грамоту будут писать! — в любом войске всегда найдется человек, лучше всех знающий, что происходит.
Разложив бумагу прямо на земле, благо, она высохла и даже потрескалась от молний, Эдамор Карей обмакнул палочку в чернила и принялся записывать исходные, которые ему диктовал по памяти Тенька. Почерк у знаменитого колдуна был мелкий, корявый, с множеством завитков, и, на взгляд Теньки, вполне разборчивый. Только сейчас юноша понял, как ему повезло, что весь прошлый вечер он объяснялся с коллегами. Теперь разница в терминологии не была такой большой, хотя все же давала о себе знать.
— Каково процентное различие?
— А что значит "процентное?" — переспросил Тенька.
Эдамор Карей возвел глаза к небу, лишний раз полюбовавшись на молнии, но, в отличие от коллег, задирать нос не стал (должно быть, благодаря тем же молниям) и спросил иначе:
— Во сколько раз результат превышает ожидаемый?
— Раза в четыре, — прикинул Тенька.
— Значит, триста процентов...
— А зачем вообще эти проценты нужны?
— С ними проще, — охотно ответил Эдамор Карей. — Я тебе потом объясню.
На бумаге потихоньку расцветали многоэтажные вычисления.
— Сударыня обда, — тронул Климу за плечо ответственный за снабжение. — А правда, что по договору, который сейчас подписывают судари колдуны, Фирондо надлежит сдать тебе на милость, а Сефинтопалу за ослушание скормить крокозябрам, которых ты привезла с собой из небытия?
Отчего-то Климе впервые за долгое время вспомнилась Гулька.
— Правда, — ответил за обду Гера. — Но сперва крокозябрам отдадут всех, кто разносит по войску идиотские сплетни!
Ответственный за снабжение все понял и умолк.
По обе стороны стены терпение у людей было на исходе. Тишину и порядок удерживали только потрескивающие молнии в Тенькиных руках.
Судари колдуны тоже нервничали. У них не сходились расчеты.
— Крокозяберья выдумка эти ваши проценты, — ворчал Тенька. По его лицу струился пот, глаза покраснели и ввалились, затекшие руки подрагивали, от чего молнии в вышине выделывали устрашающие кренделя.
— Учиться надо нормально при таких талантах, — ругался Эдамор Карей. — А то нахватаются по верхам, потом ни шиша не ясно, проще пристукнуть, чем переучить. Так, здесь вектора совпадают, там мы исправили, отсюда выходит пятый корень умолчания...
— Было б, у кого! Вон там еще два уравнения.
— В столицу бы поехал! Да, сейчас я их учту.
— Я и поехал, — признался Тенька. — Но у тебя было занято, как сказали, а других колдунов я не знал. Сударь Эдамор, а может, увеличить степень сужения расширения переменного множителя?
— Крокозябра зеленая, почему не пошел ко мне лично?! Такое дарование я сумел бы куда-нибудь пристроить. Нет, степень сужения расширения влияет только на скорость редукции, а с этим у тебя все в порядке.
— Интересненький совет! А я знал тогда, что я — "дарование"? А если... Точно, давай в начале заменим плюс на минус, хуже не будет!
— И что это даст?
— Изменится частота колебания ритма, это даст обратный эффект на всю формулу, и потом выльется...
— Точно! Где тут была чистая бумага, сейчас перепишу...
— Да я уже так представил! Гляди, здесь уменьшаю амплитуду, а там...
— Стой! — воскликнул Эдамор Карей, но было поздно.
Тенька соединил руки вместе, и сдвоенная молния змеей ввинтилась в небо, до прозрачности озаряя тучи, а потом опять грянула вниз, без остатка войдя в землю через макушку горе-экспериментатора.
Оба войска слаженно ахнули.
Тенька задергался, чуть слышно вскрикнул, а потом разом обмяк и завалился на спину.
Последним, что он видел, было затухающее электрическое марево среди клочковатых грозовых облаков.
Эдамор Карей поднялся во весь рост и заорал, пока люди не успели опомниться:
— Фирондо не будет сражаться против своих! Открыть ворота! Обда вернулась в Принамкский край! Новая обда — Климэн Ченара!!!
Глава 17. Лицо на портрете
То, что смутной музыкой звучало,
издали слышнее и видней.
Может, наши участи — начало
для грядущих хроник наших дней.
М. Алигер
Теньке казалось, что он плывет по черной бескрайней пустоте, а кругом то и дело вспыхивают, шевеля бахромой, здоровенные алые круги. Иногда через пустоту пробивались какие-то звуки, мало похожие на человеческие голоса, а порой все начинало с бешеной скоростью вращаться, да так, что голова раскалывалась на части и тоже превращалась в алую бахрому, оседающую вниз и зовущую то ли по имени, то ли просто в никуда...
Потом черная пустота поплыла, и появилась белая, где ничего интересненького не было, даже бахромы. Спустя бессчетное количество времени до Теньки дошло, что это белый потолок. А он сам лежит на этом потолке и плывет, плывет, оставляя позади красные отпечатки босых пяток, причем только левых. Почему все три пятки левые, было непонятно. И почему их три. И почему это пятки, если должны быть ладони. Все нормальные люди ходят на руках. Или не люди? Или не ходят?..
Он вынырнул из бреда, как из омута, такой же мокрый и задыхающийся. Веки слипались, но можно было различить и потолок (не такой уж белый и пустой, а расписной и с лепниной), обитые синей (или зеленой? Или розовой?) тканью стены, высокую спинку стула справа и сударыню слева. У нее было строгое лицо и две золотистые с проседью косы.
— Ты меня слышишь? — спросила сударыня.
— Я? — уточнил Тенька.
— Как тебя зовут?
— Тебя?.. А, меня, — он точно помнил, что знает ответ, но никак не мог его выцепить. Потом в сознании что-то щелкнуло, и Тенька вполне внятно назвал свое имя, а так же имена родителей, сестры и десятка соседей. Затем долго припоминал, как зовут Климу, но разобрался, что "Клима" — и есть имя.
— Сколько пальцев видишь? — не отставала сударыня.
— Два, пять... много.
— Болит что-нибудь?
— Голова, — не задумываясь, ответил Тенька, и только в этот миг понял, что у него болит голова. А еще левая пятка. Потому что из нее ползет красная бахрома...
Пришла Клима. Постояла с потерянным видом, сухо пожелала выздоровления и ретировалась. Тенька вспомнил, как она рассказывала, что терпеть не может больных. Вернее, не понимает, что с ними делать и как себя вести. Ни помочь им, ни приказать ничего, только стоять и терять время. Зачем эти больные вообще нужны на свете? А Тенька больной, это факт. Из здоровых столько бахромы не вылезет.
Из тумана выплывали лица, знакомые и не очень. Той сударыни, Зарина, Ивьяра Напасенталы, снова сударыни, Эдамора Карея и Геры, какого-то мужика с бородой, еще раз сударыни... Звучали голоса. Иногда Теньке казалось, что он понимает, о чем они говорят. Иногда он приходил к логическому выводу, что говорят о нем.
"А что со мной, собственно, случилось?"
Яркая вспышка, боль, грозовое небо, белые свитки на земле, растрескавшейся от молний.
— ...Обда Климэн Ченара!
Открытые ворота города. Все качается.
— Высшие силы, да он ведь живой!
— А надолго ли?..
— Крокозябры знают...
— Но что-то можно сделать?
— Подождать.
— И все? Нельзя просто ждать, надо помочь ему!
— Мальчик мой дорогой! Его ударило такой мощью, какой прежде мы и вообразить не могли. И если спустя час он еще кое-как дышит, то все в руках высших сил. Пусть, вон, обда попросит. Девочка моя, в черте города есть маленькое капище. Как освободишься, неплохо бы туда сходить.
— Дела подождут, идем сейчас. И я не девочка.
— На мальчика ты вовсе не похожа. Девочка моя, у тебя усталый вид. После капища — немедленно в постель! Голову надо открутить тому, кто следит за твоим распорядком дня!
— Некому откручивать.
— И очень плохо! Потому что в твоем возрасте надо высыпаться и каждый день хорошо обедать, иначе в итоге наша золотая родина будет иметь вместо обды полусонную шкилету. Ты знаешь, что такое шкилета? Если не перестанешь пренебрегать ночным сном, однажды она поглядит на тебя из зеркала!..
Тенька открыл глаза. Реальность никуда не уплывала, бахрома не лезла, и даже голова почти не болела.
Комната была просторная, светлая. А ткань на стенах — голубая, с желтыми узорами. На кровати — теплое стеганое одеяло. Рядом с кроватью два стула и столик, на нем оплывшая свеча. Сейчас день, и она не горит. В окно светит солнце, а еще видно несколько городских крыш. Наверное, там красивый вид, но, чтобы им полюбоваться, надо встать и подойти ближе. Это шагов пять. До двери больше — около десяти.
Тенька сел. Потом спустил ноги вниз, на темный дощатый пол. Доски самую малость расплывались перед глазами, но можно не обращать внимания. Тем более, бахрома ниоткуда не лезет.
— Это что еще за самодеятельность! — строго раздалось от двери.
Тенька обернулся и увидел, как в комнату входит смутно знакомая сударыня средних лет в простом сером сарафане и с двумя длинными туго заплетенными косами. Сударыня несла в руках таз, в котором мелодично плескала вода. Тенька понял, что хочет пить.
— Неужто очнулось наше юное дарование? — весело, но по-прежнему строго поинтересовалась сударыня, ставя таз на один из стульев. — Ложись, рано еще козлом скакать. Сколько пальцев видишь?
— Четыре, — вздохнул Тенька, нехотя залезая обратно под одеяло. — А который час?
— Семь вечера, закат в разгаре.
Тенька покосился на окно, пока недосягаемое. Да, пожалуй, вечер.
— Это ведь Фирондо?
— Он самый. Прошло две с лишним недели, — сударыня подсела на кровать, деловито задрала ему сорочку, одну ладонь положила на грудь, другую на лоб, по-колдовски прищурила глаза и сосредоточенно замолчала.
Тенька тоже прищурился, надеясь рассмотреть, чего с ним такое интересненькое делают.
Сударыня сердито дернула его за нос.
— Не подглядывай! Мешаешь.
Пришлось сидеть молча. Как показалось Теньке — не меньше получаса. Затем сударыня сообщила, что случай совершенно безнадежный, но если Тенька до сих пор жив и даже вроде бы при памяти, то шансы есть. Сейчас надо умыться, поужинать и заснуть. А если она еще раз увидит юное дарование, самовольно порывающимся встать, то ему влетит так, что никаким молниям не снилось.
Тенька рассудил, что лучше не рисковать. Тем более, покормят, а то есть тоже хочется.
* * *
— Никогда не мог представить тебя в роли спасителя отечества! — с чувством признался Гера.
— Я на него и не похож, — фыркнул Тенька, полулежа на подушках. — Спасители отечества — они вроде тебя: высокие, с правдой в глазах и пламенными речами на языке.
— Скромничаешь! — отмахнулся Гера. — Ты знаешь, что ваш с Эдамором Кареем свиток отдали в городской архив как исторический документ?
— С точки зрения теории колдовства он и правда интересненький, — согласился Тенька, беря из миски на коленях очередной пряник. Эти пряники, а также печенье, баранки, сушеные фрукты, пирожки и прочая снедь последние три дня появлялись у его кровати в огромных количествах, и даже строгая сударыня не могла точно сказать, откуда они берутся.
— Очнись, какая наука! Никто не смог прочитать, чего там написано, поэтому в архив сдали с пометкой "подлинник договора колдунов под Фирондо, такой-то год от сотворения мира, первый год от правления обды Климэн". Имена и фамилии колдунов прилагаются.
— Во дают, — впечатлился Тенька. — А почему Эдамор Карей им ничего не объяснил?
— Его ведь не было в городе... ах, да, ты же все пропустил. За эти три недели произошло столько событий, что на целый учебник истории хватит! Эдамор Карей оказался очень неглупым человеком. Когда ты упал, он понял, что если ничего не сделать, начнется страшная бойня, в которой он уже не знал, какую сторону принять.
— Как это не знал? — удивился Тенька. — Он ведь сам мне тогда сказал, что поверил в Климу.
— Мало ли, что он тебе говорил, — пожал плечами Гера. — Но после сдачи Фирондо Эдамор Карей ходил за Климой как привязанный и тщательно высматривал, в чем же тут подвох. Хвала высшим силам, не нашел. Кажется, он только теперь начинает в полной мере осознавать, что обда вернулась. А тогда Климе порядком надоело его внимание, и она услала Эдамора Карея на границу, организовывать ловушку для орденских войск. А поскольку твой кумир не умеет пользоваться доской, с ним полетел я.
— Дай угадаю: наша злокозненная обда велела тебе склонить Эдамора Карея на свою сторону.
Гера кивнул.
— Мы вернулись на той неделе, а Фирондо уже не узнать. Помнишь, как ожил Редим? Очень похоже. Фиолетовые флаги сняли и унесли в архив, а взамен оттуда же достали древние золотые. Все бегают, суетятся, торгуют, готовятся к большому походу на Орден. В воротах заторы, в небе соколы с письмами. Ведская дума во главе с Сефинтопалой вовсе на ушах стоит.
