— У тебя люди надежные?
— Всякие. Только им и знать ничего не нужно заранее. Завтра на рассвете шепну тихонько, кому надо.
И не прощаясь, на цыпочках ушел в темноту коридора.
Один есть. Ненадежный, продажный, жадный и возможно трусливый, но знает тут все ходы-выходы. К тому же, как ни крути — не виллан, а воин, всю жизнь при оружии, что немаловажно.
Прятаться Роберт не стал: протопал по галерее, спустился вниз, миновал зал и толкнул дверь. Монаха уже не было — испарился. На ступенях крыльца бывший граф Парижский задержался. После сыроѓго пропитанного каминным угаром помещения, дышалось по-особому. Он с удовольствие вдохнул чистый, прохладный осенний возѓдух.
Коней на коновязи прибавилось. Особо выделялся тонкоѓногий каурый жеребец небольшого роста с изящной сухой головой и коротким крупом. Нездешняя лошадка. Местные, все больше гнедые, тяжело переступали рядом мускулистыми ногами. Вилланы и рабы суетились во дворе: один сбрасыѓвал сено с воза. Двое других ладили что-то деревянное, в сумерках не разглядеть. Не виселица — и то ладно. Между амбарами сновали женщины.
Когда те трое показались из-за угла здания, Роберт не заметил, был занят изучением надвратных башенок, а главным образом подсчетом стражи на них. Но стоило ему повернуть голову, средний крутанулся на пятках, и, крикнув что-то товарищам, исчез за углом. Только короткий плащ натянутый на одно плечо мелькнул в воздухе нездешним, алым языком. Двое оставшихся прошли в дверь, недобро кося в сторону Роберта, но впрочем, молча.
Ворота по вечернему времени закрывали. Створки стискивали пурпурный закат, пока от него ни осталась тоненькая горящая полоска, потом волосок, потом... тьма. За воротами вместе с холодной вечерней зарей остался мир.
Роберту остро захотелось туда: на волю, в свободные, наполненные ветром поля; в лес, устланный разноцветным ковром палых листьев; от испитых злобных лиц, от интриги, которая может привести к концу совсем не героическому, и, конечно, очень страшному; от слез Анны; от надежды, которая нет-нет да начинала теплиться в обведенных темными кругами, дымчато-синих глазах.
Кресты с распятыми на них рабами вдоль дороги... Когда он собирался бежать из сирийской каменоломни, не пустили именно эти кресты. Обречь другого на смерть, в сущности, просто... но невозможно. Для него во всяком случае. Плохо или хорошо, но изменить собственным поѓнятиям чести он не мог. Даже там, в толпе грязных, отупевших, чужих до последнего вздоха людей.
Роберт в последний раз посмотрел на глухие черные створки, отгородившие его от заката.
— Наш друг решил отказаться от добровольного затворничества? — раздался за спиной насмешливый голос монаха.
— Дозор, посланный по окрестностям, прибыл ни с чем? Я не привел с собой отряд спрятанный до поры в кустах? — вопросом на вопрос ответил Роберт.
— Кто сказал, что дозор искал отряд? — насѓмешка из голоса доброго брата исчезла. — Люди ездили по своим делам.
Ах, какие мы высокомерные и уверенные в себе! Роберту захотелось влепить этой сволочи хорошую оплеуху, чтобы и спесь сбить, и напомнить, кто есть кто. Сдержался, конечно.
— Не кажется ли тебе, преподобный, что нам стоит поговорить начистоту?
— Может быть, может быть. Но чтобы я убедился в искренности твоих намерений, сын мой, ответь, что было в письме мужа к Анне?
Роберт шагнул вплотную к коричневой рясе и сгреб монаха за грудки:
— Пес шелудивый тебе сын! Запомнил?
Монах молчал. Роберт разжал хватку и продолжил, будто и не прерывался:
— В письме не было ничего, хоть сколько-то для тебя интересного. Последнее прости, если хочешь, родной душе.
— Тогда почему, сы... рыцарь, она кинула пергамент в огонь?
— Ты не понимаешь?
— Презрение? Наши грязные пальцы не должны коснуться свяѓтого. Не в ее положении заноситься, — из-под капюшона опять посѓлышалась насмешка.
— Ты и твоя подруга не раз указывали мне на ее беременность. Поверь, не намекни вы, я бы и сам это заметил и сопоставил. И давай закончим на том разговор о морали. Она, как мне кажется, интересует тебя еще в меньшей степени, нежели меня.
— Как сказать, как сказать. Я бы с удовольствием устроил дисѓпут на такую животрепещущую тему. Кроме тебя пригласил бы еще сумасшедшего капеллана, который сидит взаперти в своей келье. Это было бы замечательно...
— Ты отвлекся.
— Что ты можешь предложить за жизнь своей беременной подружѓки?
Роберт в очередной раз пропустил подначку мимо ушей:
— Золото.
— Его у тебя нет.
— Оно зарыто в лесу.
— Значит обмен?
— Да.
— Анна против монет?
— Анна и Филипп.
— Его нет в замке.
— Анна и Филипп.
— А не проще ли растянуть тебя на каминной решетке и слегка поджарить? В таком положении люди обычно легко сознаются где, что зарыто. Даже если зарыли не они, и никакого клада вообще нет.
— Вот и будешь до конца дней мотыжить округу. То-то вилланы посмеются.
Монах дернулся.
— Еще проще, — прошипел он из-под капюшона, — растянуть над огнем беременную хозяйку замка или ее сына.
— А теперь представь, как я стану тебе объяснять: десять шагов от старой осины, копать у черного камня...
Брат Петр замолчал на некоторое время: должно быть, сообразил, что такие вещи можно показать только на месте. Искать по окрестным лесам черный камень у осины — всей жизни не хватит.
— Мне надо подумать.
— Конечно, только помни: давить на меня или пугать беспоѓлезно.
Темная фигура убрела к донжону. Роберт постоял еще немного, подышал холодным, смешанным со светом звезд воздухом и пошел к себе.
Зал тонул в полумраке. В камине вяло вскидывались и опаѓдали бледные язычки пламени. Дым космами плавал в воздухе. На четвеѓреньках у камина стоял истопник, и, что есть силы, раздувал огонь.
В темноте кто-то копошился, с поварни тянуло запахом несвежего вываренного мяса, пряностей и кислятины.
Полоска заката осталась в неимоверной дали.
Он уже сворачивал к лестнице, когда из темноты позвал тихий женский голос:
— Роберт.
В первый момент он решил, что померещилось, но из сумрака выступила знакомая фигура с распущенными волосами и бледным лицом.
— Я давно жду тебя здесь, — прошептала Герберга.
— Что угодно благородной даме?
— Поговорить.
— Говори.
— Здесь много чужих ушей. Пойдем ко мне, — может, она действительно волновалась, может, нет, но голос дрожал. Роберт не долго колебался:
— Веди.
Покои, куда женщина привела Роберта, разительно отличались от всех остальных в замке. Ярко полыхавший камин освещал уютную продолговатую комнату с гобеленами. Нога стуѓпала не по камню или привычному тростнику, на полу вплотную друг к другу лежали несколько восточных ковров. Звук шагов тонул в их мягѓком ворсе. Сундуки, столики, поставцы, золоченый подсвечник, чеканное восточное блюдо... Повидай Роберт меньше, глаза бы разбежались.
Но ковры кто-то безобразно извозил. Почти сплошь по ним расползлись жирные пятна. Во многих местах к драгоценному ворсу пристали раздавленные заѓсохшие куски и мусор. Клочья собачьей шерсти порхали по углам невеѓсомыми клубками. Черепки разбитого кувшина, заметенные под ковер, противно хрустнули под подошвой. Огромная кровать под балдахином, с напоѓловину оборванным бархатным пологом, больше походила на развороченную берлогу.
Надо было обобрать весь замок и стаскать все добро в одно место, чтобы загадить, поломать и осквернить? Впрочем, ничего другого он и не ожидал. Но одно дело предполагать, другое — видеть.
Женщина не торопилась. Сбросив теплый плащ прямо на грязный пол, она прошла к камину, встала лицом к пламени и, низко опусѓтив голову, протянула к огню озябшие руки. Плечи вздрагивали, будто она давилась рыданиями.
Роберт молчал. Сама звала, сама пусть и начинает. А если и дальше намерена, изображать молчаливую скорбь в надежде, что заезжий рыцарь проникнется и присягнет слабой женщине, Роберт просто уйдет.
Стоять надоело, и он присел на сундук, выдвинутый почти на середину комнаты. Крышка скрипнула. Женщина обернулась. В первое мгновение ей не удалось скрыть досады: как! мужчина, которого привели в альков, безмолвно наблюдает рыѓдания женщины? Он и пальцем не пошевелил, чтобы ее утешить? Но лицо тотчас приобрело страдальческое выражение, очи потупились,
— Рыцарь! Мне грозит страшная опасность.
— Какая? — тон у освободителя, будто курицу на рынѓке выбирает.
— Смерть!
— Она всем грозит. В смысле — все там будем.
— Не смейся, жестокий воин. Меня могут убить в любой момент.
— Кто?
— Монах, капитан, Лупо. Любой из них. Каждый только и дуѓмает, как получить деньги и разделаться с остальными. Увы, я самое слабое звено. Меня убьют первой.
— А я думал, меня.
— О, нет. Тебя будут беречь как зеницу ока. Никто не знает, где ты спрятал золото. А если покажешь, станут следить, вдруг часть утаил.
Тебе-то откуда известно, про якобы зарытые сокровища? — подумал Роберт. Я говорил об этом только с добрым братом Петром.
— Я предложил твоим людям обмен: Анна и маленький Филипп против золота.
— Несчастный! — она заломила руки. — Тебя обманут. Заберут все и лишат жизни. А потом, тот, кто заграбастает, козну разделается с остальными.
Что-то знакомое было в ее жестах, в картинной несколько позе, в низком звучном голосе. Роберт прикрыл глаза, делая вид, что обдумывает сказанное.
... раскаленные за день камни мостовой. Факела по кругу. Сцена из двух сцепленных повозок... жонглеры.
Бродячие артисты кривлялись, размалеванными лицами. По сцене скакали герои с огромными носами и, такими же огромными, натягивающими штаны, мужскими причиндалами. Ненастоящая одежда, ненастоящие страсти...
Он поднял глаза и посмотрел прямо в лицо девки. Комедиантка! Удравшая из труппы и возомнившая себя невесть кем, жонглерка! Глупая жестокая тварь.
— Чего же ты хочешь от меня? — слова давались Роберту с трудом.
Женщина истолковала это по-своему. Порывисто шагнув к рыцарю, она простерла руки:
— Хочу быть твоей! С самого начала, с твоего приезда. Уверенна, ты хочешь того же. А потом мы убежим. Мы спрячемся. И все золото будет наше.
Хитрая застежка, скреплявшая половинки блио под грудью, разлетелась от одного прикосновения. Платье последовало за плащом на пол. Следом скользнула туника. Роберт отшатнулся, когда его обдало запахом давно не мытого тела.
Герберга наступала, норовя ухватить его за шею. Мелко вздрагивала отѓвислая, совсем не девичья грудь, трясся дряблый живот. Еще миг, и из ее объятий надо будет выдираться силой. Не доводя до драки, Роберт со всей возможной сноровкой поднырнул под расставленные руки, и хлопнул дверью.
На замок Барн пала глухая ночь. Вилланы в деревне давно забиѓлись в свои лачуги. Сервы в замке, расползлись по щелям. Только в большой зале ярко горели десятки факелов, бегали служанѓки, да стояли кучками мужчины с оружием.
За Робертом и Гаретом послали. Их еще ни разу не пригѓлашали к столу. И вот — милость снизошла.
Роберт прикидывал: идти, не идти. Выходило, как ни крутись, идти придется. Сегодня за столом должны собраться все участники затянувшейся пьесы. Актеры и актерки. А там и автор пожалует — сатана собственной персоной.
Женщин отправили в коморку Бины. На ее двери, как и на входной, имелся засов. Не весть какая защита, но все-таки лучше чем ничего.
Оба, Роберт и Гарет спустились к столу в полном вооружении. Плевать на этикет. В свинарнике не до куртуазности, на ратном поле не до консон.
За столом уже во всю распоряжалась принаряженная Герберга. Из-под вишневого тонкого блио выглядывала палевая туника. В ушах, на голове, на шее тускло светили желтым и поигрывали камнями украшения. Серьги, диадема, ожерелье — все тяжелое, яркое. Брала бы себе побрякушки и удирала, так нет, хочет почувствовать себя хозяйкой замка, благородной госпожой; иметь право и власть.
Взгляд зацепился за знакомую вещицу. У края выреза к ткани была прикреплена массивная подвеска. Кроваво отсверкивал овал из рубинов и золотых завитков, ниже спускались остро сияющие алмазные нитки. Сестра этой подвески покоилась в мешочке на груди Роберта.
Вот значит, в каких пьесах мы играем! Одной власти оказалось мало. Крови возжаждала!
Сожженные усадьбы в Критьене, родственники Тиссы, Теобальт-Марк... Сам собой всплыл сегодняшний разговор в алькове. Роберта передернуло. А за волной отвращения пришло: он убьет эту женщину. Еще вчера, еще миг назад не смог бы. Сейчас сможет.
Гости между тем рассаживались. Пир, однако, начинался без приѓвычной шумной непринужденности. Ни шуток, ни пьяных выкриков. Сидели как на поминках.
Не претендуя на почетные места, Роберт с Гаретом устроились с краю у последнего стола. Отсюда, кстати, было рукой подать до лестницы, да и до выхода во двор тоже.
Веселье все никак не разгоралось. Пили и ели тихо. К вину прикладывались только 'хозяева'. Гости пощипали лепешку, Гарет обглодал куриную ногу, Роберт отломил пирога, понюхал, но отложил — не понравилось.
Кого-то или чего-то ждали. Может итальянца? Новых людей за стоѓлом Роберт отметил и запомнил. Но ни один из них не подходил под описание Лупо.
— Эй, ты! — крикнула Герберга.
Не без удивления Роберт отметил, что она успела изрядно выпить. То есть так, что еле ворочала языком.
— Эй! — Подбежала служанка. — Отнеси кувшин гостям. Пейте! Или вы брезгуете нашим угощением?
Ни к чему было так суетиться, обращать на себя внимание. Подѓсунули бы тихонько ковшичек...
Пуганая ворона куста боится. Может, в вине ничего и не было, но даже под пыткой Роберт отказался бы принять угощение из чужих ненадежных рук.
К ним подошла растрепанная с синяком под глазом худенькая деѓвочка. Кувшин в руках подрагивал. Служанка быстро сунула его на край стола и ретировалась.
— Пейте! — голос дамы Герберги гулял под сводами зала как вороний грай.
Гарет послушно протянул руку к кувшину, но толи тот стоял неровно, толи кто-то неосторожный пнул ножку шаткого стола, хрупкий сосуд, качнувшись, опрокинулся на пол. Далеко в стороны разлетелись осколки и брызги.
— Растяпа! — пьяно взревела Герберга.
Скандала, однако, не получилось. Рзборке помешали. В дверь со двора ворвался воин и сходу, пробежав до середины залы, крикнул:
— Герик убит!
Часть сидящих за столом вскочили с некоторой даже поспешностью, как показалось Роберту. Другие остались сидеть. Известие ошеломило. Герберга непрерывно орала, да и остальные не молчали. Кто, что, в шуме не разобрать.
Роберт и Гарет, встав спиной к спине, начали тихо отступать от стола. На лестнице показались трое разбойников с мечами наголо.
— Уходим в дверь,
Не очень торопясь, Роберт и Гарет двинулись к выходу. Так бы и ушли в суматохе, если бы ни монах.
— Смотрите! — его голос перекрыл общий гвалт. — Они удирают. Это они убили капитана. Хватайте их!
Стало не до чинного отступления. Рывком, в несколько длинных прыжков оба оказались у двери. Против опасения, засады с той стороны не оказалось.
