— Но, мадам... — фрейлина многозначительно кивнула на служанок.
— Ах, оставь эти предосторожности! — вскричала Мария с некоторым раздражением. — Чего мне бояться? Меня и так держат здесь на положении пленницы — даже на верховую прогулку я должна испрашивать особое разрешение у сэра Эмиаса, а он, можешь не сомневаться, обязательно ставит об этом в известность Лондон. Мой бог, сколько хлопот из-за всеми покинутой королевы! Впрочем, это доказывает, что моя незаконнорожденная кузина понимает, какой грех она совершает. В моём роду сорок поколений королей и королев, а она — дочь женщины самого низкого происхождения. Если бы Анна Болейн не запрыгнула в постель к королю Генриху, кто бы сейчас помнил об этой Анне? Она совратила Генриха, она совратила страну; она была блудницей и еретичкой. Хорошая мать у нынешней правительницы Англии! Дочь греха, рожденная в грехе, несущая на себе проклятие греха — вот кто такая Елизавета!
— Но, мадам...
— Я знаю, что ты хочешь сказать, Бесс. Надо быть милосердными и прощать своим врагам зло, которое они нам причинили. Я прощаю и молю Господа, чтобы Он тоже простил их, — Мария подняла глаза ввысь, — однако я не монахиня и не давала обет отречения от мирской жизни. Имею я право хотя бы высказаться?.. Боже мой, что у меня на голове! — воскликнула она, искоса взглянув на себя в зеркало. — Елизавета так скупа, что мой штат сократили до неприличия: вместо нормального парикмахера ко мне приставили какого-то деревенского цирюльника. Ты поможешь мне, Бесс, убрать волосы под шляпу?
— Конечно, мадам. У вас чудесные волосы, — фрейлина отступила немного назад, пропуская служанку, которая несла сапожки для верховой езды. — Вы такая красивая женщина, — мужчины, наверно, всегда преклонялись перед вами.
— Нет, нет, другие сапоги! Эти на два тона отличаются по цвету от платья, их нельзя надеть, — сказала Мария служанке. — Да, у меня было немало поклонников, — улыбнулась она фрейлине. — Во Франции из-за меня дрались на дуэлях; Пьер Ронсар, величайший из поэтов, посвящал мне стихи, его друг дю Белле написал в мою честь восторженную оду:
Чтобы, как в зеркале, обвораживая нас,
Явить нам в женщине величие богини,
Жар сердца, блеск ума, вкус, прелесть форм и линий,
Вас людям небеса послали в добрый час.
Природа, захотев очаровать наш глаз
И лучшее затмить, что видел мир доныне,
Так много совершенств собрав в одной картине,
Все мастерство свое вложила щедро в вас.
Творя ваш светлый дух, бог превзошел себя.
Искусства к вам пришли, гармонию любя,
Ваш облик завершить, прекрасный от природы,
И музой дар певца мне дан лишь для того,
Чтоб сразу в вас одной, на то не тратя годы,
Воспел я небеса, природу, мастерство.
Моя мама и Гизы, её братья, были снисходительны ко мне; мой первый муж, король Франциск, был не ревнив. Бедняжка, он был слаб здоровьем, и Господь отмерил ему неполных семнадцать лет жизни, — а я стала вдовой в свои восемнадцать... Ах, Франция, как славно мне там жилось, это были лучшие мои годы! Когда я уезжала, Ронсар подарил мне стихотворение на прощание:
Как может петь поэт, когда, полны печали,
Узнав про ваш отъезд, и музы замолчали?
Всему прекрасному приходит свой черед,
Весна умчится прочь, и лилия умрет.
Так ваша красота во Франции блистала
Но пробил час, и вдруг ее не стало,
Подобно молнии, исчезнувшей из глаз,
Лишь сожаление запечатлевшей в нас,
Лишь неизбывный след, чтоб в этой жизни бренной
Я верность сохранил принцессе несравненной.
Так ушла молодость и унесла с собой мою первую корону — корону Франции. А вскоре мне суждено было потерять ещё одну, шотландскую корону; есть ли на свете пример более несчастной королевы?
— Но в Шотландии вас встретили с восторгом, — поспешно произнесла Бесс, стараясь её утешить. — Матушка рассказывала мне, что вам устроили такую торжественную встречу, какой не знала наша страна.
— Да, встретили меня очень хорошо: народ ликовал, лорды клялись мне в вечной преданности, — язвительно усмехнулась Мария. — Увы, всего этого хватило ненадолго, — ликование народа вскоре сменилось недовольством, а "вечная преданность" лордов закончилась мятежами. Наши шотландцы горды, заносчивы и своенравны; они склонны к бунтам и драчливы, как петухи. Сам царь Соломон не смог бы примирить их, — они выступили бы и против него, будь он их королём. Я рождена повелевать, а не участвовать в потасовках; мои попытки навести порядок в стране привели к тому, что против меня ополчились даже союзники. К сожалению, мой второй муж, Генрих, был мне плохим помощником и окончательно запутал государственные дела.
— Вы имеете в виду лорда Дарнли? — переспросила Бесс, вздрогнув.
— Генриха Стюарта, лорда Дарнли, — кивнула Мария. — А чего ты испугалась? Неужели в Шотландии до сих пор верят, что это я его убила? Отвечай, не бойся!
— Люди разное говорят, — неопределенно сказала Бесс.
— Не сомневаюсь. Склонность к злословию и сплетням — одно из главных качеств человеческой натуры, — Мария слегка прищурилась, чтобы её мысль казалась убедительнее. — Сплетня рождается из маленького зёрнышка, а вырастает в большое развесистое дерево. Каждый может насладиться отдыхом в его тени, дотронуться до ствола и отломить ветку на память.
Но я любила Дарнли; я очень любила его. Он был высок, красив, силён, — женщины заглядывались на него, и мне он понравился с первой же встречи. Я вышла за него по любви, и он любил меня, можешь мне поверить, но его любовь питалась тщеславием и новизной, — когда же тщеславие было удовлетворено, а новизна пропала, он стал относиться ко мне как к своей вещи: удобной, полезной, но не интересной. Мужчины любят нас до тех пор, пока мы не принадлежим им. Они не могут вытерпеть свободу женщины, им нужно подчинить женщину себе, покорить её свободу, — но стоит им подчинить нас, мы становимся для них скучны, ибо что может быть интересного в том, что уже познано и покорено?
Моя кузина Елизавета отлично понимает это и потому избегает близости с мужчиной: она не хочет быть покорённой, она не хочет быть скучной, — она боится быть в конце концов отвергнутой. Елизавета предпочитает властвовать, а не покоряться, ей, должно быть, невыносима мысль о том, что какой-нибудь мужчина овладеет её телом, которое перестанет принадлежать ей одной, но сделается и его собственностью. Великая королева не может допустить такого позора, — презрительно засмеялась Мария — вот она и придумала себе роль девственницы, обручённой с Англией! А скрывается за этой игрой простой страх, — страх любви, настоящей, земной, бурной и безрассудной любви! Королева-девственница — обычная трусиха, которая не может преодолеть свой внутренний страх.
— Что вы застыли? — сказала Мария служанкам, которые слушали её, раскрыв рот. — Несите шляпку, замшевую, коричневую, с лентами и перьями. Перчатки тоже замшевые, с вышитыми на них цветами, — и подайте мне шкатулку с драгоценностями. На верховую прогулку я надену что-нибудь поскромнее: вот это ажурное колье с дымчатыми топазами, такие же серьги и перстни. Как ты считаешь, Бесс, это будет не слишком убого?
— О, нет, мадам! Это прекрасно! — воскликнула фрейлина. — Ваш наряд восхитителен; он подобран с таким вкусом, он вам так идёт.
— Благодарю, моя добрая Бесс, — улыбнулась Мария. — Помоги мне, пожалуйста, убрать волосы под шляпу... А вы ступайте, — прибавила она, обращаясь к служанкам, — и займитесь пока вышивкой. Я начала рисунок с деревьями и животными, — сделайте для него канву.
— Я любила Дарнли, — продолжала Мария, когда служанки ушли, — но не прошло и двух месяцев после свадьбы, как он стал пренебрегать мною. Ему доставляло удовольствие рассуждать в моём присутствии о глупости и никчёмности женщин; однажды за ужином он при гостях прочитал трактат о дурных свойствах женщин и при этом поглядывал на меня: "Среди имеющихся у женщин дурных свойств — девять дурных свойств причитаются им по праву. Во-первых, женщина по природе своей причиняет себе вред; во-вторых, женщина по природе своей весьма скупа; в-третьих, хотения их весьма внезапны; в-четвертых, сами чаяния их устремлены к дурному; в-пятых, они притворщицы. Опять же женщины известны своим вероломством, и поэтому женщина не может быть признана свидетелем при составлении завещания. Опять же женщина всегда делает обратное тому, что ей наказано сделать. Опять же женщины охотно всем рассказывают и пересказывают свои же собственные брань и стыд. Опять же они лукавы и хитры.
Блаженный Августин говорил, что женщина — это животное, не имеющее ни двора, ни хлева; она мстительна, в ней вскармливается зло и начинаются все ссоры и все разногласия, от нее пролегает дорога ко всяческому беззаконию".
Кто-то из гостей возразил, что если женщина так дурна, то почему Христос являлся прежде всего женщинам? Дарнли ответил, что Христос явился женщинам, потому что знал об их болтливости, а Ему надо было поскорее возвестить всем о своём воскресении.
Я не выдержала и напомнила Дарнли изречения отцов церкви: "Женщина выше мужчины, а именно, — материально: Адам был создан из глины, а Ева — из ребра Адама, то есть из человеческой плоти, а не из грязи. Из-за места: Адам был создан вне рая, а Ева в раю. Из-за зачатия: женщина зачала Бога, а мужчина этого не мог. Из-за явления: Христос после смерти явился женщине, а именно — Магдалине. Из-за вознесения: женщина воспарила над хором ангелов, а именно — благодатная Мария.
Женщина — это не бесполезное повторение мужчины, а зачарованное место, где осуществляется живая связь человека и Бога. Исчезни она, и мужчины останутся одни, чужестранцы в ледяном пустынном мире. Женщина — сама земля, вознесенная к вершинам жизни, земля, ставшая ощутимой и радостной; а без нее земля для человека нема и мертва. Господь добр, ибо даровал мужчинам женщину. Возблагодарим Господа за то, что он сотворил женщину".
Выслушав это, Дарнли фыркнул и ушёл из-за стола.
Когда я была на сносях, он вообще перестал относиться ко мне как к женщине: беременность проходила тяжело, а он был равнодушен к моим мучениям и говорил, что подобно тому, как грушевое дерево принадлежит владельцу груш, женщина есть собственность мужчины, коему она приносит детей.
Где мне было искать утешения? Я был так одинока среди надменных лордов, которые думали исключительно о собственных интересах, плели интриги и доносили друг на друга. Однако вскоре к нашему двору приехал молодой итальянец, получивший образование в Падуе и искавший себе достойного места. Он был честен, умен, прямодушен, и, надо признаться, очень недурен собой. Риччи понравился мне, я сделала его своим секретарём; с ним я отдыхала душой, он искренне сочувствовал мне, — и как-то незаметно мы сделались очень близки.
Дарнли пришёл в бешенство, когда узнал об этом. Он был болезненно ревнив и не мог перенести, чтобы кто-то "оскорбил его честь", как он выражался. Не забывай, Бесс, что он считал меня своей вещью, а вещь не может обладать чувствами — её удел всецело принадлежать своему хозяину. Ничем не ограничивая свою свободу, Дарнли не желал признать за мною этого права хотя бы в малой части.
Развязка была ужасной, — боже мой, эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами! — Мария вытерла внезапно выступившие слезы. — Дарнли вместе со своими приспешниками ворвался ко мне в комнату, когда там был Риччи. Они набросились на бедного юношу, как стая волков; они с таким остервенением кромсали, били и кололи его, что не могли остановиться даже тогда, когда он уже не подавал признаков жизни.
Здесь же, на месте убийства, Дарнли потребовал от меня значительных уступок в управлении страной: он хотел стать полновластным правителем, оттеснив меня в сторону. Не знаю как, но я нашла в себе силы отказать ему во всём; он ничего не добился от меня и ушёл, скрежеща зубами, осыпая меня проклятьями и желая мне всяческого зла.
Если до этого момента у меня и оставалось привязанность к нему как к мужу, то теперь в моей душе жила лишь ненависть. Грубый, жестокий и тщеславный, бездарный помощник в делах, человек, который не любил меня и которого я не любила, — что я ещё могла чувствовать к нему? Но я не убивала его, — нет, нет, Бог свидетель! — перекрестилась Мария. — Если меня можно в чём-то упрекнуть, то в бездействии: я ждала, пока Дарнли сам подготовит свою гибель. Ждать пришлось недолго: в результате его политики меньше чем через год все шотландские лорды молили Господа, чтобы Он избавил их от моего мужа. Кто-то составил против него заговор — обычная вещь в Шотландии — и его убили.
В убийстве наши лорды, — а вслед за ними и чернь — обвинили меня. Глупцы, если бы я замыслила убийство, я бы сделала это так, чтобы на меня не пали подозрения, — с презрением заметила Мария. — Ну, подумай сама, Бесс, зачем мне надо было вызывать Дарнли на встречу в дом, в котором его в ту же ночь взорвали? Устроить такую ловушку — значило заведомо дать повод для обвинений против меня, что в нашей мятежной стране было чревато тяжелыми последствиями. Я действительно встречалась с Дарнли накануне его гибели, но исключительно для того чтобы поговорить о судьбе нашего маленького сына Якова. Уехав из дворца после убийства Риччи, мой муж не желал видеть сына, — хуже того, он интриговал против него, восхотев объявить себя моим наследником вместо Якова. Я пыталась образумить Дарнли, — вот и вся моя вина; могла ли я предугадать, что злоумышленникам станет известно о нашей встрече и они захотят воспользоваться ею для расправы над моим мужем? Скажу тебе больше, — узнав о гибели Дарнли, я проплакала целый день. Казалось бы, что мне его жалеть, он причинил мне так много зла, — а вот, проплакала! Как верно говорил древний мудрец: "Быть женщиной — это что-то настолько странное, настолько смешанное и сложное, что ни одно определение не может этого выразить, а если употребить все те многочисленные определения, которые хочется употребить, они будут настолько противоречивы, что выдержать это под силу лишь женщине". Пусть Господь простит Дарнли и дарует ему Царствие Небесное, а я давно всё простила!
— Ну, как шляпка? Не свалится? — спросила она фрейлину.
— Нет, мадам. Я закрепила её шпильками, — успокоила её Бесс.
— Отлично, — Мария постояла перед зеркалом и поправила ленту на шляпе. — Что же, можно ехать... Да, шотландскую корону я потеряла, как потеряла французскую, — и снова причиной была смерть моего мужа. Нашим лордам дай лишь повод взбунтовать народ и поднять его против королевской власти — они своего не упустят. Шотландия восстала против меня через месяц после гибели Дарнли; в отчаянии, оставшись совсем одна, я вышла замуж за графа Ботвелла. Ты спросишь, кто он? Это был мужчина, который поддержал меня в трудную минуту, не предал, когда все другие разбежались. Но, увы, будучи очень благородным человеком, граф не обладал никакими другими достоинствами. Войско, которое он собрал, разбежалось при первой же встрече с противником, а еще через месяц нас выгнали из последнего пристанища в Шотландии. Я отрекалась от престола в пользу сына, которого с тех пор не видела, — Мария не смогла сдержать тяжкого вздоха. — Граф Ботвелл был изгнан из страны и тоже навсегда исчез из моей жизни. У меня осталась корона Англии, на которую я имею больше прав, чем незаконнорожденная Елизавета, но именно поэтому моя кузина дала мне здесь убежище: ей спокойнее, когда я нахожусь в её власти и под наблюдением. Вот я и томлюсь в этом старом замке, и неизвестно, что ждёт меня впереди.
