Корад, еще раз посмотрел вокруг, не хотелось бы, когда все закончится, упасть виском на камень. Мысленное прямое послание, одна из самых сложных техник магии, и очень затратная в энергетическом плане, она отберет столько сил, что ему потом придется несколько часов отлеживаться. Поэтому, эта процедура используется магами крайне редко, гораздо проще отправить послание обычным путем — с посыльным. А для безопасности можно сделать так, что этот почтальон даже не будет знать, что он делает и зачем по-настоящему едет куда-то. Хотя самый лучший способ доставки информации, как учил когда-то Корада его наставник, это встретиться с адресатом самому и передать, что надо с глазу на глаз.
Больше тянуть нельзя, решил он, повернулся на восток, расслабился и начал концентрироваться. Если бы кто-то подошел к нему сейчас, наверняка, подумал бы, что этот человек уже давно мертв. Телесная жизнь полностью покинула его — сердце билось очень медленно, редкими толчками двигая загустевшую кровь. Глаза были пусты и, словно смотрели внутрь себя. Всю энергию организм отдал мозгу, чтобы тот мог выполнить задуманное.
Через две или три минуты, Корад рухнул на землю, словно действительно умер. Но еще через полчаса, он застонал и зашевелился, мертвое восковое лицо исказила боль, но зато белизна начала уходить, уступая место слабому еще румянцу. Еще через некоторое время, Корад сел, осмотрелся и, наконец, в его глазах появилось осмысленное выражение — он вернулся в реальный мир. Еще слабый, маг тяжело поднялся и медленно побрел к лагерю. Теперь, пока не начнет действовать Саафат, у него одна задача, следовать за орками куда бы они не направились.
Еще через час, сборный отряд разномастных воинов, ехал по степи по следам лошадей орков. Никто из них, даже остроглазые эльфы не заметили, что кроме их отряда, орков преследует еще одно живое существо — почти сливаясь с желтой травой, по степи скользила необычайно крупная самка дикого кота-манула. Она, не останавливаясь мчалась по следу орды, и лишь иногда на ходу фыркала и трясла головой, когда улавливала запах волка-оборотня. Запах попадался не часто, потому что волк бежал впереди войска, и лошади орков затаптывали его следы.
По осенней степи, пригибаясь к самой шее невысокой лошади, летел всадник. Он мчался напрямую, следуя, по одному ему известным знакам, невидимым для чужаков же в этой однообразной равнине. Всадник торопился — надо было срочно доставить в племя тревожную весть: в свободной степи появились враги. Кочевники считали врагом любое разумное существо, появившееся в их доме — бескрайней ковыльной степи.
Через пару часов молодой воин — вряд ли ему минуло четырнадцать, но у степняков, любой кто без посторонней помощи мог держаться на лошади, считался воином — соскочил с коня у временной коновязи в центре лагеря. Он хотел сразу броситься в круглую палатку, выделявшуюся среди остальных своими размерами, но под укоризненным взглядом седого сморщенного старика, сконфузился и занялся сначала конем. Старик неодобрительно покачал головой — молодежь совсем испортилась, считают, что может быть что-то важнее лошади. Однако, увидев, что юноша привязал коня и вытерев, накрыл походной попоной, он отвернулся и опять стал смотреть в огонь небольшого костра, иногда вытирая слезившиеся глаза.
Как ни торопился юный воин донести до вождя свою новость, как ни распирало его желание рассказать про чужаков, он понимал, что старик прав — кочевник без лошади, это не кочевник. Лошадь для сынов степи это все — средство передвижения, еда, кров, дрова для костра и еще многое другое. Ребенок еще не умеет ходить, когда его усаживают на лошадь, и в последний путь его тоже отвозит его конь. Умершего садят на его коня и гонят животное в степь, где его мертвый хозяин упадет на землю, там и заберут его душу бессмертные боги на огненных конях. А тело растащат лисы и птицы.
Закончив то, что должно, паренек уже степенным шагом направился к палатке вождя. Она только величиной отличалась от остальных палаток лагеря, остальное убранство было точно таким же как в других жилищах. Простота царила во всем — кочевники, по сравнению с остальными расами, до сих пор оставались детьми. Простодушные, бесхитростные и жестокие — как все дети.
Никакой охраны у шатра не было, воин подошел к входу и, на несколько мгновений прислушался. То, что он там услышал, заставило его детское лицо вспыхнуть — за лошадиной шкурой, завешивающей вход, слышались стоны и счастливые голоса мужчины и женщины. Однако, тянуть больше было нельзя и он, согласно обычаю, прокричал приветствие. В шатре замолчали, потом недовольный мужской голос приказал:
— Заходи, Кьенык.
Мальчик шагнул и протянул руку чтобы откинуть шкуру, однако не успел, полог раскрылся и оттуда появилась новая молодая жена вождя. Она смущенно отвела глаза и проскользнула мимо гонца. При взгляде на нее Кьенык опять порозовел — девушка была очень красива, но необычно, совсем не так как местные девушки.
— Ну, где ты там?
Юноша, несмотря на возраст, понимал раздражение вождя, он прекрасно осознавал, чем занималась в шатре эта пара — в племени все на виду: и любовь, и рождение, и смерть.
— Я здесь, Шаху, — заторопился гонец. — Я принес плохую весть.
Выслушав рассказ, вождь повел себя совсем не так, как ожидал Кьенык — Шаху совсем не встревожился, наоборот он радостно возбудился.
— Ты зря считаешь это плохой вестью. Мы давно не охотились на настоящего зверя, и вот боги послали его к нам. Нам давно пора пополнить наши табуны новыми лошадьми. А зубастые пусть умрут.
— Но их слишком много! — мальчик подумал, что может быть вождь не понял его и опять начал объяснять. — Всадников там столько, что я не смог сосчитать. Намного больше, чем людей в нашем племени, и они все воины.
— Не переживай, Кьенык, — успокоил его вождь. — Для такого случая мы объявим общую охоту.
Общая охота! Юноша даже вскочил — значит война, он скоро встретится в битве с настоящим врагом. Теперь он не боялся, нет в мире такой силы, которая устоит против кочевников в их родном доме. Значит и эти клыкастые огромные воины, тоже падут, а их лошади пополнят табуны всех племен. А после битвы будет большой праздник, как всегда бывает после большой охоты. И, возможно, там родители выберут ему жену из другого племени. О том, что он может быть среди тех, кого отправят на лошади в последний путь, Кьенык не думал — молодость никогда не думает о смерти.
В степи давно не было настоящей войны, когда все враждующие племена объединяются против общего врага, и вот теперь этот день настал.
— Что мне делать дальше, Шаху?
— Езжай обратно к своему дозору. Следите за ними, надо знать, куда они направляются. Скоро я сам приеду посмотреть на нашу дичь.
Радан с состраданием посмотрел на детей и закусил губу. Хотя никто из них, не роптал и не плакал, даже девочки, но сразу было видно, что им очень плохо. Они осунулись и похудели, волосы у всех скатались, на лицах появились потеки грязи. Как ни странно, но Соболю казалось, что сейчас, после двух дней по желтеющей пустынной степи, дети хотя выглядели хуже, но в глазах их, наоборот, добавилось твердости. Особенно удивляла Марианна — девочка вела себя словно особа королевской крови, захваченная в плен. После того, как после ночного боя и появления новых орков, растаяла надежда на освобождение, она больше ни разу не всплакнула. Плотно сжав губы, и высоко подняв голову, девочка не обращала внимания на глумившихся над ними охранников. И, что самое странное — орки перестали приставать сначала к ней, а затем и к остальным.
Если взрослых, Радана или Алмаз, они не забывали хлестнуть плеткой, за каждую высказанную фразу, то детей после той ночи, ни разу не тронули. Девочкам теперь даже разрешали ходить по лагерю, правда под присмотром служки шамана. Сегодня девочка опять поразила — она начала успокаивать взрослых. Во время очередного привала она подошла к связанным Соболю и Алмаз, и начала утешать:
— Потерпите, милые, все равно мы скоро куда-нибудь приедем. А там вас обязательно развяжут. Все будет хорошо.
Радан переглянулся с Алмаз, та тоже удивленно покачала головой.
— Спасибо, Марианна, поддержку, — ответила полукровка. — Мы потерпим, но ты лучше приглядывай за Енек. Она самая маленькая, ей хуже всех.
— Я знаю, — серьезно ответила девочка. — Я все время за ней смотрю.
— Марианна, — Соболь попытался направить разговор в нужное русло. — Горзах слышит, что говорят орки. Может он слышал, куда нас везут?
— Я уже спрашивала. Орки сами не знают. Говорят, что знает только шаман. А разговаривать с Горзахом они не хотят, они больше не считают его орком.
Соболь и сам это заметил. Мальчишки все время были вместе, и отношение к ним было одинаковое, хотя один был из ненавидимых всеми эльфов, а другой их сородич.
— А он не слышал, почему нас не убивают? — вступила в разговор Алмаз. — Зачем мы им?
Марианна лишь отрицательно покачала головой.
— Нет. Об этом тоже никто не знает. Может только шаман.
Орк-охранник, задремавший у костра после еды, наконец заметил, что Марианна разговаривает со взрослыми. Он прикрикнул и хлестнул плеткой по земле, показывая, что ждет пленников, однако вставать не стал, поленился.
— Я пойду, — вскочила девочка. — А то вас опять изобьют.
Радан проводил девочку взглядом и повернулся к Алмаз:
— Похоже, мы им зачем-то нужны. Нас не убьют, пока не привезут в нужное место.
Говорил он тихо, стараясь, что бы орк у костра не услышал. Девушка отвечала также тихо:
— Я тоже так думаю. Хотя сначала решила, что это все из-за твоего пергамента.
— Я тоже так думал, — прошептал Корад. — Может, тот кто заказал нас, сам не знает про эту штуку. Разговорить бы шамана.
Орк опять прорычал, и сделал вид, что встает. Пленники замолчали и отвернулись друг от друга.
Радан действительно не понимал, почему у него не отобрали мешочек с артефактом. Ведь именно его, он посчитал главной целью охоты и нападения на них. Но орки, забравшие у него все — свою саблю он недавно видел у самого Борезги — не тронули спрятанный под рубахой мешочек. Почему это так, он не догадывался и понимал, что вряд ли узнает, пока их не привезут на место. Иногда он думал, что их захватили случайно — но тут же сам опровергал себя. Орки явно охотились на них, это доказывал весь ход событий.
Соболь вздохнул и, разминая, пошевелил связанными руками. Веревки растянулись и теперь уже не так сдавливали вены. 'Еще немного, и я привыкну все делать связанными руками', — усмехнулся он. Его внимание привлекло необычное оживление, вдруг начавшееся в лагере — орки сбивались в небольшие компании и что-то обсуждали. Потом все потянулись к центру, туда, где были костры командиров и шаманов. Радан опять пожалел, что не знает языка орков, но по общему эмоциональному настрою понял, что орки чем-то встревожены. Он не знал, что выехавшие на разведку воины принесли очень плохую весть — впереди по ходу движения тысячи, были найдены свежие следы лошадей и людей.
Оркам повезло, что в дозоре оказался воин до этого ходивший в поход на юге. Он и узнал следы — это были хозяева этих степей, вольные кочевники. Сами орки тоже были равнинными жителями, но их степи — с буйной высокой травой, были совсем не такими, как здешние — почти всегда желтые, с большими потрескавшимися от жары проплешинами солончаков. Иногда они встречались со своими соседями, и вынесли из этих встреч одно — лучше не связываться с этими дикими племенами.
Простодушные дикари реагировали всегда прямолинейно — на доброту добротой, а на зло еще большим злом. Их главное правило гласило — нельзя оставить неотомщенным причиненное зло. Поэтому месть занимала очень большое место в их жизни. Когда не было внешних врагов, они сводили счеты между племенами, иногда полностью вырезая какой-нибудь род, но, если появлялся обидчик из чужаков, тут же забывались собственные распри и начиналась война против общего врага. При этом до полного отмщения.
Оркам ничего не стоило раздавить этих воинственных наездников — мощь Орды была несравнима с силами диких племен — но для этого надо было сначала найти их и заставить биться. Они никогда не вступали в прямое столкновение с войском, а нападали, убивали, сколько могли и опять уносились вглубь своих выжженных степей, заманивая врага на верную смерть.
Однако в этих гиблых равнинах, кроме золота, одетого на воинах и женщинах племени, которые сражались не хуже воинов, нечего было захватывать, поэтому после двух-трех разведочных походов орки больше сюда не совались. Они просто сделали вид, что кочевников не существует, и направили все свое внимание на богатые земли эльфов и людей на западе.
В тысяче нашелся не один воин, знавший об этих дикарях, да и сам Борезга по праву приближенности к Хорузару, принявший командование над тысячей, тоже был наслышан про неприкасаемых кочевников. Тревоги добавил и шаман, Арагуз потребовал, чтобы никто не смел напасть на дикарей, даже случайно — иначе здесь, в их вотчине, степняки от них уже не отстанут. Он даже предложил план, задобрить кочевников, поднеся им богатые подарки. Это бы приносило им двойную выгоду, во-первых, кочевники не стали бы нападать, а во-вторых, они бы могли сопроводить орков до их цели.
Обо всем этом Радан не знал, ему хотелось думать, что тревога в стане орков вызвана действиями Корада. Он не хотел верить, что маг сдался, и больше ничего не будет предпринимать для их освобождения. Как и всем людям, ему очень хотелось жить, но впитанная с детства установка, что человек не должен ценить жизнь дороже чести, не разрешала ему думать только о себе. Он знал, что даже если случится чудо и вдруг освободят его одного, он не сможет уйти. Соболь не задумывался, почему он так поступает, просто по-другому он не мог. По молодости лет он простодушно считал, что любой на его месте поступил бы также.
Борезга присел на шкуру у костра, подкинул лежавшую рядом лепешку сушеного навоза в огонь и задумался. Где-то он понимал, что шаман прав — рассказы про никогда не прощавших обиды кочевников, он слышал еще в детстве. Но стоило только подумать о том, что предложил Арагуз как в душе воина закипал гнев. Не могут орки, чей удел владеть всем миром, кланяться каким-то диким степнякам, это просто невозможно! От злости он заскрипел зубами, воины из охраны опасливо глянули на него и отодвинулись подальше. Однако, сидевший напротив него шаман даже не моргнул, он словно заснул, глядя на маленькие язычки пламени, разуваемые вечерним ветерком. Но он не спал.
— Ну что, омак, надумал?
Борезга еще помолчал и, наконец, выдавил из себя:
— Нет! Мы не будем делать подарки дикарям, мы поступим по-другому.
Шаман ожил и удивленно посмотрел на молодого командира — что тот еще придумал?
— Мы будем ехать, как будто бы мы не заметили их присутствия. Они ведь прятались? — он вопросительно посмотрел на шамана, так что тот вынужден был утвердительно кивнуть.
— Вот мы и сделаем вид, что ничего не видели. Пусть и дальше прячутся. Пусть думают, что глупые орки ничего не видят и не слышат.
