Подъезжая к белоснежному зданию с колоннами и огромными балконами, каким оно выглядело на рекламных щитах чуть ли не по всему городу, Джун увидел какой-то непонятный многоэтажный скворечник. Это и была лучшая гостиница города.
"Даже жалко их. Тут они привычного комфорта европейских отелей, наверное, не найдут. И не потому даже, что его там нет, а просто из предубеждения", — пожав плечами, юноша прошел в холл и быстро зарегистрировался. Все же с деньгами и положением, бросающимся в глаза, если только он намеренно не скрывал своего статуса, некоторые вещи получить до обидного легко.
"Вот и посмотрим, так ли им будет легко какое-то время обойтись без основы своего существования", — усмехнулся примерный сын после разговора со своим влиятельным отцом и начальником.
— Отец, с Ричардом я обо всем договорился. Он в восторге от кровавых подробностей нашей истории в картинках. Бедные львы, он такой кровожадный!
— Праздновать будем, когда будет официальный договор подписан. И избавься от привычки критиковать и высмеивать деловых партнеров
— Конечно, так и сделаю. Буду критиковать и высмеивать только родственников. Кстати, двое клоунов, которых я видел, это определенно наши дорогие Ли Хван и Ли Чжихван. Был с ними весьма оживленный разговор.
— Ты хочешь сказать, что они поехали за тобой? Они не пострадали после оживленной беседы?
— Нет, активный отдых еще никому не повредил, и я хотел бы с Вашей помощью сделать их отдых еще более активным. Скажем, пусть они ощутят все прелести независимость, в том числе и от финансов.
— Ты просишь меня заблокировать на время их карточки?
— Да, смиренно склоняюсь к Вашим стопам и униженно прошу наградить моих кузенов доверием, что они справятся и без денежных помочей.
Теперь можно было и отдохнуть немного. А там они сами к нему придут.
День прошел, обычный теплый, соленый, наполненный для одних радостью, созвучной ясному небу, для других грустью, еще более терзающей сердце оттого, что вокруг такая красота, а печаль не дает забыть о себе.
Бесцельно слоняясь по территории базы, Лиза нащупывала постоянно спрятанный в кармане бриджей листок бумаги, но на свет не доставала. А вдруг эти непонятные письмена сложатся в ясный ответ на вопрос, куда и почему скрылась Джун? Ведь верить в то, что это какой-то затянувшийся розыгрыш, гораздо проще.
Костик, которого она донимала до и после обеда, ничего ей сказать не мог.
— Ну не знаю я, не знаю, где Джун. Эта особа никогда передо мной не отчитывается.
— Может, вчера утром она что-то говорила, как-то по-другому смотрела на тебя? Вспомни, Тин-Тин, пожалуйста!
— Говорить не говорила, а вот смотрела еще как — так бы и наподдал, но нельзя: умеет зараза пользоваться тем, что девчонка!
— Ну что ты такое говоришь! Нельзя людей бить, если они тебя любят.
— Расскажи об этом мазохистам, сестренка, — ухмыльнулся Костя и ойкнул, получив увесистый шлепок от своей ненаглядной.
— Чему ты тут Лизочка учишь, а еще старший брат называется. Да Джуня тебя бы за такое...
— И слышать не хочу о восточных моралистах!
Пока Жизель воспитывала Костика, Лиза гадала, не грубость ли и черствость брата были причиной исчезновения Джун. Неужели, это никакой не розыгрыш, как ей хотелось верить, и ее прекрасная натурщица уехала, не попрощавшись? А вдруг она уехала вообще — и невозможно будет ее увидеть больше никогда?
Костик как-то отбился от притворно сердитой подруги и высказался:
— Как по мне, так правильно она уехала — так и знай, Лиз. И не волнуйся за нее — объявится. Не здесь — так дома. Даже лучше будет всем нам встретиться позже.
Что за безразличный человек у нее брат оказывается!
Через некоторое время выяснилось, что и два других не лучше. Ванечка расстроился, конечно, но больше из-за того, что лекции Джун на тему "Какие парни нравятся девушкам" для него внезапно закончились. Тин-Тин-младший, оторвавшись на секунду от стайки своих красавиц, которую развлекал какими-то забавными историями из жизни танцоров, посмеялся:
— Видать, мой идеал и впрямь недостижим. И все равно, какая стойкость! — и наотрез отказался объяснять свои слова. Почему-то он, как и Костик, был уверен, что никуда Джун не денется и они еще обязательно увидятся. А Лиза все равно беспокоилась.
Как же так? Почему ее нет? Ведь Лиза ничего не делала плохого или неосторожного. Целый день ее нет, целую ночь ее нет, и снова ее нет целый день. Ее лицо, весь ее облик... Было так уютно вслушиваться в ее дыхание. Лизе нравилось уважать ее чрезмерную стыдливость, даже усилившуюся в последнее время, расспрашивать о ее родине и семье и слышать в ответ, должно быть, очередной вымысел, сказку, фантазию — но такие милые, причудливые и забавные, что язык не поворачивался отругать эту лгунью.
Но и попытка нарисовать, скучая, красавицу-кореянку была неудачной.
Вчера, сразу после ужина девушка поспешила назад в номер, почти уверенная, что найдет там Джун и та рассмеется в ответ на расспросы, скажет, что нечего совать цыплячий клювик в дела взрослых людей с огромным жизненным опытом. Но ничего подобного. Номер был также пуст и безжизненен, как и утром, когда Лиза нашла этот каллиграфический изыск у себя под подушкой.
Чтобы скоротать время в ожидании, художница взялась за карандаш, но после пары штрихов, ловко очертивших стройную фигурку на бумаге, недовольно отложила его в сторону.
Это видение было красивой куклой, а не ее живой и сильной Джун. Ее смелой Джун. Ее великолепной Джун. Эта нарисованная фея, эльфийская принцесса, кто бы она ни была, ее любимым человеком быть не могла никак, хоть и похожа была чрезвычайно. Но в чем же было затруднение? Что это? Ни с кем из тех, кого она рисовала, такого не было. Она могла нарисовать не очень аккуратно, не всегда добивалась идеального сходства, но характер-то обычно передать удавалось.
Да о чем она думает-то? Вчера — это вчера. Зато стало ясно окончательно, что никакой это не розыгрыш, что-то не в порядке. Девушка встряхнулась, внутренне собралась и приготовилась действовать. В конце концов не может же она оставить все как есть! Вот только придумает, что делать!
Дверь неожиданно отворилась. Неужели вернулась?
— Что, до сих пор не объявилась? Это, товарищи, несомненно, заговор вражеских сил.
"Буки" вчетвером улеглись на пустующую кровать в унылой комнате. Инна присела на край стола. Как это она оторвалась от безраздельно ее Ромочки? Лиза пожала плечами, прогоняя неожиданно ехидную мысль. Конечно, Инна пришла ее поддержать — увидела, что ей не по себе, хоть и не знает причины, — и как подруга решила отвлечь.
— Да не грусти ты, Лизок, и так со вчерашнего утра смурная ходишь. А еще на ночь настроение портить?
— Девочки, я ничего не понимаю. Почему Джун взяла и просто исчезла? Неужели так расстроилась с этим феном?
— Наверное, ты ей чем-то не угодила, — лениво потянулась Инна.
— А может, наоборот, — задумалась Даша, разглядывая узор на своем новом платке. — Совершенно наоборот.
— Джуня Лизочку чем-то не угодила и сбежала, испугавшись ее гнева? — невольно фыркнула Жизель. — Да ну, брось эти свои теории мирового заговора, Дашка.
— Я имела в виду, что кто-то стал слишком угоден нашему боевому товарищу из Кореи.
— А не путаешь ли ты север с югом, Дарья? — покачала головой Вика. — Товарищи-то на севере, а Джун наша из других мест.
— А фот я ф Дафэй фовлафуфь, — Аллочка опять что-то ела. И с таким аппетитом. Пирожки? Откуда бы? И главное, не спешила никого угощать, а на каждый пирожок смотрела как на любимого котенка или птенчика. Прожевав, рыжая бука продолжила. — Позавчера Джун была какая-то странная. Очень откровенная. Нас утешала, что традиционно. Но и сама тоже пыталась пожаловаться — о своей несчастной любви. Это уже был сюрприз так сюрприз. Мы еще предположили... кое-что... и она отрицать не стала. Так что Даша права: причина ее исчезновения может быть в ее чувствах к... неизвестному.
— И в кого же из троих имеющихся Самойловых она втрескалась? — поинтересовалась Инна. — С ними она чаще всего общается.
— А почему троих? — пожала плечами Дарья. — Их тут четверо таких.
— Ну... Лиза-то не в счет! — вступилась Вика.
— Вот именно, — поддержала Самойлова, которая не в счет.
— А это я так для протокола уточняю, что Самойловых у нас четверо. И со всеми четверыми у пропавшей сложились теплые доверительные отношения.
— Ну ты Дашка и завернула, — Толстушка хихикнула. — Что ж она тогда деру дала, да еще никому ничего не сказала? Если уж влюбилась. И поросеночек мой тут не при чем — так и знайте.
— Это еще почему? — прищурилась Инна, а Лиза мысленно сжалась. Ей очень не хотелось, чтобы кто-то переубеждал Жизель. Ведь Джун не виновата в том, что любит того, кого любит. Если бы можно было выбирать, в кого влюбляться!
— Да ведь Джуня его столько раз била — разве поднимется рука на любимого человека?
— Еще как! — хором воскликнули Аллочка, Вика и Инна, а потом удивленно переглянулись.
— И все-таки почему Джун исчезла, не поведав очередную сказку о том, что она срочно должна разыскать в соседнем городе пропавшего любимого актера ее мамы? Или, например, о том, что ее родственники хотят заставить ее сделать пластическую операцию, потому что им кажется, что она недостаточно красива? — продолжала размышлять Аллочка.
Очень у нее похоже получилось выдумать за Джун одну из ее историй. Лиза даже представила, как кореянка, горестно вздыхая, жалуется на придирчивость родни к ее безупречной внешности.
— А по-моему, сестры, мы выбрали неверную тактику. Пришли поднимать боевой дух нашего товарища, а сами только строим предположения.
— И то верно, — согласилась Вика с командиром-Дарьей. — Чего бы тебе хотелось, Лиза. Мы бы помогли.
— Мне бы... я хочу... мне нужно узнать, где Джун и чтобы она сама все объяснила. — Лиза сначала деловито сжала кулаки, пытаясь раззадориться, но потом опустила руки на покрывало. — Но это ведь невозможно!
— А вот тут ты ошибаешься, — довольно улыбнулась Аллочка.
— Да Лизок, с твоей помощью мы быстро найдем пропащую Джуню. Дашка, давай свой телефон!
— Бесполезно, я ей второй день звоню каждые полчаса — не отвечает, — Лиза совсем приуныла: она ведь надеялась на чудо.
— Для наших людей невозможного нет, запомни, товарищ Самойлова это крепко.
— Скорее уж для современных мобильников нет невозможного, — поправила Вика. — Сама ведь недавно помогла нам покопаться в настройках телефона Ли Джун. А подходящую карту местности мы еще третьего дня скачали.
Он чувствовал кожей ее отсутствие. Было так, будто они были связаны множеством невидимых нитей, а потом эти нити разом порвались, с кровью. Он был человеком, который вышел на раскаленную железную крышу небоскреба в одном кроссовке, и тот был надет не на ту ногу.
Мягкая кровать его номера, который он снял в самой лучшей гостинице города — дорогой, новой, комфортабельной и, как ни странно, элегантной, казалась ему мостовой, на которую он упал в изнеможении, после того как кричал ей вслед, чтобы она не бросала его. Но... если бы это она покинула его — он нашел бы силы продолжать преследовать и уговаривать. К несчастью, своим врагом был он сам. Он сам написал это дурацкое и нечестное письмо. Он сам решил, что должен ее покинуть — ради ее же безопасности, и до сих пор был уверен, что прав.
Стены комнаты, не сравнимо более пышно обставленной, чем скромный домик на базе, казались ему ловушкой, и юноша вышел прогуляться по недлинной набережной, вид которой из окна привлек его маленькими, словно игрушечными ротондами — песочно-желтыми с белыми колоннами, таким наивным намеком на античность.
Широко шагая и не думая о том, чтобы кого-то изображать, он перебирал по одному доводы, иногда сбиваясь на гнев, но снова возвращаясь к логике рассуждений.
Эти мерзавцы заигрались в шпионов. Что бы им ни было нужно от него — как они посмели поднять руку на его Цыпленка! Главное, так подло!
Вчера утром он заслужил, конечно, пару недовольных взглядов — не слов, Цыпленок жаловаться практически не умела, только обиженно выпячивать губки и спрашивала, как она могла оказаться на скамейке и ничего не помнить о том, что сама выбежала вместе с ним из задымленной комнаты. Глядя на ее беззащитное, наивное лицо, он понял, что это последняя капля. Надо было уезжать после того случая.
Все эти странности могли бы привести к одному результату — если бы он не был так умен и талантлив и находчив, если бы ему так не везло, если бы рядом не было Лизы. Его запросто могли бы разоблачить. Дым-то знатный был. Как поступит здравомыслящий человек, если, пока он переодевается, в доме начинается пожар? Наспех накинет что-то и выбежит. А ему наспех нельзя — никак нельзя. Но, разумеется, спасая себя и свою девушку, он о макияже, нарядах и прочем не думал вовсе. И только вчерашний загул с влюбленными буками, после которого он завалился спать одетым и (самому не верится — такой это дурной тон) накрашенным, спас его от полного разоблачения.
Но чего они ждали от него, когда Лиза странным образом стала тонуть? Напросилась же, смелая пташка, сама на неприятности, а им того только и надо было. Воспользовались ее добрым порывом, а потом... И вспоминать-то страшно! А тогда — единственной мыслью было успеть спасти. Она даже не поняла, наивная душа, что ее специально в море столкнули... Чего ждали? Да того же — чтобы он бросился ее вытаскивать и намок, и... если бы не Валентин, сразу почти накрывший его какой-то тряпкой...
Надо же было Цыпленку так не повезти — с ним столкнуться! Знал бы — никогда не разрешил ей поселиться в своей комнате. Нашли бы для нее место — да третьей подселили бы к Жизель и ее подружке-гусыне! Конечно, он тогда думал о своем удобстве и был слишком самоуверен. А наивная Лиза теперь страдает. По его вине. По его "милости".
И ведь, если подумать, выходка с фотографиями, если бы не подпись, на спех прилепленная Лапиковым, тоже могла преследовать ту же цель — разоблачить его перед большим количеством народа. И снотворное... он было решил, что они его хотели похитить и заставить подписать отказ от наследства или от претензий на руководящие должности в корпорации. А они, вероятно, задумали что-то другое.
А это значило, что клоуны действительно знали содержание распоряжения дедушки... Но он никогда не думал, что они могут зайти так далеко.
Мысли у него путались, а его путеводной звезды рядом не было. В присутствии Лизы ему было несравнимо легче. Даже не над кем пошутить! Некому рассказать очередную сказочку. Приобнять, пользуясь наивностью, — ничего больше, разумеется, он себе не позволял, хотя и воображал иногда, как растворяется тонкая стенка между комнатой и ванной, как раз тогда, когда Цыпленок плескается под душем. Но от такой реконструкции помещения он первый пострадал бы... Еще больше ему не хватало ее доверчивых глаз, удивленных и бесхитростных. Он чувствовал, что корейская соседка нравится Лизе, надеялся, что она видит в нем хорошего знакомого, а может даже, друга. "Подругу", — ехидно поправлял он сам себя. "Конечно, мы подруги, — улыбалась Лиза в его воображении. — Подруги и нечто большее".
