— Как я понимаю, милорд, это вы привели их сюда.
Герцог поджал губы.
— Верно, и очень об этом жалею. Но неважно, почему они здесь, важно то, что их нет в Нортвуде. Графство осталось и без реальной власти, и без армии. Скоро Крейгу придется жечь собственные города, чтобы принудить к повиновению, а затем грабить соседние земли, чтобы прокормить солдат. А графине Сибил подчинится и пасынок с его армией, и графство. Она умеет держать медведей в руках, вам ли не знать!
Любопытно, — подумалось Мире, — что бы сказала об этом Янмэй? Если бы ее отца убили, а некто посоветовал ей простить убийцу — как поступила бы Праматерь? Подписала бы помилование ради всеобщего мира? Или надела Перчатку Могущества и размазала советчика по опоре моста, а после оставила бы потомкам блестящее объяснение, почему в данном случае мир — не главное?
— Леди Сибил, — сказал лорд-канцлер, — хороша еще и тем, что она будет полностью подвластна нам. В отличие от Крейга.
— Нам — то есть, вам, милорд?
— Вы императрица, ваше величество.
— Почему ее здесь нет?
Мира сама прекрасно знала ответ. Выяснила в первые же дни правления: леди Сибил исчезла из каземата, в котором содержалась. Была вывезена в неизвестном направлении по приказу майора Бэкфилда, который вскоре также исчез. И все же — почему Сибил не здесь? Почему не молит о пощаде? Почему хотя бы не взглянет в глаза?!
— Мне жаль, ваше величество, но она бесследно пропала. Есть основания полагать, что у нее нашлись друзья, которые спасли ее и спрятали в укромном месте. Едва разойдется известие о помиловании, как графиня сама вернется в столицу и будет служить вам верой и правдой.
— И я должна ее помиловать?
— Боюсь, что да, — сказал герцог очень мягко.
Шелковая нежность его слов была красноречивей любых пояснений. "Кто из нас действительно правит Империй? Не заставляйте меня напоминать, ваше величество".
Так неожиданно, что все обернулись к нему, кайр Джемис вдруг сказал:
— Казнь — это не месть.
Каким-то образом в четыре слова вложилась вся глубина и богатство того, что северянин с фантазией может понимать под местью.
Мира еще поглядела в непроницаемое лицо воина... Смочила перо в чернилах и подписала грамоты.
Секретарь суда испросил ее аудиенции сразу же после смотра.
— Ваше величество, нижайше прошу вас позволить еще несколько слов...
Он бледнел и болезненно кривил губы. Кажется, его мутило от несварения желудка — либо от волнения.
— Не смею больше задерживать вас, лорд-канцлер.
Мира кивнула Ориджину, и тот ушел в сопровождении кайра, вполне довольный собой. Министр двора зашаркал прочь, унося мечты о весне. Кажется, он еще бормотал на ходу: "А общинные венки — что за прелесть!.. Сто человек — один венок, зато какой!.." Не считая стражи, остались лишь Мира и судейский.
— Слушаю вас, сударь.
— Ваше величество... ммм... я хотел просить вас, но... после всего случившегося это может прозвучать... ммм... я прошу вас не гневаться...
О, при всем желании вы не сможете разозлить меня больше, чем лорд-канцлер!
— Говорите, сударь.
— Имеется один прескверный казус... Ваше величество, пожалуйста, учтите, что я говорю от лица верховного суда, не от себя лично... Прошу, поймите: в декабре, во время осады, все здесь были очень напуганы. Майор Бэкфилд предлагал избавление от страха, обещал решить проблему... Но ему требовалось содействие полиции, а шериф не давал людей без постановления суда... Потому суд принял решение — как теперь видно, весьма и весьма опрометчивое...
Ах, вот о чем речь!
Вопреки опасениям секретаря суда, Мира ощутила не злость, а веселье. Ситуация складывалась до того абсурдно, что сложно принять всерьез: Сибил Нортвуд — интриганка и убийца — помилована, а Мира — ее жертва — приговорена к смерти!
Судейский вздрогнул, увидев усмешку на губах владычицы.
— Прошу, поймите: суд совершил огромную ошибку и признает ее. Мы действовали исключительно в интересах горожан Фаунтерры. Триста тысяч невинных... женщины, дети... нужно было погасить очаг опасности, убрать угрозу, а шериф не мог действовать без постановления...
— Словом, вы приговорили к казни лорда-канцлера и меня заодно. Видимо, просто за то, что Ориджин нес флаг с моим гербом.
— Ваше величество...
— Позвольте узнать: какой вид смерти вы избрали?
— Я не принимал участия... Я не судья, а секретарь, ваше величество...
— Да-да. Так какой же?
— Сожжение для лорда-канцлера и обезглавливание для вашего величества...
— Прелестно! А какова статья обвинения?
— Мятеж против Короны...
Мира не сдержала нервный смешок.
— То есть, правящая императрица Полари, законно унаследовавшая престол, приговорена к смерти за мятеж против этого самого престола?
— Ваше величество, верховный суд всеми силами желает исправить...
— Неужели? А мне думается, вы желаете мне зла. Иначе вы предупредили бы меня часом раньше, и я выписала бы помилование самой себе. А теперь уже поздно: список полон. Не убирать же из него честных пиратов или разбойников ради спасения какой-то императрицы!
Вдруг она заметила в глазах секретаря слезливый блеск.
— Ваше величество... судьи — хорошие, честные люди... служили еще владыке Телуриану... А я трудился двадцать пять лет, чтобы стать секретарем верховного суда... Такая честь...
— О, боги! Сударь, я не понимаю трагизма. Это я приговорена к обезглавливанию, не вы. Казалось бы, мне впору плакать, не правда ли?
— Ваше величество... — он шмыгнул носом, — суд не может просто так отменить собственное решение. Нужно дополнительное следствие, а оно не в ведении суда... В апреле, когда вы соберете Палату, приговор все еще будет в силе... Вы избавитесь от него — и от нас тоже...
— Поясните.
— Владычица может распустить верховный суд и назначить пересмотр его решений. Достаточно поставить на голосование в Палате... А Палата, конечно, проголосует... Для вас это самый простой путь...
— Согласна, — кивнула Мира. — До сих пор я была занята более насущными делами, чем исправление судейских ошибок. Но едва появится свободная минута, я решу вопрос. Смертный приговор владычице вредит авторитету власти. Авторитет власти крайне важен, в чем регулярно заверяет меня лорд-канцлер.
Секретарь сглотнул и выдавил:
— Ваше величество, пожалуйста, есть другой путь...
— Какой же? Дать себя обезглавить? Тогда я не смогу носить корону, а это, как вы понимаете, повредит авторитету власти.
— По закону... Юлианин кодекс, раздел шестой, статья семьдесят вторая... суд может пересмотреть свое решение после дополнительного следствия. А оно может быть назначено в случае подачи апелляции... Ваше величество, будьте великодушны, подпишите ее!
— Ее?..
— Апелляцию, ваше величество. Прошение о том, чтобы протекция провела дополнительное следствие и проверила доказательства вашей вины. Это даст суду формальный повод изменить решение. Иначе мы не можем...
— И все? — удивилась Мира.
— Это прошение, ваше величество... Вы не приказываете, а просите протекцию и суд провести повторное разбирательство дела. Я ходил к лорду-канцлеру... он сказал, что скорее выйдет на парад в исподнем, чем станет уговаривать кучку недоумков исправлять их же ошибки. Его слова... А следующему, кто придет с подобной идеей, отрежут уши. Слова кайра Джемиса...
Логично. Герцога Ориджина в высшей степени устраивает скомпрометированный суд. Любое неугодное решение северянин теперь сможет оспорить на основании былого прецедента. А в крайнем случае и поставить на голосование роспуск суда — Ориджины ведь тоже заседают в Палате.
— Сударь, я согласна с лордом-канцлером: подобная просьба никому не делает чести. Достойный человек сам исправляет свои ошибки, не ожидая, пока его попросят.
Она помедлила, сурово сведя брови.
— Однако, раз вы ручаетесь в благородстве судей...
— Ручаюсь головой, ваше величество!
— ...и раз они готовы верно служить мне, как служили владыке Телуриану...
— Они вовек будут вам преданы!
— ...то я готова подписать. Апелляция при вас?
Секретарь выхватил бумагу из папки и подал на подпись, кланяясь в пояс. Мира вывела: "Минерва р. Янмэй", чувствуя удовольствие от каждой буквы. Секретарь промокнул чернила, бережно вложил апелляцию в папку.
— Нижайше благодарю ваше величество!
— В качестве благодарности, сударь, дайте мне правовую консультацию.
— Я весь внимание, ваше величество.
Следовать плану, помнить о цели. Иногда это сложно, а иногда обстоятельства помогают тебе, как попутный ветер.
— Каковы законные способы устранить священнослужителя?
— Убить, ваше величество?
— Разумеется, нет. Лишить сана, снять с занимаемого места. Каким образом — законно — можно это сделать?
— О священнике какого ранга идет речь?
— Высокого, сударь.
Судейский нахмурился.
— Это скверно, ваше величество. Духовенство рангом от епископа и выше не подлежит мирскому суду. Каковы бы ни были прегрешения этого человека, их будет рассматривать церковный капитул. Даже если мирское следствие обнаружило явные доказательства вины епископа, они все равно будут переданы капитулу, и только он сможет вынести приговор. При всем нашем желании посодействовать вашему величеству, закон связывает нам руки.
— И даже император не может наказать священника высокого ранга?
— Напрямую — нет. Но я рад указать вам, что рукоположение во все высшие церковные чины благословляется владыкой, как высочайшим из потомков Прародителей. Вы можете отказать неугодному священнику в благословении, и он никогда не продвинется по иерархии.
— Имеются ли другие возможности?
— Известны редкие прецеденты, когда священник допускал опрометчивость в адрес владыки. Отказывал в исповеди или духовном покровительстве, проявлял сомнения в святости императорского рода, богоизбранности наследника престола, могуществе Праматери Янмэй и ее Предметов. Эти действия прямо подпадают под сто шестнадцатую статью Эврианова закона — "Оскорбление его (ее) величества". Но, в виду неподсудности высшего духовенства, император ограничивался тем, что предлагал священнику пожизненно уйти в монастырь. Такого рода предложения никогда не отклонялись.
— Премного благодарю, сударь.
Секретарь помедлил и, движимый желанием помочь, добавил:
— Если речь идет о Галларде Альмера, то его преосвященство не только архиепископ, но и герцог — ваш вассал. Законы вассалитета имеют преимущество над иными, когда вступают в противоречие. Если будет установлена вина, вы сможете судить его.
Мира небрежно отмахнулась:
— Нет, сударь, речь вовсе не о нем. Мой интерес носил теоретический характер. И снова-таки из чистого любопытства: каковы шансы осудить министра?
Секретарь просиял от возможности порадовать владычицу:
— О, здесь все в руках вашего величества! По закону вы в любой момент можете как снять министра с должности, так и инициировать проверку его деятельности протекцией. В случае, если обнаружены признаки служебных преступлений, дело без отлагательств передается в суд. Наказанием, в зависимости от тяжести преступления, является конфискация имущества либо разные сроки каторжных работ. Что особенно приятно, вступая на государственную службу, чиновник добровольно отказывается от юрисдикции законов вассалитета. Иными словами, в отношении чиновника ваше величество не связаны нормами чести сюзерена и обязанностью защищать своих вассалов. Вы всевластны над любым чиновником аппарата.
— Однако моего слова недостаточно для судебного обвинения?
— К великому сожалению, нет. Согласно Юлианину кодексу, для обвинения требуются весомые доказательства. Скверный закон, ваше величество. От него масса волокиты и проволочек в судопроизводстве, но увы, закон есть закон.
— Что может служить достаточными доказательствами служебного преступления?
— Показания независимых свидетелей (не менее трех), подкрепленные материальными уликами, как то: поддельные расходные ведомости, ошибки в ведении учета, наличие у чиновника средств, источник которых не определен. Однако, — секретарь торжествующе вскинул палец, — покаяние преступника и публичное признание вины всегда считается абсолютным доказательством! Оно должно быть получено в письменном виде и повторено во всеуслышание в зале суда, при отсутствии давления на обвиняемого.
— Благодарю, вы успокоили меня, сударь.
— О, конечно! Я убежден, ваше величество: вам достаточно лично обратиться к преступнику и воззвать к его совести, как он немедленно раскается в злодеяниях. Иначе и быть не может!
Меч — 3
— Не нравится мне это, — сказал Рука Додж.
— Нутром гробочки чую, — кивнул Весельчак.
Джоакину тоже не нравилось то, что видел. Однако он предпочел помолчать.
Подошел Салем. Подъехал и Зуб. Этот парень всегда старался держаться головы колонны, будто он, а не Салем, вел всех за собой. А за Зубом тенью подскочил и писарь.
— Что тут, братцы? — спросил Салем.
Писарь вгляделся повнимательней в ложбину, куда спускалась дорога, и с важным видом заговорил.
Семь веков назад, еще до Багряной Смуты, вся Империя была размером с четыре нынешних герцогства. Земли Короны не были тогда едины, а дробились на десяток карликовых графств, меж которыми точились неугасимые кровавые междоусобицы. Это так сказал писарь. По границам каждого графства на каждой дороге располагались сторожевые заставы — маленькие форты, в которых несли вахту отчаянные храбрецы. Потому отчаянные, что когда приходил враг с большим войском, то в считанные дни брал заставу штурмом, и все дозорные принимали геройскую смерть. Но успевали послать нескольких гонцов, и те несли весть в родную землю: враг пришел! Тогда лорд поднимал свою дружину и доблестно отражал вероломное нападение соседа. Это тоже сказал писарь. Сейчас-то от тех застав сохранилась лишь славная память да красивые легенды, а камни сточили ветра и дожди... Но кое-где стоят еще благородные руины, как память о бурном прошлом. Одни из них, судари, мы и видим перед собою. И это тоже сказал писарь.
Зачем он вещал о том, что и так очевидно? Наверное, просто потому, что любил поговорить. "Руины бурного прошлого" лежали впереди, как на ладони. Как только авангард повстанцев въехал на холм, так и увидел: дорога идет вниз, изгибаясь дугой, и через полмили упирается в каменную постройку — кусок стены с двумя башнями по бокам. Дорога проходила сквозь проем в стене. Вместо ворот путь преграждала баррикада из бревен — по всей видимости, новая. И стояла застава в очень, тьма сожри, выгодном месте: слева лес, справа овраг — черта с два обойдешь.
— Что там, братцы? — спросил Салем, прижав ладонь ко лбу козырьком. Он был слабоват зрением.
— Примерно рота стрелков, — ответил Джоакин.
— Арбалетчиков, — уточнил сержант Додж.
Широкополые шлемы поблескивали и на парапете стены, и на верхушках башен. Со двора заставы поднимались дымки костров.
— Засели в руинах? — спросил Салем.
