На городскую площадь наконец опустилась ночь. Толпа зевак, весь день осаждавшая клетку Сокола постепенно рассосалась и он наконец обрел то, что было единственной роскошью его убогого существования, — одиночество.
Да. Не простой сегодня выдался день у нашего героя. Не так много было в жизни у молодого Вождя подобных дней. И дело даже не в том, что он был фактически последним в его жизни, (завтрашняя казнь не в счет). Нет, дело было в другом.
Этот день, чем-то напомнил ему день Последней Битвы, когда пелена спала с людских глаз, воздушные замки растаяли, а вместе с ними исчезли все иллюзии по поводу Добра и Зла. И тот день, когда он, подобно бабочке выполз из кокона своих страхов и детских переживаний и осознав свою силу, понял что может приказывать Одноухому и Большому Шишке. Короче, — переломным был этот день. Вот только, — что он переломал нашему герою на этот раз?
Да пожалуй, немного-немало, — хребет, или стержень, на котором держалось все его существование.
Когда он так ловко и умело обличал неправедность действий Княжны, — он даже и не подозревал, что после ее ухода, таким же сомнениям подвергнется и вся праведность его поступков.
Конечно он и раньше прекрасно сознавал, что творит добро насильственными методами. Но всегда считал это меньшим злом, по сравнению со Злом, которому противостоял.
Он и раньше видел, что не все, кто попадают под удар его Армии, — являются Злом, — но считал это допустимыми потерями во имя Цели.
Он и раньше знал, а иногда и был свидетелем того, как его "добрые" солдатики, поступают с подвернувшимися им под руку, (вернее, не совсем под руку), бабцами и девицами, но чем-то существенным это не считал. (В конце-концов, подобное происходило во всех армиях, всех времен). И тем горше было ему представлять, что творили его "добрые" солдатики с НЕЙ. И только это, заставляло его еще чувствовать хоть что-то. И это "что-то", разрушало ту преграду между Соколом и окружающим миром, которую он так успешно воздвиг, и так старательно отстаивал.
И все это доставляло БОЛЬ.
— Слышь Куренок, это ты что ли? — этот голос, внезапно раздавшийся откуда-то из-под днища телеги, не сразу дошел до воспаленного сознания нашего героя. — Ты меня небось и не узнал, — а это я, — Полтинник.
Голос мертвого Полтинника, раздававшийся словно бы из ниоткуда, мог означать только одно, — крыша съехала окончательно и бесповоротно и надежды на просветление уже нет.
— А я тебя придурка, — сразу узнал. Каким ты был в день Последней Битвы, таким и остался,— тощий, дерганный и по уши в дерьме.
— Неужели даже ты Полтинник, явился с того света, что бы издеваться надо мной?
— Насчет того света, это ты загнул. Я туда не спешу. А насчет поиздеваться... Я вообще-то просто шел мимо, а тут смотрю знакомая физиономия, дай думаю подсоблю старому армейскому корешу. Ну а поиздеваться по-дружески, это уж извини, — мое законное право.
— Что ты хочешь от меня, неуспокоенная душа? Что я сделал тебе в той жизни, что и после смерти ты преследуешь меня?
— Э, да ты по всему видать крышей тронулся, надеюсь от радости. Ну да ничего, у меня тут есть специалист, он твою крышу подлечит. А пока, давай-ка откроем твою клеточку, а то ты тут торчишь как гребанная канарейка, — позоришь нашу славную, отдельную полусотню.
Ну-ка Старик, поколдуй над замком. — Возникшая из темноты фигура, что-то сделала с замком клетки и дверь отворилась.
— Ну Куренок, ты чё там застрял, — задница к полу прилипла? Давай, вылезай на свет божий!
Сокол, которому уже было все равно, молча подчинился команде своего мертвого командира, вылез из клетки и встал в полный рост посреди площади. Голова с непривычки кружилась, а ноги были ватными от слабости. Но все это его не слишком беспокоило.
— Ты это Куренок, не торчи как каланча-то, пригнись маленько, а то об охране Старик позаботился, они до утра проспят, но мало ли чего. И давай, если ножки слушаются, держись в тени и тихонечко топай за мной.
— Куда мы пойдем?
— Ну для начала, до ближайшей, относительно чистой канавы, тебя отмыть надо, а то ты смердишь как Злыднева задница. А потом на западную сторону, там спустимся на веревке со стены, пока они пропажу не заметили, и до ближайшего леса. Ну а уж там посмотрим, если захочешь, — пойдешь куда глаза глядят, а захочешь с нами.
Троица беглецов-рецидивистов, — пробралась на западную сторону города. Залезла на почти не охраняемую стену, спустилась по каким-то, уже приготовленным веревкам вниз, переплыли через ров с водой, (от пребывания в этой воде, общий уровень чистоты Сокола, вряд ли изменился). На том берегу их встретил сумрачный мужик с оседланными конями. На этих конях они и доскакали до ближайшего леса, и только когда большая половина ночи уже подошла к концу, остановились на ночлег.
— Ну вроде шухер миновал. Хотя и не первый раз от Ярла ноги делаем, а Злыдень ведает, — все равно стремно. — Сказал слезая с седла Полтинник. — Слышь, Кудрявый, ты давай займись костром, я позабочусь о конях и приготовлю ночлег, а Старик пусть посмотрит нашего горемыку, а то он и из седла сам вылезти не может. Давай-ка подсобим.
Заботливые, но не слишком нежные руки сдернули Сокола с коня, и прислонили к дереву. И пока загадочный Старик "смотрел" его, на полянке весело засверкал костерок, и вкусно запахло еловым лапником.
"Смотрение", как быстро понял Сокол, заключалось в том, что Старик буквально, внимательно посмотрел на своего пациента, а потом поводил вокруг него руками.
Как ни странно, но от этого "смотрения" и вождения руками, тот действительно почувствовал некоторое облегчение и значительный прилив сил.
Он даже сам смог подняться и подойти к огню, где ему была немедленно вручена плошка с какой-то горячей и очень вкусной жидкостью, отдававшей какими-то травами и ягодами. А пилась так, словно бы каждый глоток растворяется в теле Сокола еще до того, как успевает дойти до желудка. Он буквально влил в себя изрядных размеров чашку, и почувствовав удивительную легкость во всем теле, молча протянул ее обратно, за добавкой.
Старик одобрительно кивнул, и налил в ту же чашку, из того же котелка. Но на этот раз напиток пах чем-то мясным и хлебным, и вдохнув этот запах, больной ощутил жуткий голод. Который и утолил содержимым чаши.
Все его спутники тем временем, "причастились" из того же котелка, и сразу приобрели сытый и довольный вид.
— Ну вот, листочек схрумкали, можно и на боковую. — Подвел итоги дня Полтинник. — Знакомиться и делиться воспоминаниями будем завтра.
Впервые за много месяцев, сон Сокола был спокойным и счастливым. Никакие кошмары и видения не мучили его в эту ночь. А если и снилось ему что-то, то это "что-то" было очень хорошим и приятным, потому что спал Сокол с улыбкой на лице, и с ней же проснулся.
Он чувствовал себя удивительно отдохнувшим и радостным. Боль от залеченных на скорую руку ран, которая терзала его после Его Последней Битвы прошла. А душевная боль от разочарований и поражения, словно бы притупилась и была едва заметна.
Он не знал точно, — жив ли он и чудом спасен друзьями, или уже мертв, и его мертвые друзья пришли за ним чтобы препроводить в загробный мир. Но сейчас его это и не волновало. Но не по той же причине что и вчера. Вчера ему было все равно, потому что у него уже не осталось ни надежд, ни устремлений.
А сейчас ему было на все наплевать, потому что он был счастлив. И если это была жизнь, — он готов был жить, а если смерть, — то эта смерть была прекрасна, и стоила всех прижизненных мучений.
Утро только начиналось, и свет еще едва проникал сквозь густые кроны деревьев. Но все уже были на ногах, бодрые и полные сил, словно и не удирали от возможной погони большую часть ночи.
— Ну как, — спросил сумрачный спутник Полтинника, который при свете дня совсем не казался таким уж сумрачным. — Опять чайку из листика, или пожрем как положено?
— Сам же знаешь, что сидеть все время на листиках нельзя. — Ответил ему Полтинник. — А ты как дите малое ... Так не только жрать, но и срать совсем разучишься.
— Да уж велика наука! Это может тебя Седой, — срать в академиях обучали, а у меня к этому делу, еще с младенческих лет талант проявился, только пеленки успевали менять. Только, Злыдень его побери, — талант этот мне большого успеха в жизни не принес, так что невелика беда его и лишится.
Сказали же тебе Чудные — нельзя все время на листиках сидеть, вредно для здоровья. Да и запас их у нас не бесконечен, а когда мы еще в Гиблые Земли попадем, да и попадем ли вообще? Так что давай-ка, — вари кашу.
— Ладно, если ты такой скупердяй, что для друга маленького листочка пожалел, — Злыдень с тобой, сварю я тебе кашу. Только чур, — котелок ты мыть будешь!
— Тебе бы Кудрявый по купеческой линии бы двинуть, а то ты не поторговавшись и не пёрнешь. Так и будешь сидеть да раздуваться, пока покупатель не найдется.
Пока шла эта дружеская, такая знакомая по солдатским временам перебранка, в котелке забурлила вода, и Кудрявый, словно священнодействуя, стал засыпать туда зерно, соль, какие-то приправы из многочисленных мешочков, добавлял сушеные куски мяса и еще что-то, что Сокол даже и не смог разглядеть.
— Ты Куренок не смотри, что Кудрявый у нас болван-болваном, с мечом он конечно слабоват, но по части жратвы ему равного нет. — Весело сказал Полтинник, и сам любуясь на эти священнодействия. — Чуешь запах. Не удивительно что эти кружочники, нам иногда по шее давали, если у них в поварах такие мастера ходили.
— Ты кстати, это лысое чудо не помнишь?
-.............?????????
— Ну как же. На Последней Битве...., помнишь как мы этим....., накостыляли. Кудрявый тогда еще у меня в ногах валялся и пардону просил?
— А тем, кто будет много врать, — сегодня каши не дадут. — Весело прокричал из-за костра Кудрявый. — Ты помнится сам, сидел там как тараном пристукнутый, дурной и с лица сбледнувший, в собственной блевотине ручкой шарил, видно мозги свои искал. Давно хочу спросить, — Нашел, али как? Ты бы Старик посмотрел, что у него там в голове, мозги пополам с блевотиной, или только одна блевотина?
А тебя парнишка, я помню. Ты еще тогда со шнурком от Знака воевал, он у тебя за шнобель цеплялся.
Ты кстати чего такой вечно тощий? Ну-ка, пожри моей кашки, сразу в весе прибавишь. Вот, Старик не даст соврать, моя каша, она почти волшебная. Вот Он ее, съест с удовольствием. И тебе от нее большая польза будет..... И хотя, кое-кто тут моей каши явно не заслуживает, но так уж и быть, — и ты, утроба бездонная, можешь подползать.
Дважды приглашение повторять не пришлось, и до тех пор, пока в котелке оставалась хоть крупица, этой действительно удивительно вкусной каши, никто больше не проронил ни слова.
Когда же каша закончилась, начался военный совет.
— Ну что друзья-подельники будем решать? — открыл совет Полтинник, — Двинем дальше напрямки, или малость попетляем? Ты что скажешь Старик, есть за нами погоня или как?
— Ну переполох сейчас в городе большой. Но конкретно на нашем следе, я никого не чувствую.
— Прежде чем решалки-решать, лучше узнаем, что за птица в нашу стаю прибилась? — резонно заметил Кудрявый.
— А что за птица, известно что, — Куренок. Мой дурной кореш из отдельной сотни. Он у меня на Последней Битве за правым плечом стоял.
— Ты бы еще вспомнил, кто у тебя за каким плечом стоял, когда ты первый раз на горшок сходил. Последняя Битва, она когда была? Так что может твой Куренок нынче в коршуны или стервятники вырос. В клетку просто так не сажают, и охрану такую к кому попало не приставляют.
Так что ты уж мил человек, — не обессудь, расскажи нам, за какие такие грехи тебя клеткой пожаловали?
— Ну ...., я проиграл.
— Много? в кости, или в карты? Ну это еще ничего, я и сам бывало....— начал Кудрявый, но Сокол его прервал.
— Да нет, — я войну проиграл.
— Это какую же?
— Ну, как какую? — Между Ярлом и Армией.
— А ты с какого бока ее проиграл?
— Я был Вождем.
— Погоди-ка, погоди-ка, это каким же ты таким вождем был? Помниться там у нас были всякие соратники да Старшие Соратники .... А Вождь там был только один.
— Вот я и был этим вождем.
— Ты!!!!!!! Куренок!!!!!! Вот умора. Значит выходит, я под твоим началом служил? Не вы только послушайте друганы. Этот вот, который у меня в полусотне сявкой был, оказывается теперь Армиями командует. Как же так случилось?
Сокол начал рассказывать свои прошлые приключения, что заняло изрядное количество времени. Седой прервал его лишь дважды, в самом начале, когда радостно воскликнул, — "Так значит Одноухий и Большая Шишка тоже живы". И второй раз словами, — "Большого Шишку жалко, настоящий был боец". А когда же узнал про предательство Одноухого, только скрипнул зубами и горько вздохнул.
— М, да, вот такие поворотики судьбы встречаются. И впрямь в большую птицу вымахал наш Куренок, кто бы мог подумать?
— Нам бы лучше о другом подумать, — сказал на это Кудрявый, — эту большую птицу искать будут....., не то что нас. Вечно мы вляпаемся в ..... высшие сферы. То вон Старик, а теперь еще и Куренок твой.
— Не, он теперь точно не Куренок. — Как ты там говорил тебя мамка кликала?
— Соколом.
— Ну вот, — Соколом и будешь. А я кстати теперь — Седой, правда ты мог слышать обо мне под кличкой Белого..... Ну да этот разговор мы отложим на потом. А сейчас нам надо побыстрее из этих краев ноги делать. Пока нам их не оторвали.
Старик, он хорошую скачку выдержит?
— С трудом, но выдержит. Однако сильно торопиться нет никакой необходимости, это только привлечет к нам внимание. Думаю я смогу сделать так, чтобы преследователи не смогли опознать нашего Сокола. Отведу им, так сказать, глаза.
— Ну это конечно хорошо. Однако чем быстрее я слиняю из этих краев, тем мне спокойнее будет. Тем более у нас дело серьезное имеется, если вы помните. Так что поспешать надо в любом случае.
Поэтому, — дальнейшие разговоры отложим на потом, вы давайте-ка собирайте скарб, седлайте коней, а я котелок помою.
Так они и сделали, не прошло и пятнадцати минут, как наши герои уже были в дороге.
Та сноровка и слаженность с которой действовала троица, к которой Куренок собирался присоединиться, говорили о том что эта команда давно уже путешествует вместе и действует без лишних проволочек.
Они ехали весь день. То по лесным тропам, то по торным дорогам. Частенько они встречали патрули и разъезды войск Ярла, но те почему-то не обращали на них никакого внимания, скользя по ним взглядами, словно по окружающему ландшафту.
И это не ускользнуло от внимания Сокола, которой с каждой минутой чувствовал себя все лучше, и уже не просто наблюдал, но и пытался анализировать ситуацию.
Наконец когда солнце уже почти скрылось за горизонтом, наши путники, успевшие к тому времени отмахать уже приличное расстояние, остановились на ночлег.
Когда костер был разложен, мясо подстреленного Кудрявым и им же зажаренного оленя, утолило первый голод, — наступило время для беседы.
