— У вас, когда очередное построение батальона, — спросил Чепига.
— В двадцать два часа, — товарищ комиссар, — пояснил Михайлов, перед отбоем. А сейчас по распорядку ужин. Я приглашаю вас и приехавших с вами командиров и бойцов поужинать с нами.
— Ужин это хорошо, — согласился комиссар. — Ремизов, — обратился он к сопровождавшему его автоматчику, — распорядись, чтобы всех наших собрали к штабу ремонтного батальона. Ужинать будем. А после ужина, товарищ Михайлов, я бы хотел, чтобы вы построили весь батальон, кроме караула.
— Слушаюсь, товарищ батальонный комиссар.
Ужин прошёл хорошо. Каша гречневая с тушёнкой была просто объеденье. Помимо сухарей, старшина выдал к чаю галеты. Молодые зубы весело хрумкали и то и другое. Прибывшее начальство усадили за столы, выдав каждому по алюминиевой миске с кашей и ложке. Каши было положено от души. Потом поставили по кружке горячего чая с сахаром. Комиссар обратил внимание, что некоторые бойцы подходили к повару и тот щедро наделял добавкой. Питание у Михайлова было поставлено хорошо. Все бойцы были при оружии, никому не пришло даже в голову отставить в сторону винтовку. Такого от тыловой части комиссар не ожидал. Дисциплина здесь была не высоте. Даже у повара, который раздавал из котла кашу, висела винтовка за спиной. А белый колпак, который заставил одеть старшина, всех политработников привёл просто в восторг. Поели дружно, за пятнадцать минут. Комбат подозвал командиров взводов, отдал приказание, и батальон в течение одной минуты построился. Построился где обычно: правофланговый напротив штаба. Никто не искал своего места, всё было привычно. Порядок построения был определён раз и навсегда. Лейтенант Лукьяненко, два писаря, затем три взвода ремонтников, танковый взвод и взвод охраны. Обычно строились в две шеренги. Так сейчас и стояли. Комбат доложил, что батальон построен и встал чуть сзади справа от комиссара.
Батальонный комиссар сказал маленькую речь, поздравил командиров и красноармейцев с успешным отражением атаки авиации противника, неоднократным отражением нападений вооружённых бандеровцев. Сказал, что батальон принёс огромную пользу дивизии, отремонтировав в короткие сроки неисправные танки и автомобили. Отметил и транспортировку орудий к границе, которые сейчас ведут бой, и чёткую работу технического замыкания на марше и своевременную эвакуацию сломавшейся техники.
— Командование Юго-Западного фронта и командование шестой армии оценило храбрость, умелое командование подразделением и самоотверженную работу командиров.
— Лейтенант Лукьяненко!
— Я!
— Ко мне!
— Приказом Командующего шестой армии вам присвоено воинское звание "старший лейтенант"! — Комиссар вручил петлицы и пожал руку. — Поздравляю!
— Служу трудовому народу! — прокричал, развернувшись к строю, Юрий Викторович. Бойцы дружно захлопали. Заместитель командира батальона вернулся на своё место.
— Старший лейтенант Михайлов! — чуть развернулся комиссар к комбату. — Приказом Командующего Юго-Западного фронта вам присвоено воинское звание "капитан! Поздравляю!
Борис громко и внятно прокричал: — Служу трудовому народу! и получил новые петлицы со шпалой. Аплодисменты просто взорвали стой.
"А его здесь любят", — подумал комиссар. Простившись с батальоном, он дал команду на отъезд. Поездкой он был доволен. Один экземпляр газеты попросили для штаба дивизии. Его, естественно, дали. Комиссар многое увидел и узнал про этот батальон. Это было дружное сплочённое подразделение с крепкой дисциплиной, уважавшее и любившее своего командира. Это был батальон победителей. Комиссар это почувствовал.
Когда политотдельцы уехали, Михайлов распустил строй, предупредив, что построение перед отбоем как обычно. Первым, конечно, поздравил своего подопечного Глеб. Потом подошли все командиры взводов, а потом пошли бойцы. Все хотели назвать своего командира новым званием "Капитан". Комиссар действительно не ошибся, народ комбата уважал и любил. Через десять минут, застеснявшись поздравлений, Борис ушёл к себе.
Петлицы были обмотаны бумажной ленточкой, на которой штабной писарь красиво вывел номер и дату приказа.
Г Л А В А 19
— Не вздумайте обмывать с Лукьяненко, — предупредил Глеб. — Мигом донесут. Зови зама, и давайте перешивайте петлицы. А лучше Наталье отдай, она тебе мигом пришьет. Тебе возни меньше, а ей приятно. Видишь, всё время в канцелярии крутится, вместе с матерью домой не пошла. Тоже поздравить хочет, но стесняется. Молоденькая совсем. Была бы постарше, уже давно бы тебя на себя уложила.
— Скажешь ты тоже, Глеб. Тебе стыдно должно быть.
— Ничего человеческое нам, Хранителям, не чуждо. Мы же не ангелы целибат блюсти. А половые отношения между мужчиной и женщиной — это естественно. У меня вот трое детей. Два парня уже взрослых в институте учатся и дочка, школу заканчивает. И жена у меня красавица, которую я очень люблю. Американка, правда, но очень надёжная. И крови в ней намешано не меньше чем в русских. Может и русские корни есть, вернусь домой, поинтересуюсь. А у тебя Боря детей пока нет, а должны быть. Если ты после войны будешь всё время на службе пропадать, то и не будет. Поэтому, пока молодой, время не теряй. Ты русский человек, а у русского, детей должно быть много. Нам ещё войн всяких предстоит — не сосчитать. А воины должны рождаться, чтобы землю свою от врагов защищать. Тем более у нас самые красивые женщины. По Европам то, красавиц инквизиция на кострах сожгла, объявив их пособницами дьявола и колдуньями. А у нас в России остались, всем на диво. Да и Наташка, девчонка хоть куда. Так что подумай, и отдай ей гимнастёрку. Маленький шажочек к сближению, но сделаешь.
Боря послушал Хранителя. Мужик, у которого трое взрослых детей, дурного совета не даст.
Он снял гимнастёрку, взял иголку с ниткой и вышел в канцелярию.
— Наташа, солнышко, ты мне не поможешь, петлицы перешить, а то я себе уже все пальцы истыкал.
— Конечно, товарищ КАПИТАН,— выделила она новое слово, словно пробуя на язык. — С большим удовольствием. И разрешите вас поздравить с новым званием, расти вам до генерала!
— Спасибо, — смутился комбат, обстрелянный девичьими глазами, отдал ей гимнастерку, новые петлицы с рубиновым прямоугольником, и скрылся опять у себя.
"А хороша, чертовка, — подумал сержант. — Отличная жена комбату будет".
Узнав новости, пришли старшие лейтенанты Огнев и Кульчицкий. Поздравили Лукьяненко и комбата. Юрке намекнули, что проставляться положено. Комбат услышал намёк и обломал на корню. Выпивать в расположении части было запрещено и не принято. А податься в город, в какой-нибудь ресторан — это оставление части в военное время, вполне можно было под трибунал загреметь. Употреблять военным в служебное время разрешалось по праздникам, точнее не запрещалось. Обмывание званий и наград в их число не входило. С подачи Глеба, комбат их утешил:
— Наверняка скоро, как в финскую, введут наркомовские сто грамм. Да и то, нам может не светить, мы же всё-таки тыловые части. Но, возможно, сначала будут выдавать всем. Вот подводникам, говорят, красное вино всё время выдают. Чтобы кровь лучше кислород по организму переносила. Но это может быть просто слухи. Да мы и не подводники, а в танковой дивизии служим.
Перед отбоем капитан Михайлов уже строил батальон, приведя форму в соответствие с новым воинским званием. Обычно офицеры, получив новое звание, изредка посматривают на новые погоны. Здесь, же, поскольку погон не было, рука, комбата легонько касалась воротника, и пальцы ощущали выпуклость эмалированной "шпалы".
Каждый командир, докладывая о наличии личного состава, с удовольствием выговаривал "товарищ капитан". Два звания, присвоенных в батальоне, это только первые ласточки. Батальон отличился, и это понимали все. Будут и новые звания, и правительственные награды. Не зря приезжал комиссар дивизии, познакомиться с героями.
День двадцать четвёртого июня для батальона закончился командой "Отбой". Все устали, это был не самый легкий день. День первых потерь.
Мать и дочь Рябинины готовились ко сну.
— Мама, я так рада за нашего командира. Видела, какой он бравый, симпатичный и подтянутый?
— Видела, действительно очень симпатичный человек.
— А как его комиссар дивизии нахваливал!?
— Ну, не только его, но и весь батальон.
— При плохом командире не может быть хорошего батальона, — упёрлась Наталья.
— Да ты никак влюбилась, девонька?!
— Он мне очень нравится. С каждым днём всё больше! Он сегодня попросил меня ему петлицы новые пришить, сказал, что весь искололся. Я видела однажды, как он подворотничок пришивает, не мог он себе иголкой пальцы истыкать. Специально попросил! А я думала, он на меня совсем внимания не обращает. Говорит только по делу, и то редко. Всё больше с Маэстро. А я так, присутствую только. Это меня обижает.
— Он занятой человек, доча. Если с каждым солдатом поговорит три минутки, то и день кончится. Не до разговоров ему. У него другие заботы, как людей накормить, от смерти спасти и дело сделать. Вот считай, на нас нападало сто пятьдесят человек. А убит всего один. Ко мне заходили сегодня в магазин штабные, у них связь, они всё знают. В городе очень много красноармейцев, командиров и гражданских убито. Мятеж то по всему городу вспыхнул. Немцы организовали, чтобы изнутри ударить. А видишь, ничего у них не получилось. Задавили его. Теперь обыски проводят. Квартал оцепляют, у всех документы проверяют, кто такой и откуда. С ранеными разговаривала. Они пустую тюрьму охраняли. Берия приказал всех заключённых вывезти. Пусть лучше уголь рубят или лес валят, чем за государственный счёт по тюрьмам сидеть. Рассказывают, двадцать теплушек прислали, всех в одну ночь погрузили и в Киев отправили. Я бойцам бритвенные приборы подарила и зеркальце.
— Я с тобой мама про комбата, а ты про бандюков, — обиделась Наташка.
— Спи доченька. Про Михайлова мы ещё не раз поговорим. А человек он хороший. Правильный. И даст Бог, всё у вас сладится.
Утро двадцать пятого июня началось с бомбёжек немецких позиций. Уже в восемь часов советские бомбардировщики по всему фронту пятой и шестой армии начали обрабатывать немецкие окопы и изготовившиеся к наступлению части. Вылетали маленькими группами по три — шесть бомбардировщиков и бомбили. Отработавшую группу через двадцать минут сменяла другая, первая шла на аэродром для заправки и загрузки бомбами. До десяти утра успели сделать по несколько вылетов. Работали и истребители, но те сначала атаковали, а потом забирались повыше и охраняли бомбёров от вражеских самолётов. Но тех в пределах видимости не было. Пехота радостно приветствовала своих лётчиков. Три дня бомбили в основном только немцы. Наши, если и летали, то большими группами и куда-то далеко. Но видно удачно, потому что налётов немецкой авиации стало значительно меньше. Пошёл слух, что разбомбили несколько немецких аэродромов вместе с самолётами.
Утром политработники зачитали первую сводку Совинформбюро за двадцать четвёртое июня. Отмечалось, что на Львовском, Рава -Русском и Владимир-Волынском направлении в результате ожесточённых боёв, враг так и не смог прорвать укрепления на границе. Воздушные части Юго-Западного фронта нанесли ряд бомбардировочных ударов по аэродромам на территории противника, на земле уничтожено около 320 самолётов. Желая дестабилизировать тыл, немецкие диверсанты организовали, крупное нападение на воинские части, советские и партийные органы в Львове, возглавив собранные отряды из бандитов и украинских националистов. Выступление этих групп подавлено. Отличилось тыловое подразделение капитана М., уничтожившее ночью двести семьдесят восемь вооружённых бандитов.
Утром двадцать пятого июня на территории ППД начался переполох. В шесть утра заработали громкоговорители, установленные на территории. Один был поставлен около гостиничных домиков и многие проснувшиеся люди сами слышали часть информации. Дежурному по штабу, догадавшемуся записать сообщение, комбат объявил благодарность. Всё началось с ударов курантов и первой фразы: Говорит Москва! От Советского Информбюро. Сообщение Советского Информбюро за двадцать четвёртое июня 1941 года.
В течение дня, противник стремился развить наступление по всему фронту от Балтийского до Чёрного моря, направляя свои главные усилия на Шауляйском, Каунасском, Гродненско-Вылковысском, Кобринском, Владимир— Волынском, Рава-Русским и Львовском направлении, но успеха не имел. Все атаки противника отбиты с большими потерями.
На Шауляйском направлении контрударами наших механизированных соединений разгромлены танковые части противника и полностью уничтожен мотополк.
На Городненско-Высковысском и Бресто-Пинском направлении идут ожесточённые бои.
На Владимир-Волынском, Рава-Русском, Львовском направлении противник так и не смог овладеть приграничными укреплениями.
Наша авиация, успешно содействуя наземным войскам на поле боя, нанесла ряд сокрушительных ударов по аэродромам и важным объектам противника на его территории. Военно-воздушные силы Юго-западного фронта сожгли на земле 320 самолётов противника, уничтожили семь эшелонов с техникой и боеприпасами. В боях в воздухе нашей авиацией сбито 34 самолёта.
Желая дестабилизировать тыл, немецкие диверсанты, организовали крупное нападение на воинские части, партийные и советские органы в Львове, возглавив собранные отряды бандитов и националистов. Выступление этих групп подавлено. Отличилось тыловое подразделение капитана М., уничтожившее в ночном бою 278 вооружённых бандитов.
В Финском заливе кораблями Военно-Морского Флота потоплена одна подводная лодка противника.
В ответ на двух кратный налёт на Севастополь немецких бомбардировщиков с территории Румынии советские бомбардировщики трижды бомбардировали Констанцу и Сулин. Констанца горит.
В ответ на налёты немецких бомбардировщиков на Киев, Минск, Либаву и Ригу, советские самолёты нанесли удар по военным объектам в Данциге, Кенигсберге, Люблине и Варшаве. Нефтебазы в Варшаве горят.
За 22-е, 23-е, 24-е июня советская авиация потеряла 241 самолёт, многие из них на аэродромах. За тот же период советская авиация в воздухе сбила 161 немецкий самолёт. Кроме того на аэродромах противника уничтожено не менее 400 вражеских самолётов.
— Боря, просыпайся, — разбудил Глеб комбата, — сюда Наташка бежит, случилось что-то.
Комбат быстро встал, успел натянуть сапоги, когда в канцелярию ворвался вихрь.
— Вставайте сони, — восторженно кричала девчонка. — Про наш батальон по радио передали!
Двери открылись, из комнат на крик высыпали командиры. Поднялся и Маэстро, ночевавший в штабе, на широкой лавке, сколоченной бойцами. Прибежал начальник караула.
— Про наш батальон по радио передали из Москвы, — уже спокойнее сказала девушка, — сержант Фролов всё записал. А я сама слышала по тарелке!
Комбат отправил Маэстро к штабу, переписать текст и размножить в двух экземплярах. Один вывесить у штабных, второй в батальоне. Чтобы народ знал, что на фронте творится.
