— Прошу вас, принц... не надо... успокойтесь... — тяжело дыша, упрашивал его побагровевший от напряжения Витто Арриконе, изо всех сил стараясь удержать дан-Энрикса на месте. — Слава Всеблагим, ну вот и стажа! — выдохнул он с несказанным облегчением, слегка ослабив хватку на плече дан-Энрикса. — Все, монсеньор... все кончилось. Они уходят.
Правильнее было бы сказать "они убегают", потому что при виде отряда стражников "истинники" бросились врассыпную, верно рассчитав, что так у них будет гораздо больше шансов затеряться в парке и выбраться на какую-нибудь из соседних улиц.
Сестра Эренс подошла к дан-Энриксу, на ходу стирая рукавом плевок Килларо.
— Простите, монсеньор. Я намекала, что мужчины не способны удержаться от насилия, а вместо этого сама...
— По-моему, вы поступили совершенно правильно, — ответил Крикс. — Подонок!.. Если у него есть хоть капелька ума, теперь он уберется из Адели. Клянусь Всеблагими Альдами, после сегодняшнего ему лучше не попадаться на глаза ни мне, ни... лорду Ирему.
Сестра Элена покачала головой.
— Я думаю, что сэру Ирему совсем не обязательно рассказывать подробности этой истории. Если подумать, ничего достойного упоминания и не произошло. В конце концов, мы ведь стремимся, по возможности, предотвращать конфликты между унитариями и элвиенистами, а не подливать масла в огонь?
— Вы правы, — согласился Меченый, почувствовав, что его сжатые, словно пружина, мышцы постепенно расслабляются. — До свидания, сестра Элена... Я возвращаюсь во дворец.
Стражники с Западной стены явно гордились тем, что провожают самого дан-Энрикса, и шествовали впереди и позади отряда всадников с таким серьезным видом, словно они двигались по вражескому лагерю, а не по самой тихой и безлюдной части города.
Когда они свернули на широкую и относительно прямую улицу, ведущую от Вдовьей доли в Верхний город, Меченый почувствовал, что его верхняя губа болезненно саднит, и стер несколько капель крови тыльной стороной ладони. Посмотрев на руку, он поморщился.
— Напомните, кого вы охраняете, меня или Килларо? — сухо спросил он у Витто Арриконе. Рыцарь опустил глаза.
— Простите, принц. У нас приказ...
— Выкручивать мне руки? — хмыкнул Меченый. Судя по лицу гвардейца, Арриконе был скандализован таким описанием их действий.
— Мессер Ирем приказал любыми методами обеспечить вашу безопасность, — растерявшись, отозвался он.
Меченый против воли рассмеялся.
— Да, это похоже на мессера Ирема... А кстати, он не приказал докладывать ему, где я бываю и что делаю?
Гвардеец в явном затруднении молчал. Дан-Энрикс поднял брови, ощутив режущую боль в месте наложенных Эленой швов.
— Ну вот что, капитан: давайте-ка определимся раз и навсегда. Вы состоите в Ордене, но вы — моя охрана, так что подчиняться вы будете только мне. В частности, я бы хотел, чтобы лорд Ирем ничего не знал про стычку между леди Эренс и Килларо.
Гвардеец молча поклонился. Крикс подумал, что на его месте он бы чувствовал себя довольно неуютно. Когда глава Ордена требует одного, а принц — совсем другого, начинаешь понимать, что, как бы ты ни поступил, ничем хорошим это не закончится.
Какой-то мастеровой, с нежностью прижимающий к груди вместительный кувшин с вином, вышел из переулка и оторопело замер, обнаружив на своем пути дан-Энрикса и его свиту. Стражники сердито замахали на него руками, чтобы он отошел и дал дорогу. Тот не сразу понял, чего от него хотят, но после пары окриков попятился обратно в переулок. Меченый видел эту сцену только краем глаза, но все же болезненно скривился. Вот, пожалуйста, человек шел куда-то по своим делам, а тут целая прорва стражи и гвардейцев на конях — уйди с дороги, принц изволит возвращаться во дворец!
Вот интересно, сможет ли он хоть когда-нибудь ходить по Адели так свободно, как в те дни, когда он был оруженосцем коадъютора?..
— Насчет мессера Ирема не беспокойтесь, я поговорю с ним сам, — сказал дан-Энрикс Витто Арриконе, возвращаясь к прерванной беседе. Рыцарь открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент мастеровой внезапно размахнулся и швырнул кувшин прямо под ноги стражникам. Кувшин со страшным грохотом разбился о мостовую, и перед глазами Меченого полыхнула такая вспышка, которую можно было видеть разве что во время фейерверка в годовщину коронации.
* * *
Когда Килларо убедился, что все стражники остались с Криксом, и никто не гонится за ним, он сбавил шаг и привалился к первому попавшемуся дереву, пытаясь отдышаться и держась за правый бок. Все остальные истинники разбежались, кто куда, и он стоял один среди заснеженного парка.
Первым чувством Рована Килларо было облегчение. Он вспомнил искаженное от ярости лицо дан-Энрикса, и его замутило при одной лишь мысли, что бы тот с ним сделал в случае его ареста. На уме у Меченого явно была кровь, и Рован понимал, что человеку вроде Крикса не потребуется много времени, чтобы исколотить его до полусмерти. "Или вообще убить" — подумал он, припомнив выкрики дан-Энрикса. Килларо подобрал с земли немного снега, растопил его в ладонях и умылся. Руки у него по-прежнему слегка дрожали.
Выбора не оставалось, нужно было убираться из Адели. Ирем с Криксом не оставят это дело просто так, а глава магистрата ясно дал понять, что больше не намерен защищать Килларо против Ордена. Не говоря уже о том, что на сей раз лорд Ирем вполне мог пойти другим путем — не арестовывать его, а поручить кому-то свернуть ему шею в темной подворотне или нацепить ему на голову в мешок и утопить в Заливе. Рован стиснул зубы. Рядовые члены Братства всегда восхищались тем, как он бесстрашно выступает против Ордена и лорда Ирема, и сам Килларо часто повторял, что наперед предвидит день, когда его убьют за его ревностную службу делу Истины, но до сих пор он никогда не верил в то, что на него действительно могут устроить покушение. А вот сейчас, представив дикие глаза дан-Энрикса, Килларо понял, что оставаться в городе нельзя. И лучше всего было бы убраться раньше, чем дан-Энрикс передаст мессеру Ирему его слова о леди Эренс.
При воспоминании о настоятельнице в душе Рована Килларо снова загорелась злость. Она смеялась ему в лицо, пользуясь тем, что за ее спиной торчат дан-Энрикс и его гвардейцы, а потом и вовсе дошла до того, что посмела ударить его по лицу! Мысль о полученной пощечине жгла Рована Килларо, словно раскаленное железо. "Сука, — думал он, скрипя зубами. — Нацепила на себя монашеское платье — а в душе осталась той же шлюхой, как в то время, когда она ублажала лорда Ирема!"
Когда первая вспышка ярости прошла, Килларо призадумался. Как ни крути, ему теперь придется спешно уезжать и города и прятаться от Ордена. Одной проблемой больше, одной меньше — роли уже не играет — следовательно, бояться ему нечего. Он вполне может затаиться в парке, подождать, пока дан-Энрикс и его эскорт не уберутся из Дома милосердия, а потом вернуться в ухоженную часть сада и отплатить Элене Эренс по заслугам. Рован прожил в Доме милосердия целый год, и был уверен в том, что здесь, как и в Бейн-Арилле, большая часть дверей не запирались на замок, а закрывались только на засов или щеколду, чтобы их не открывало ветром. Он не сомневался, что сумеет отпереть сарай, взять лом или багор и разнести теплицу, над которой так тряслась Элена Эренс. Можно будет переколотить там все горшки с лекарственными травами и выбросить остатки в выгребную яму. Это послужило бы Элене Эренс подобающим уроком.
От этой мысли сердце Рована забилось чаще и быстрее. С одной стороны, план выглядел довольно безопасным — даже если кто-то из сестер заметит что-нибудь неладное и прибежит на шум, он все равно успеет убежать. С другой — даже самый надежный план всегда может сорваться из-за какой-нибудь случайности. Если бы он мог остаться в городе, Килларо предпочел бы отложить возмездие и поручить его кому-нибудь другому. Но подобный путь потребовал бы сил и времени. Другие члены Братства искренне считали, что столичная община Милосердия священна, даже если Домом заправляет еретичка и распутница. Ровану потребовалась бы неделя или две, чтобы внушить им мысль о том, что сестры заслужили кару за вероотступничество и поддержку псевдо-Эвеллира, но такого времени у него не было. А убраться из Адели, как побитая собака, предоставив Ирему с его любовницей смеяться ему вслед, Рован не мог — это было бы выше его сил. Оставалось рискнуть и сделать все своими силами.
Поколебавшись еще несколько минут, Килларо повернул назад.
* * *
Ослепшему от яркой вспышки Криксу показалось, что эхо взрыва громко отдается у него в ушах, но в следующую секунду его лошадь встала на дыбы, едва не сбросив своего наездника, и Меченый сообразил, что эхо ни при чем — боковым зрением он увидел еще одну слепящую белую вспышку, а третий кувшин упал в каком-то метре от него. "С крыши соседней мастерской" — успел подумать Крикс. Резко запахло серой, дико заржала испуганная лошадь Арриконе.
— Что за...?! — выпалил Меченый, но задохнулся, не договорив. Расползающийся повсюду дым добрался до его лица, и Крикс зажмурился, почувствовав внезапную болезненную резь в глазах. Кобыла Меченого, очевидно, тоже ощутила действие неведомой отравы — она бешено кидалась из стороны в сторону и била задом, и лишившемуся зрения дан-Энриксу оставалось только как можно крепче стискивать коленями ее бока, чтобы не оказаться под копытами беснующейся лошади. По-видимому, кони других гвардейцев вели себя не лучше — он почувствовал, что кто-то врезался в него, его нога оказалась стиснута между боками двух лошадей. Меченый попытался приоткрыть глаза, но свозь висевший в воздухе дым и пелену слез не было видно ничего, кроме неясных темных пятен и оранжевых отблесков огня.
— Принц?! Принц, вы живы?.. — раздавшийся из ниоткуда напряженный голос Арриконе оборвал надрывный, резкий кашель.
— Молчите. Не... вдыхайте... эту дрянь, закройте чем-нибудь лицо, — прохрипел Меченый, зажав ладонью рот и нос.
Он ощущал, что его легкие как будто бы сдавил железный обруч. Меченый задыхался; главный человеческий инстинкт приказывал ему вдыхать как можно глубже, хватать воздух ртом, как рыба, вытащенная из воды. Приходилось делать над собой отчаянные усилия, чтобы, наоборот, вдыхать как можно меньше яда. В ушах у дан-Энрикса звенело все сильнее, голова отчаянно кружилась. Он почувствовал, что, еще несколько секунд — и он не сможет удержаться на спине у лошади, и соскользнул с седла.
Если накануне, представляя, как все будет, Призрак все-таки испытывал волнение, то сейчас, когда настал решающий момент, Шасс делал свое дело так же методично и спокойно, как всегда. Он даже сумел усилием воли подавить неистовую эйфорию, порожденную дюжиной зерен первоклассного люцера. Радоваться было слишком рано, хотя люди Белоглазого, конечно, справились с порученной задачей лучше, чем он мог надеяться. Несколько стрел, выпущенных одинокими стрелками из-за трех ближайших мастерских, конечно, не нанесут врагу серьезного урона, но зато убедят ослепших и ошеломленных неожиданностью нападения людей, что их отряд попал в серьезную засаду, а обезумевшие лошади не дадут им ни двинуться вперед, ни отступить.
На верхней площадке узкой деревянной лестницы, ведущей с чердака на двор, Шасс ненадолго задержался. Оттянув веки, смазал приготовленным противоядием глаза, потом щедро полил прозрачной жидкостью на шерстяной лоскут и плотно обвязал им низ лица. На те полминуты, которые ему понадобятся, эта маска сможет охранить его от яда. Шасс легко сбежал по лестнице и вышел в дым и хаос. Удушливый запах серы, огненного масла и белобородки ощущался, как удар в лицо. Несмотря на предпринятые меры безопасности, глаза мгновенно защипало. Можно было не сомневаться, что все остальные сейчас видят только отблески огня и смутные расплывчатые тени. А вот Шасс отлично видел свою жертву. Отделившись от стены, он бросился вперед, перекатился под копытами беснующейся лошади, пригнувшись, увернулся от другой... Сейчас это было совсем не трудно, Призраку казалось, будто мир вокруг него замедлился, и само время стало вязким и тягучим, словно мед. Он знал, что дело тут в убийственном количестве люцера, который он разжевал за несколько минут до этого, и понимал, что, если он переживет сегодняшнее покушение, то его сердце, вероятнее всего, откажет через пару лет. Каждый живущий в Цитадели с детства знал, как это выглядит — устройство человеческого тела им показывали на любом доступном материале, не исключая и останки их наставников, и Шасс прекрасно помнил жилы, рвавшиеся, как гнилые нитки. Собственно, поэтому-то он всегда старался обойтись своими силами, а не использовать люцер. Но сейчас ставки были слишком высоки.
От Меченого, соскользнувшего с седла на мостовую, Шасса отделяло меньше десяти шагов. Кажется, один из охраняющих его гвардейцев все-таки что-то заметил, или, может быть, просто почувствовал опасность — во всяком случае, он сделал такое движение, как будто собирался ему помешать. Призрак метнул короткий нож, и молодой гвардеец рухнул животом на гриву своего коня, схватившись за противовес ножа, торчащий из его глазницы. Должно быть, парень умер прежде, чем успел сообразить, что с ним произошло.
А вот дан-Энрикс смог в очередной раз поразить убийцу. Призрак был готов к тому, что Меченый, уже продемонстрировавший поразительную быстроту реакции сегодня днем, когда он спас мальчишку в Доме милосердия, успеет оказать какое-то сопротивление, но Меченый повел себя совсем не так, как ожидал от него Шасс. Он быстро, как змея, скользнул под брюхо своей лошади, перекатился по земле, как и сам Шасс буквально несколько секунд назад, и на мгновение пропал из виду.
Призрак бросился за ним, но Меченый двигался, как заколдованный. Казалось, река времени лениво течет мимо них, неся вместе с собой людей и лошадей, и только они двое продолжают жить и действовать в своем обычном темпе. Хотя дан-Энрикс, по прикидкам Шасса, почти ничего не видел и дышал так тяжело, как будто кто-то раздувал кузнечные мехи, препятствия он обходил почти как человек, использующий Внутреннее зрение, и расстояние между ним и Призраком не сокращалось. Азарт этой неожиданной погони на секунду заслонил от Призрака нелепость ситуации, но потом дурман в его крови все-таки сделало свое дело — Шасс почувствовал, что его губы раздвигает идиотская ухмылка. Лучший воин Цитадели с первым рыцарем Легелиона играют в кошки-мышки среди дыма и огня...
А потом Меченый исчез; словно сквозь землю провалился. В сердце Шасса шевельнулась ярость — бешеная ярость хищника, который упустил свою добычу, но Призрак заставил себя обуздать дурацкое, порожденное люцером бешенство, как раньше обуздал дурацкое веселье. Очистить свои мысли было в десять раз труднее, чем всегда, но, сделав это, Шасс почувствовал присутствие дан-Энрикса так же четко, как он чувствовал змею в кувшине и ловушки в Лабиринте.
Меченый находился в парке Дома милосердия. Шасс предпочел пока не думать, как Криксу, в его нынешнем состоянии, удалось оторваться от погони, да еще и перебраться через каменную стену, ограждающую монастырь. Это сейчас было неважно. А вот то, что Крикс находится по ту сторону стены один, без своей надоедливой охраны, сильно упрощало дело. Шасс добрался до стены, подпрыгнул, зацепившись за ее верхушку кончиками пальцев, подтянулся, чтобы оказаться наверху... Меченый был чуть-чуть повыше своего убийцы, но в том-то и дело, что "чуть-чуть". Должно быть, пальцы у него, как у Призрака, были железными. Мягким, кошачьим прыжком перемахнув на противоположную сторону, Шасс с удовлетворением заметил на шершавом сером камне несколько блестящих, ярко-алых капель крови. Значит, Меченый перелезал именно здесь, и, что еще важнее, ядовитый дым на него все-таки подействовал. Раз пошла кровь носом, значит, вероятнее всего, будут и судороги. Далеко дан-Энрикс не уйдет.
