Он мог всадить снотворное в шею колдуна, но тогда останутся его дружки, которые его смогут запросто подстрелить, или, что хуже, попытаться привести колдуна в чувство каким-нибудь эликсиром. Даже с его скоростью реакции, время, которое потребуется после первого выстрела из револьвера, прицелиться еще раз и выстрелить будет достаточно, чтобы очень хорошо тренированный человек, пускай даже лучник сделал выстрел.
Женекерс перестраховывался, но он не имел права сейчас рисковать, потому дождавшись, когда троица пошла по его следу отдал мысленные приказы своим слугам и начал действовать. Шансы на успех меньше, чем девяносто девять процентов ему сейчас были неприемлемы.
* * *
Алган видел, как Кард дернулся и повернулся, услышав за спиной жутковатое рычание. Оно напугало и заставило обернуться и его. Конь посла, который до этого момента мирно щипал траву, теперь несся на них во весь опор. Кард сразу же выхватил револьвер Эльгара, чтобы пристрелить скотину. Не выстрелил он сразу только потому, что не хотел промазать, надеясь подпустить тварь поближе.
Алган призвал огонь, но тут же вскрикнул, схватившись за шею. В нее воткнулось что-то острое. Боли практически не было. Он выдернул из шеи тонкий дротик, запоздало понимая, что тот, скорее всего, чем-то отравлен. Мир начал шататься под ногами, арбалет выпал из ослабевшей руки.
Словно в тумане, шатаясь и не в силах взять себя в руки, Алган увидел, как сраженный еще одним метким выстрелом, падает замертво Кард. Тот так и не успел сделать выстрела. Зиг быстро понял, что конь лишь отвлекающий маневр, потому крутанулся, изо всех сил продолжая растягивать тетиву лука. Должно быть, опытный следопыт уже знал, куда надо стрелять. Ему не хватило каких-то долей секунд. Сверху прямо на него упало что-то черное. Какая-то птица метила прямо в лицо стрелку и инстинктивно защищаясь, он разжал пальцы, тетива противно взвизгнула, зацепившись за лучную перчатку и оставив след на дубленой коже, а стрела исчезла где-то в ближайших кустах. Спустя мгновение раздался еще один выстрел, и все было кончено. Алган остался один.
Осознание того, что из их сработавшейся за семь лет команды остался он один, было на удивление страшным. Еще пару часов назад, они лениво ждали, пока очередной заказ придет им сам в лапы, а теперь… Алган по причине своего взрывного характера тяжело сходился с людьми, и оттого сейчас было так тяжело. Так глупо потерять своих близких друзей! Так глупо… Это подействовало на него как ледяной душ в жаркий летний зной. Каким-то неимоверным усилием, пробиваясь сквозь дрему, он дотянулся до своей силы, заставляя огонь внутри загореться. Огонь должен сжечь этот дурман…
Языки пламени то и дело срывались с его кожи, прожигая дырки в его одежде, и так же быстро умирали. Неужели это все? Какое-то время Алган мог еще сражаться с дурманом, но потом понял что проигрывает. Земля дернулась, он сам не смог понять, как оказался на коленях. В глазах плясали разноцветные мушки. Темнота закрыла от него практически все, оставив маленький кусочек света в центре, словно бы он смотрел на мир из глубокого колодца.
“Колодец. В него уходят все, рано или поздно. Падают. Стоит расслабиться, поддаться усталости, и ты уйдешь, соскользнешь сначала в апатию, на смену которой придет дрема, глубокий сон и, наконец, смерть. Не каждому везет встретить свою смерть сразу. Большинство будет соскальзывать в этот колодец медленно. Многие из ныне живущих мертвы уже в двадцать лет, хотя их похоронят намного позже” — вспомнились слова жрицы Иллюны, услышанные когда-то в таком теперь далеком детстве.
Мягкий голос еще совсем юной жрицы, пробившийся к Алгану сквозь годы заставил его опять дернуться и воззвать к своей огненной силе. И опять вместо буйства огня он получил лишь пару новых дырок на одежде. Но мрак немного отступил, и, хотя Алган практически не мог шевелиться, лишь чудом не падая, он теперь мог хоть что-то видеть.
Мужчина в сером молча подошел к нему и извлек из кармана кожаный чехол, откуда в свою очередь достал какую-то склянку. Выглянувшее из-за туч солнце заставило вспыхнуть на стекле тонкой алхимической гравировке. Это была явно склянка с каким-то эликсиром. Алган не мог сопротивляться, лишь наблюдать за действиями мужчины.
Но тот не стал его бить, и уж тем более не стал убивать. Лишь аккуратно поддерживая голову Алгана, влил ему в рот содержимое пробирки и немного отошел.
В голове внезапно прояснилось, а темнота отступила. В нескольких десятках шагов, за спиной серого он увидел тот самый тракт, с которого они сошли. Алган поднялся и хотел уже воззвать к своей силе, как внезапно понял, что не может. Он не мог не то, что пошевелить пальцем, даже мысли его стали внезапно какими-то странными, чужими. Не понимая, что происходит, он упал на колени перед незнакомцем и стал нараспев произносить какие-то неведомые слова древнего языка. Странные, каркающие слова, которые он в жизни никогда не слышал… Или все же слышал?
Неужели это… Не может быть, это клятва верности кроу!
Только сейчас Алган осознал, что его ждет, возможно, что-то намного худшее, чем смерть. Его жизнь, и жизнь всех его детей, если таковые появятся, после произнесения им этой клятвы станет собственностью серого... А он… А он уже ничего не может сделать. Он перестанет существовать. Алган изо всех сил, в панике, постарался прервать эту клятву, но тело не слушалось. Эликсир, заставлявший его произносить эти жуткие слова, держал свою добычу крепко.
Память услужливо подсказала, что именно этим эликсиром на юге так часто заставляют дать признательные показания, когда не помогают даже пытки. Пользуются им крайне редко, так как стоит он целое состояние. Эликсир действует редко дольше пары минут, но в течение этих минут заставляет выпившего его произнести или сделать ровно то, что хотел создававший этот эликсир алхимик.
В поисках спасения Алган осмотрелся. Пожалуй, глаза — это единственное, что ему сейчас худо-бедно подчинялось. На руках серого он так и не увидел никаких перстней. И, словно подтверждая дикую гипотезу, на тракте вдали проскочил всадник. В лучах солнца блеснула камнями висящая у седла наградная шпага…
Спешащий по своим делам гонец даже не смотрел по сторонам, и даже не заметил стоящих на лесной поляне людей.
Они ошиблись. Алгану сейчас больше всего хотелось одновременно заплакать и рассмеяться, но он только и мог, что заунывно произносить слова клятвы…
* * *
То, что сейчас происходило — было частью древнего и неизбежного зла, которое пришлось совершить стеклянному магу, чтобы спасти в те далекие годы королевство. Одному, без помощников наделенных такой же силой, как и он сам, он бы никогда не создал свое смертельное войско. Но где взять таких помощников? Его чудесная сила это единственное, что у него было. У него не было ни сотни лет, ни тысяч гениальных инженеров, да и уровень познания окружающего мира был далек от того, чтобы обойтись без этой силы.
Алган сейчас произносил древнюю клятву кроу. Клятву, которую может произнести только тот, в чьей крови есть искорка дара. Неважно какого. Клятву, которую может принять только тот, чья сила несоизмеримо выше силы того, кто ее произносил.
Клятва работала в обе стороны. Тот, кто клятву давал, становился рабом до конца своих дней, чья воля была полностью подчинена господину, как и воля всех его наследников, рожденных начиная с этого момента. В обмен же приносящий такую клятву получал частичку сил того, кто согласился такую клятву принять.
Ее крайне редко использовали. Эта клятва не имела обратного хода и очень часто искажала разум того, кто ее произнес до неузнаваемости, сводя с ума. Те немногочисленные жрецы кроу, что могли ее принять, крайне не любили ее за то, что каждая принятая ими клятва существенно ослабляла их. Для Женекерса же, это было единственным выходом из положения.
Эликсир алхимиков пустынный маг использовал лишь потому, что заставлять произносить клятву пытками считал неприемлемым для себя по этическим соображениям. Эликсир же делал все безболезненно и быстро.
Теперь, после путешествия в проклятие Жемчужных Островов, он точно знал, что тот человек, который в нем был заключен, не был в восторге и от этого метода.
Однако иного выхода не было.
Алган заканчивал произносить клятву. Он прекрасно ее знал, ведь про нее рассказывают и в школах свободных философах, и сантаринским магам… Люди посчитали необратимость этой клятвы столь романтичной, что она заняла свое место и в фольклоре.
Алган должен уже был ощутить “вкус” силы Женекерса, и почувствовать то, что с ним будет. Но прервать клятву у него не было сил, эликсир держал свою добычу крепко. Слеза прочертила свой путь по щеке колдуна. Но что она значила, Женекерс не мог даже догадываться.
— Сожалею, что вынужден так поступить, — произнес Женекерс. Эликсир гарантировал то, что Алган не собьется.
— Принимаешь ли ты мою клятву? — задал, наконец, свой вопрос Алган на каркающем жрическом диалекте кроу.
Женекерс выдержал положенную обрядом паузу, после чего произнес на этом же самом диалекте.
— Принимаю.
Лицо Алгана изменилось, он закрыл глаза, и под закрытыми веками можно было угадать хаотичные движения глаз. Дело сделано, он получил кусочек его силы, но так и не может им воспользоваться. Эта сила доводила обычных людей до безумия.
Если сейчас ничего не сделать, у него сначала поднимется температура, он будет биться в лихорадке некоторое время, окончательно потеряв какую либо связь с реальностью и, в конце концов, умрет, не приходя в сознание. Именно для того, чтобы этого не допустить, в кожаном чехле рядом с пробиркой из алхимического стекла у Женекерса был невзрачный камешек. Шедевр, рожденный на свет благодаря силе ведунов племени тахомарсу: тессейн.
Когда-то, пытаясь решить стоявшую перед ним задачу, Женекерс попал на далекий остров на юге, где жил очень любопытный народ. Воины этого племени с того самого момента, как выбирали этот путь, занимались самоистязанием, проходя через такое количество боли, которое простым людям было трудно себе представить.
За это в королевстве, да и на южных берегах, их считали дикарями, резонно считая, что то, что они делают — противоестественно и неправильно. Смысл этого ритуала, чужаки поняли лишь тогда, когда впервые столкнулись с этим народом в бою. Ведуны племени давали определенным воспоминаниям воинов способность переходить в предметы. Раз в день каждый воин мог наделить какой-нибудь предмет своими воспоминаниями. И это были всегда воспоминания о пережитой боли. Стоило другому неподготовленному человеку коснуться или просто оказаться радом с таким камешком, когда рядом нет его хозяина, как воспоминания выпрыгивали и заставляли жертву пережить их. Чаще всего они сводили с ума, делая из людей калек на всю жизнь.
Тессейн, умело выпущенный из пращи — страшное оружие. От него не спасет никакая броня и даже стены. Это и пришлось осознать южанам на собственной шкуре, когда они хотели потеснить примитивных на их взгляд аборигенов, положив глаз на богатые золотом острова.
Были и ограничения. В камне умещалось совсем немного воспоминаний, а обряд, дающий воинам дар создавать тессейны, мог быть проведен лишь однажды. И только те воспоминания, что были выбраны во время обряда, могли переноситься в тессейны.
Женекерсу потребовалось несколько месяцев и помощь Илейн, чтобы заслужить доверие племени и получить от них дар создавать свои собственные тессейны. Однако, вместо боли, в них были совсем иные воспоминания.
Это были воспоминания о тех самых первых минутах возле колодца, когда Женекерс обрел свою силу и не просто не стал безумцем, но и нашел способ подчинить ее себе. Тот самый переломный момент, который он до конца не понимал, как бы хорошо он его не запомнил.
Едва Женекерс вложил в руку Алгана тессейн, как он напрягся, сжимая камень изо всех сил так, словно хотел раздавить. Наконец, спустя десять секунд он расслабился, выронил камень и открыл теперь уже серые глаза, все еще смотрящие куда-то вдаль.
Поняв, что и этот этап обряда завершился успешно, Женекерс надел на руку Алгана браслет. В тессейне умещалось совсем мало воспоминаний, потому Женкекерс вместе с ними передавал лишь описание того, как будет говорить с ним браслет. Внутренняя поверхность браслета была разделена на небольшие участки, каждый из которых мог под действием слез пустыни нагреваться и охлаждаться, кодируя своей температурой, давлением на кожу и вибрацией данные. Чудесный сплав, который мог нагреваться с одной стороны и охлаждаться с другой под действием тока, давно умели делать коротышки.
О Жане Шарле Пельтье коротышки не знали, потому приписывали открытие этого любопытного, но мало где применимого явления своему соотечественнику. Быть может, будь слезы пустыни более дешевыми, а хладоцветы более редкими и дорогими, этому сплаву и нашлось бы более широкое применение.
Обычным людям такие резкие изменения температуры на коже причиняют боль, хотя и не наносят вреда коже. Для тех же, у кого есть частичка сил Женекерса — это способ узнать многое в кратчайшие сроки.
Это была самая долгая часть, и самая безопасная для Алгана. На получение знаний от браслета уйдет около часа. Если в одном случае из десяти, клятва кроу могла дать сбой и убить приносящего ее, а в одном случае из двадцати воспоминания из тессейна не помогали взять полученный от Женекерса дар под контроль, то эта часть еще ни разу не давала сбой. И очень большая удача, что все сегодня прошло успешно.
* * *
Эд печально поднял взгляд на небо, по которому на удивление медленно тащилось солнце. Здесь, в степях, оно казалось на удивление жарким.
С одной стороны он был жив. Несмотря на то, что встретился с несколькими своими кредиторами, когда они выбирались из Сантарина. Те минуты, когда целая дюжина крепких наемников была в его власти и от одного лишь его слова завалилась спать, был поистине чудным. Это было даже лучше карточной игры, понимать свое превосходство над теми, кого еще так недавно боялся… Жаль, что Повелитель запретил их убивать.
Пришлось оставить им ложные воспоминания о том, как он их отметелил голыми руками. Но это было, пожалуй, даже еще веселее. Ведь, чтобы воспоминания выглядели правдиво, ссадины тоже должны быть и болеть. Пришлось их для этого разукрасить. Пожалуй, он даже перестарался, но это было так приятно…
В какой-то момент Эд поймал себя на мысли, что раньше не наблюдал за собой такой страсти к насилию, тем более избиению беззащитных. Неужели это так на него действует заклинанник? Но поразмыслить над этим ему не дали.
— Эй, чего встал как вкопанный? — окрикнул его Фуртил, — Мы тут пашем во всю, а он прохлаждается.
— Уже, уже.
Эд печально вздохнул, и призвал свой заклинанник. Тот послушно стал полупрозрачным и подплыл так, что стал закрывать хозяину ровно один глаз. Так, что у нас тут?
Через ставшую полупрозрачной книгу, словно через чудную линзу, степь преобразилась. Ушли яркие цвета, небо стало черным, а на ставшей серой земле яркими пятнами стали видны следы.
