Змей пожал плечами.
— Да нет, неправда, я пытаюсь решать проблемы.
— Только не самые серьезные, и то, если умный помогальник посоветует.
Змей иронически ухмыльнулся, но говорить ничего не стал.
— И получалось у тебя, что от порнухи отвязаться ты не можешь, жена тебя запилила, на другую работы ты почему-то, — это слово Володя произнес с многозначительным нажимом, — не можешь никак устроиться, не берут. Других, не таких опытных и, как ты считаешь, не таких умных, почему-то берут, не глядя, а тебя — никак. Обидно. Почета и уважения у тебя по твоим амбициям маловато, хотя на самом деле их для тебя слишком много, то есть никто ты и ничто ты.
Володя выдержал эффектную паузу.
— И стало тебе совсем невмоготу. Так невмоготу, что прямо хоть со скалы кидайся. И уже подошел ты к краю, и стоял и думал, как тебя будут жалеть все. Не бросился бы ты, конечно, кишка тонка, но, тем не менее, была вероятность, что подойдешь ты чуть поближе, и камешек под твоим весом в сторону отъедет, и потеряешь ты равновесие, и в самом деле упадешь, дурачина, в море, да и не выплывешь, шлепнешься о воду и шею сломаешь, ты же невезучий. И вот тогда, в самый пик твоего отчаяния, вдруг в ноябре повеял тебе в лицо ласковый теплый ветер, такой ласковый и такой нежный, прямо майский. Удивился ты, отступил в сторону, нет ветерка, но почти сразу он снова тебе в лицо подул, за тобой переместился. И походил ты по вершине, и убедился, что заботится о тебе некто, знак дает. И раскаялся ты в своем малодушии, и слезы стал утирать, и бога благодарить, за то, что мир такой прекрасный, и ты в нем живешь. Помнишь?
Змей кивнул. Он в самом деле никому об этом не рассказывал. Угадать Володя не мог, по крайней мере с ветерком, слишком подробно и правильно рассказывает. И даже о мыслях его рассказывает. Поразительно, получается, Володя и в самом деле видит его? Он ясновидящий? Экстрасенс?
— Только ветерком в лицо я тебе подул. Понял, какое у меня могущество?
Змей медленно покачал головой. Нет, не может быть. Все-таки не может быть. Может, он когда-то спьяну сболтнул, сам не помнит, а Володя запомнил? Володя, этот банальный ловелас со смешным самомнением и невеликим умом обладает такими способностями? Может кто-то из чистильщиков обладает ими, а Володя притворяется? Раздувает свою значимость? Это в его стиле.
— Нет, не верю. Наверно, я спьяну тебе сболтнул, и сам не помню, что и когда.
— Сам ведь не веришь, в то, что говоришь, цепляешься за свои домыслы.
"А может и правда?", — промелькнуло в сознании Змея.
— У-у, — упрямо мотнул он головой.
— Мало тебе? А помнишь, как ты в институте книжку у товарища украл? У тебя, видите ли, украли, значит и тебе можно, так ты решил. Товарищ твой забыл ее, когда на каникулы уехал, а ты присмотрел ее, и цап себе. Книголюб, книгочей. Ты ведь никому об этом не рассказывал, правда? А потом, через несколько лет стыдно тебе стало. Но признаться товарищу духу не хватило. Выкинуть хотел, но решил, что книгу жалко. Гуманист, книгу жалко, а товарища не было жалко. Вот и отнес книгу в комиссионку, деньги получил. Небольшие, но деньги. Так ведь было, а? "Двенадцать стульев" читал? Альхена, "голубого воришку", помнишь? Так вот, ты и есть "голубой воришка". Продолжать?
Это было одно из самых постыдных змеевых деяний. Мелкое и неприятное. Совсем уже забытое, но вытащенное на свет, и брошенное перед ним. На, любуйся.
"Значит все это правда. Кто-то, может быть, сам Володя, знает обо мне все, по-видимому, совершенно все".
— Такое мелкое дерьмо у каждого можно найти. Или почти у каждого. Но все равно не понимаю, зачем вам за мной наблюдать и ковыряться в моем грязном белье.
— Как это зачем? Ты живешь свою последнюю гнусную жизнь и надо, чтобы ты прожил ее как тебе полагается — в дерьме и бесславии.
— А ты значит — в славе и почете?
— Да, я совершил великий подвиг — общался с тобой, мучаясь от отвращения, и окончательно погубил твою жизнёшку.
— Великий подвиг?! Это — великий подвиг?
Змей присвистнул.
— Ну и дерьмо же вы называете великим подвигом! Значит, ты столько лет притворялся лучшим другом, то есть был просто-напросто вероломным мерзавцем! В глаза улыбался, а за глаза плел интрижки. Это ты организовал Сребреникову и ее сеансы, однозначно ты!
— Я, — насмешливо улыбнулся Володя.
— Это ты приставил ко мне Рюрика?
— Я, — еще насмешливее подтвердил Володя.
— Наверняка ты его довел до сумасшествия, смерть дочки только ускорила процесс.
— Рюрик действительно немножко тронулся, потому и наговорил тебе лишнего, так что пришлось немножко ускорить твою инициацию в новую жизнь. Но... — Володя прищурился, — чмо, оно и есть чмо. Рюрик дочку свою убил, а теперь мучается, дерьмо.
— Дочку убил? Что ты говоришь!
Змей покрутил пальцем у виска.
— Не верю! Неужели такое возможно, неужели он ... такой?
— А какой? Неужели ты думаешь, что с тобой кто-то от души будет дружить? Только последнее дерьмо вроде Рюрика, и то за страх.
— Да что же это такое! Что вы ко мне привязались! Рюрику-то зачем дочь убивать?
— Как зачем? Она твоей дочери раскрыла, что на нее наложили венец безбрачия. Такой риск возник, что умудрится снять и судьба ее иначе сложится. Экстрасенсы ей бы не стали помогать — сразу бы поняли, кто она, но литературы сейчас полно, если хоть крохотные способности есть, то можно самому себя подлатать, и в интернете все находится. Хорошо, что вы ничего делать не стали. Хоть в чем-то молодцы.
— Станем! Сделаем! Что вы к девочке пристали? Стой, ты врешь, я понял, врешь! Дочь моя замуж вышла, — Змей истерически засмеялся и стал тыкать пальцем воздух по направлению к Володе.
— Да, мужик ей сильный попался, прорвал проклятие. Но ненадолго, я тебе обещаю, — презрительно бросил Володя, — ну а Маринку эту решено было наказать, поволноваться из-за нее пришлось. Лучше отца родного никто бы это не сделал. Он помычал, поскулил, и согласился. По договору, который он с нами заключил, отказаться у него права не было. Но этим же сам на смерть заработал, по Закону он должен был себя убить, но не дочь. А теперь, когда тебе лишнего сболтнул, свою смерть ускорил.
В этом разговоре было что-то запредельное, что-то абсолютно внечеловеческое. Змей сидел ни жив, ни мертв.
— То есть вы несчастного Рюрика просто развели. И убили, — наконец выдавил он из себя, — А ... а что значит — быть Змеем? — задал он вопрос, который так давно вертелся у него на языке, но все никак не озвучивался, — почему быть Змеем так ужасно? Почему вы все надуваете щеки и ведете себя так по-уродски?
— По-уродски себя ведешь ты. Ты — самое гнусное и ...
— Стоп, уже слышали.
— Про тебя всегда будут говорить именно так. Про тебя запрещено говорить иначе.
— То есть меня можно только обзывать? А это у вас не шиза ли? Хотя нет, конечно нет, это как в древних культах — образцово-показательное божество дОлжно называть "величайшим и всемогущейственнейшим", а какого-нибудь демона полагается называть "сыном греха", "воплощением мерзости" и тому подобное. Значит, я увас что-то вроде черта?
— Ты у нас вроде дурака безмозглого, то есть именно того, чем являешься. До черта тебе далеко, как преисподней до неба.
— Так, ругаться вы умеете, браво. Я так и думал. А что-нибудь по-существу можно?
— Вот тебе по существу. Ты придумал какое-то Добро и Зло, и из-за этого люди перестали подчиняться Законам и сами себя изгнали из рая. Теперь они влачат жалкое существование в поисках какого-то добра, какой-то справедливости. И это при том, что небесный закон прекрасно определяет, что хорошо, что плохо.
— "Если на клетке осла написано лев — не верь глазам своим". Козьма Прутков.
— Что? Какой лев? Какой Кузьма? — Володя разозлился, — Опять идиотские шуточки?
— Для особо даровитых объясняю. Сентенция Козьмы Пруткова "если на клетке осла написано лев — не верь глазам своим" означает, что надо не рассуждать, а принимать все так, как велят. То есть, если в соответствии с Законами принято считать, что данный осел является львом, то значит это на самом деле лев. А есть еще Андерсен. "Сказка о голом ..."
— Ты мне сказками зубы не заговаривай! — прикрикнул на Змея Володя, — вот такими бесчестными сказками ты людям головы и заморачивал, и они, вместо того, чтобы чувствовать себя счастливыми, чувствовали себя несчастными, и вместо того, чтобы радоваться праведной силе чувствовали себя ущемленными, дерзкие, не понимая своего счастья быть там, где они есть, и тем, что они есть, пусть они и подлые по рождению. Люди начинали хотеть большего, они начинали бунтовать, они развращались в душах своих, отказывались подчиняться старшим, суесловили ежечасно, жизни их сгорали в неправедном огне, они лукаво мудрствовали, подражая тебе, они дерзали хотеть какого-то особенного счастья, дерзали сравнивать себя с другими, высшими. Рушился порядок, рушилось древнее равновесие тупой толпы и мудрых князей.
— ОК, — грустно сказал Змей, — ОК. Хватит моих прегрешений. Я все понял. Я научил людей думать. Смертный грех.
— Ты научил людей мудрствовать и суесловить, и иметь гордыню.
— Елки-палки, гордыню! Может быть гордость, а не гордыню? Гордыню я вижу, она у тебя. Все твои архаичные словеса — это образчик гордыни! А гордость — это не то. Ты думаешь, когда ты смеялся над тем, что вы заставили несчастного Рюрика убить дочь, это была гордость? Нифига! Это и была гордыня! Образцовая гордыня!
— У меня не может быть гордыни, она может быть у низших, таких, как ты.
— Так-так...
— Да. Так вот, когда-то давно, много твоих гнусных жизней назад, ты добровольно согласился спасти других, а самому погибнуть. А за это ты выпросил постоянно рождаться.
— Еще раз, спасти других, а самому погибнуть? Спасти от чего?
— Вселенная погибнет. Ничто не вечно. В ней накапливается Зло.
— Я уже понял, что если дело касается людей, в том числе и меня, то у вас нет ни Добра, ни Зла. А если дело касается вас, чистильщиков, то у вас сразу откуда-то они появляются, причем вы олицетворяете то самое Добро или, как минимум, Благо, а я и, наверное, все остальные люди, которым вы смешны, — Зло.
— Суесловь и дальше. Но Вселенная погибает от накопления Зла.
— Ф-ф-ф! Ты что, думаешь, я не читаю газет? Я знаю, что по последним физическим теориям во Вселенной накапливается темная энергия и темная материя. И вы, секта несчастная, ассенизаторы, соорудили из этого примитивный дикарский культ, связали физику со ... со мной! Ловкачи! Новые дикари! Для вас темная энергия — Зло, как водка для аборигенов — огненная вода! И если бы я не понимал, что за всем, что вы говорите, что-то есть, что это не обман, по крайней мере, не совсем обман, то и разговаривать бы с тобой не стал. Просто вам нужна жертва, нужно на кого-то натравить рядовых чистильщиков. Травля объединяет примитив, а верхушка благодаря этому управляет дураками подчиненными.
— Я не чистильщик, еще раз повторяю. Я связан с ними, но не они.
— Ха-ха, аристократия отказывается от своих. Как обычно.
— Считай, что хочешь. Да, ты угадал, ты — жертва. Обыкновенная убогая жертва, а жертва — это самое низкое, что может быть. Это ничто. Это...
Володя поднял вверх плечи, слегка выставил веред руки, вывернув их вверх ладонями. Губы он сжал буквой "п". Поза означала крайнюю степень отвращения.
— Так, ты сказал, что я согласился спасти других, а самому погибнуть, — голос Змея непроизвольно дрогнул, — и за это выпросил себе право постоянно рождаться. Что это значит?
— А это значит, что ты Вечный Жид.
— Час от часу не легче. Все на меня свалил. И Вселенную, и Вечного Жида. Так это я Авеля убил? Я Каин?
— Ты смотри, начитанный. Да. Ты — Каин. И ты убил своего брата Авеля. И отказался от этого, зассал.
Змей истерически засмеялся.
— Всё на меня. Знаешь, когда так бывает? Когда в милиции поймают какого-нибудь бедолагу за мелкое преступление в конце отчетного периода, то вешают на него все нераскрытые преступления, чтобы статистика хорошая была. Обещают, что зачтут при вынесении приговора. И действительно засчитывают. Только не так, как бедолага ожидает. Вот и вы так. Что-то я сделал, наверное, и согласился, чтобы вы на меня повесили какие-то чужие прегрешения в обмен на будущее послабление. А вы меня обманули.
— Ты смотри, дурак, дурак, а умный. Так оно и было, в точности так. Теперь расплачиваешься за свою глупость.
— За глупость значит. Скорее всего действительно я воду мутил, учил людей думать. Странно, что я мог таким быть, вроде я такой обыкновенный. А может и нет, раз тебя так от моих слов корчит. А раз я был такой, значит нужно было меня на чем-то подловить? А?
— Да, — нагло сказал Володя, — именно так. Вас, дураков, подловить нетрудно. Тебя и подловили. Но вот на чем?
Змей на мгновение призадумался, и его тотчас осенило. Мозги его работали быстро и четко, как никогда. "Почему я так быстро соображаю? Что происходит?" — вспыхнуло в сознании. Но он отогнал докучную мысль.
— Знаю! Cовсем легко! Проще легкого! Подловили вы меня на убийстве Авеля! Точно! Преступление тяжелое, но иногда происходит неумышленно, в драке например. И как я догадываюсь, вы этого Авеля науськали против меня, чтобы он меня допекал, пока не допек окончательно. Может быть и тогда какие-нибудь "чистильщики" были, а он был одним из них, вот и старался. И было это в незапамятные времена, когда все люди шкуры носили. И все они были "братьями", просто потому что браки были между близкими родственниками, и родство было в те времена у каждого с каждым. И совершил я непредумышленное убийство, а потом отказался, забоялся. Почему смалодушничал, не знаю. Но, наверное, так произошло. И в результате стал дважды виноват. Вот вы меня и уговорили взять на себя чей-то грех, наверное — гибель Вселенной, чтобы была у меня постоянная жизнь. А вы на меня повесили еще больше — легенду о Змее-совратителе, убийство Авеля из зависти. А, да что тут говорить, убийство Авеля в вашем изложении наверняка выглядит совсем неправильно, а вы, вы сами, которые Вселенную и загубили своими творящими руками-крюкАми, хотите остаться чистыми и пушистыми, свалить все на меня и жить самим чистенько?
— Да. И это справедливо. За ошибки лучших должны расплачиваться худшие.
— Цинизм твой просто поражает. А расплата для худших — да ведь это "мальчики для порки"! Англия, средневековье, психопат Генрих VIII, истребивший полстраны! Вот ваши образцы. Значит, я — "мальчик для порки"? А, ну да, это ведь то же самое, что "козлы отпущения" в Библии. Значит — иметь мальчиков для порки освящено вашими Законами?
— А ведь опять истину глаголешь, — глумливо засмеялся Володя, — истину! Сегодня твой день! А что же это ты истину вдруг почувствовал, а раньше не замечал? А?
— Не знаю, — сник Змей, — наверное, не знал, кто я.
— Сдулся?
— Да, — вяло произнес Змей, его охватила апатия. Он сидел, опустив глаза. Мыслей не было, ничего не было. Не было даже отчаяния. Было что-то внесущное, какое-то усталое внутреннее безмолвие. Он поверил. Поверил, что он действительно Змей, и что его заманили в ловушку за задиристый нрав и свой собственный взгляд на мир. Змей поднял глаза. Володя глумливо улыбался.
