— А их враги умирали с именем бесноватого на устах, — развёл руками организатор, — Зачем ты завёл всю эту полемику, Кирилл?
— Потому что они — не жертвы! — закричал Кирилл.
Сам понимая, что проигрывает. Повысил тон — признал поражение. Кирилл пытался донести до собравшихся, многих из которых хорошо знал по прошлым мероприятиям и слётам, многих видел впервые, свою точку зрения. Но, то, что им чётко сейчас ощущалось, но не было безукоризненно отшлифовано логически в веских, броских аргументах — не может им быть выражено так же значимо и легко, как доводы организатора и выкрики из зала. Кирилл ясно понимал, что выглядит тем самым стариком-орденоносцем, что в эмоциях, брызжа слюной и со слезами на глазах, так же бессмысленно пытался их, молодых переубедить, что 'не так всё было'! Лёгкие остроумные контрдоводы молодёжи доводили стариков-ветеранов сначала до отчаяния, а потом и до матерных замахов бадиками.
Кирилл понял, кто он сейчас — закостенелый ретроград, поборник диктатуры. Косноязычный старик, знающий, что молодые — обмануты, заблуждаются, а старик — в отчаянии, что не может их переубедить, донести до них слово правды. Этот старик не умеет говорить красиво. И никогда не умел. Он сражался за правду — молча. Иногда — матерно. Но — насмерть! Презрев не только страх, но и инстинкт выживания.
Кирилл улыбнулся, оборвал сам себя. Он вдруг вспомнил слова той простой русской бабы, что — сколько морали не читай, а с ноги, да в лоб — доходчивее. И Кирилл — ударил. Визг, грохот, звон, скрежет динамиков заходящегося помехами микрофона, массовая потасовка.
Кирилл вовсе не умел драться. Всегда этого боялся. Боялся начать драку, боялся бить, боялся, что его ударят. Боялся боли.
Оказалось, что в драке охватывает дикий адреналиновый азарт, картина мира кардинально меняется — меняется восприятие, а боль... Боль притупляется адреналиновым выбросом. Ему сломали нос, разбили губу, а Кирилл узнал об этом, только увидев свой кривой нос в зеркале.
Дежуривший у входа наряд полиции не дал как следует разгореться драке (избиению Кирилла), схватил зачинщика беспорядков (Кирилла) и уволок его в свой 'бобик'.
Кирилла бросили в какую-то переполненную конуру. Как воспитанный человек, юноша встал, оправил одежду и поздоровался. Неосознанно опять касаясь языком ранки на разбитой губе. С ним такое было впервые, и он постоянно касался ранки, постоянно касался этих непривычных ощущений.
— Это менты тебя так? — спросило неопределённое в полумраке камеры лицо.
— Нет. Не менты. Свои же, — мотнул головой Кирилл, и улыбнулся, тут же поморщившись от боли в разбитой губе, — Пацифисты! Правозащитники, журналисты и сетевые блогеры.
— Смешно, — согласились многие, а тот же человек, самый дальний от дверей, спросил, — И за что?
— Вообще-то я первый начал, — вздохнул Кирилл, — Он наших дедов, что тогда воевали, жертвами назвал.
— Молодец парень!
— В табло им!
— Хлебало раскроить!
— Проходи! — велел тот, дальний, — Садись! Чифирнёшь?
— Нет, спасибо, — замотал головой Кирилл. Он слышал жуткие истории про этот 'чифир'.
— Ну, как знаешь! Да ты садись! В ногах правды нет.
— Меж ними — тоже, — отозвалось с параллельного ряда.
— Садись, баклань, за что именно пидоргам этим в хавальник прописал?
— Понимаете...
— Попов! — крик от двери.
Встают сразу двое.
— Кирилл! — поясняет полицейский и на всякий случай поясняет, — Молодой!
— Я! — отозвался Кирилл.
— С вещами на выход!
— Давай, Кирилл, держись за понт крепко! — напутствовал его Жека, — Не дрейфь и не сдавай назад! Ничего не подписывай без адвоката!
Кирилл кивнул, заложил руки за спину и шагнул в дверь. Вещей у него и не было. Его рюкзак остался там, в зале кафе. В драке ойфон его выпал, а потом его ещё и растоптали. Экран покрыт сетью трещин, включить его не представляется возможным. Кирилл криво усмехнулся. 'Не подписывай без адвоката!'. Он сам — юрист. Правда, не по уголовным делам. Как-то больше его интересовала юридическая сторона межбанковских отношений.
Он шёл за спиной беззаботно гремящего ключами молодого парня в мятой полицейской форме со сдвинутым на затылок форменным, но — бесформенным, кепи. Его не ставили лицом к стене, не пристёгивали наручниками (Кирилл это видел в роликах, думал, что это стандартная практика полицейской работы). Подойдя к двери, конвоир вежливо постучал:
— Товарищ капитан, привёл!
— Стёпкин! — донёсся оттуда тяжёлый вздох, — Ты — безнадёжен! Можно парня из деревни вывести в полицию, деревню из него — не вывести.
— Так чё? — растерялся Стёпкин, — Заводить? Или обратно в обезьянник?
— Заводи! И это... А-а! Ладно, ничего, иди!
Кирилл вошёл в кабинет. Осмотрелся. Обшарпанные стены, старые, выгоревшие и выцветшие плакаты, распечатки А4 под плёночными файлами скотчем приклеены по крашенным стенам, скрывая трещины и облупившуюся краску. Приказы, инструкции. Всё уже пожелтело от солнца. Крашенные половыми красками железные ящики около старых письменных столов, совковых ещё, судя по остаткам полировки, потрескавшейся, облупившейся. Стёкла на столах со скруглёнными краями. Столы завалены бумагами и пухлыми бумажными папками. Компьютер, если это можно так назвать — один, за отдельным столом. Экран с огромным задником электронно-лучевой трубки занимал половину стола. На экране монитора висел какой-то прозрачный экран. Половину примыкающего к столу подоконника занимал матричный принтер. Кирилл знал, что это такое. В качестве прикола — знал. А тут, оказывается, на этом ещё работают!
— Так это ты тот самый дебошир, что устроил драку на мемориально-патриотическом слёте и разбил лицо иностранному шпио... то есть — журналисту?
— Я не знал, что он журналист, — пожал плечами Кирилл.
— Тогда не стал бы бить? — зевнул капитан. Он чем-то неуловимо напоминал Бабуина. Такое же 'мятое' лицо, 'мудрые' уставшие глаза, короткая стрижка, такой же небрежный стиль одежды — что было на рынке, лишь бы не узко, не коротко, не броско и не дорого.
— Стал бы, — пожал плечами Кирилл, — Он наших ветеранов назвал жертвами.
Видя взгляд капитана, добавил:
— Такими же жертвами, как и фашистов.
— А-а! Это уже привычно. Не ожидал, что до тебя, такого молодого дойдёт.
— Не доходило. Подсказали. Мир не без добрых людей, — криво улыбнулся Кирилл, цитируя случайного попутчика.
— Тоже — неплохо, — согласился капитан, мотнув головой, — Вон зеркало, у тебя нос на боку. Управишься или помочь?
— Я думал, что это медики...
— Думал ты! Иди сюда! Вот! Медики! Садись, вот бумага, вот ручка. Пиши.
— Что писать? — удивился Кирилл, пытаясь проморгать слёзы. Оказывается, вправлять нос — больно. И ещё оказывается — терпимо.
— Как что? — так же удивился капитан, — Сочинение. Как я провёл прошлым летом. Объяснительную пиши. Что, да — как? Чайку выпьешь? Или — кофе?
— Кофе, если можно.
— Можно. Растворимый. Вон, в углу, за дверью, видишь — чайник? В столе — кружки, сахар, банка кофе, чай в пакетиках. Кружку кипятком всполосни. Если хочешь — помой. В конце коридора туалет. Там — вода. Как напишешь — буди. Я тут постараюсь соснуть. Хоть чуть. Третьи сутки...
Он оглушительно зевнул. Кирилл смотрел с непониманием. Ходи — где хочешь, открывай столы, ройся в бумагах?
Когда он принёс мытые кружки и полный чайник воды, капитан не спал, а матерился в телефонную трубку. Телефонный аппарат был тоже — музейный. Изогнутая массивная трубка оливкового цвета, сам телефон — чёрный, массивный, с дырявым диском и цифрами под дырками. В сердцах капитан бросил трубку на рычаги. С современными телефонами так поступать — чревато покупкой нового телефона. Этот лишь обиженно звякнул колокольчиком в своём нутре. Так, в дверях, с чайником и кружками, Кирилл смотрел, как капитан крутит диск. Будто Кирилл на машине времени перенёсся на полвека в прошлое. Вон и бюст вождя пролетариата стоит в углу, за фикусом, а на одном из железных ящиков — выцветший вымпел победителя соцсоревнований.
Всё время, что Кирилл писал, капитан куда-то звонил, сам отвечал на звонки. Мат-перемат, разговор состоял из смеси оперативных терминов и блатной речи. Ментовская феня. Кирилл вспомнил, что Бабуин себя называл 'братком'. А кто этот капитан? Хотя, волк и волкодав — выглядят одинаково, суть у них только противоположная. Дальше Кирилл думал о том, что коммунистическая и нацистская символика — тоже схожа. Потому так легко было поверить, что они — одного поля ягода. И надо было ещё узнать, проникнуться, влезть чуть дальше рассмотрения картинок в сети, что они — как волк и волкодав — противоположности. А западная ментальность и эти вот русские мужики? Внешне — неотличимы. А какая пропасть между ними! Верно, говорил Бабуин — зеркальные отражения. Обратные.
— Вот! — Кирилл положил листы перед капитаном.
Он посмотрел на Кирилла глазами, полными невысказанной тоски.
— Переписывай. Не спеши, хорошенько подумай. Не годиться!
Кирилл собрал листы и сел обратно. В угол. Поближе к чайнику. Капитан даже не взглянул на написанное. Ему, получается — безразлично, что напишет Кирилл? Зачем он тогда сидит тут? Ходит по коридорам, лазит по столам?
И вдруг — догадался. Чтобы не сидеть — там! А чем он заслужил такое отношение? Тем, что дал в лицо иностранному... Как там оговорился капитан? Оговорка по-фрейду! Ведь даже причину тычка в лицо (Кирилл трезво оценивал своё умение драться) капитан узнал позже. Или он уже знает, кто такой Кирилл? Откуда? 'Кэгиби'? Или вездесущая русская мафия? Существующая — только в западных киношных галлюцинациях? Кирилл ещё ребёнком был вывезен отцом за границу. Там — учился, жил. Лишь иногда приезжая к матери в Россию. С нетерпением ожидая окончания этой 'ссылки', уезжая с радостью и полным тягостных впечатлений. Но за всё это время 'вездесущую русскую мафию' Кирилл видел лишь в кино. Ни тут, в стране матери, ни там, дома, он с этим явлением не встречался.
— Пиши, пиши! — сказал капитан.
Кирилл демонстративно перевернул листы, перевернул ручку и стал выводить завитушки обратной стороной дешёвой ручки. Капитан усмехнулся, но не сказал ни слова. Лишь взгляд его ещё чуть изменился. И как только капитан положил голову на свои руки, как опять противно зазвенел телефон:
— Чего ещё? — заорал в трубку капитан.
Как-то незаметно и сам Кирилл уронил голову на свои руки и уснул, сидя за столом.
Уже под утро в коридоре возник какой-то шум, топот ног. Капитан указал Кириллу глазами на 'чайный' угол. Резко открывшаяся дверь, таким образом, закрыла самого Кирилла от взора трёх крупных парней в чёрном.
— Чем обязан? — насмешливо спросил капитан.
— Где он? — взревел тот, что стоял ближе к капитану.
— Было бы много проще, если бы вы, уважаемые, представились. И объяснили цель своего визита. Я, например, капитан...
— Ты мне мозг не насилуй, капитан! Ты знаешь, что я с тобой сделаю? — ревел басом вошедший.
— Охотно верю. Бедного мента каждый обидеть сможет! А вот что именно сделать? — казалось, капитан просто издевается над громилами, — Любопытно даже! Премии меня лишишь? Мне бы вспомнить — что это за явление — премия? Уволишь меня? Думаешь — плакать буду? Может тогда я — высплюсь, наконец, да нормальную работу найду? Лицо жены и дочери вспомню. Я о них забыл сразу же после премии. И что ты сделаешь, о всемогущий?
— Он ещё и издевается! — воскликнул широкоплечий посетитель и обернулся к своим спутникам. И тут он увидел Кирилла. — Убью! Капитан! Если это ты сделал... За беспредел — ответите! Все!
— Нарзан, не шуми! — отмахнулся Кирилл, автоматически переходя на язык любителей бордо и круасанов, — Это не полиция меня. Я сам — подрался.
— Ты? Подрался? — удивился Нарзан. Мягко говоря — удивился. Сильно — удивился.
— Да-да! — подхватил капитан на том же языке, — А вот и жалоба... Прошени... — и завершил на языке берез и осин, — Не хватает практики. Школа — давно была.
— Вот видишь, Нарзан, — говоря на том же языке далёких лазурных берегов, Кирилл подошёл в упор к начальнику своей охраны, — Полиция этого города весьма вежлива, обходительна и прозорлива. Это стоит отметить. И даже — отблагодарить.
Нарзан полез в во внутренний карман.
— Не стоит, — резко отмахнулся капитан, потом опять на языке Есенина, — Меня внутряки с говном сожрут. Простого 'спасибо' — достаточно. Тем более, что — не за что! Просто жаль стало парня. Поступил он правильно, по-мужски. Держать его за это в обезьяннике? Только вот это — всё одно надо решать.
И показывает заявление. С приложенной справкой о побоях.
— Это мы решим, — уверенно кивнул Нарзан.
— Только, прошу, поделикатнее, — расплылся в улыбке капитан, перейдя обратно на язык жабоедов, добавил, — Наши 'кэгиби' очень не любят, когда портят фотокарточки их поднадзорным. А ещё лучше, поеду-ка я с вами! Вдруг у них там запрещённые препараты в карманах завалялись.
— Завёрнутые в 'Сельскую Жизнь'? — усмехается Нарзан, обводя глазами обстановку кабинета.
— Ну, зачем же? — пожал плечами капитан и бросил взгляд на заявление, — В 'Па...
— Это сетевое издание. Бумажного тиража не имеет, — разочаровал капитана Кирилл, — Но этот фонд напечатал брошюры к завтра... сегодняшнему, уже, мероприятию.
— Все они эти фонды — одинаковые, — отмахнулся капитан, пнул ногой железный ящик, исполняющий в этом кабинете функции сейфа. Дверь открылась. Капитан достал оттуда кобуру с пистолетом, с силой хлопнул железной дверью — закрыл сейф. Видя глаза остальных, пояснил, — Этот сейф невозможно взломать. Он — не заперт.
— И это — главный русский секрет, — кивнул Нарзан, — Пошли, Кэрэлл, пошёкочем мошёнку этому журнашлюге.
— Так ты — дрался? — спросил Нарзан уже в машине.
— Ну, как дрался? — пожал плечами Кирилл, — Я ему в морду сунул, а потом меня уже и...
— Понятно, — кивнул Нарзан, — Ну и как — помог тебе твой бодишейпинг?
— Ладно-ладно, что пристал! Признаю твою правоту. Поможешь поставить мне удар?
— Вот! — радостно возвестил Нарзан, воздев палец, — Слова не мальчика, а — мужа!
Спустя несколько минут тишины рассмеялся водитель. Все посмотрели на него с сочувствием. И ситуация была не настолько смешной, да и столько времени уже прошло. Как же он тормозит! Забыв, что этот охранник просто не мог ничего понять, не зная никакого языка, кроме русского.
— Братве скажу — оборжутся! — пояснил водитель, — Анекдот! На слёте пацифистов они передрались меж собой!
Грохнул гогот.
— Братве? — переспросил Кирилл.
— Да, — кивнул Нарзан, — А что?
— Так вы — братва? — продолжал выпытывать Кирилл. Для него они всегда были — просто тупыми охранниками. Блажь отца, параноика.
— До тебя только дошло? Ваши кони тихо ходят! — смеялся Нарзан, произвольно смешивая слова двух языков. Получилось — ужасно. Ужасно глупо.
— Не по-русски звучит глупо, согласись! — поморщился Кирилл, — Просто я думал, что братва...
— Рашен мафия? Ха-ха! Нет, браток. Братва — это братва.
— Ты назвал меня 'браток'?
