Спасибо, — с облегчением произнес Филатов. — в таком случае, не будем медлить, а тактику обговорим в пути. До станции десять верст, это полчаса на нашей технике. Касательно царской семьи, то угрозы ей нет. Только что получено уточнение — в нашу сторону движутся солдаты Кексгольмского полка общей численность до батальона. Все они изрядно пьяны, и будут остановлены на подъезде к Волхонскому шоссе.
— Солдаты сами по себе решили захватить царскую семью? — проявил профессионализм Шульгин.
— Нет, конечно. Как говорит Дмитрий Павлович, солдат это тот же ребенок только с большим членом, так и наши гренадеры, которых сбила с панталыку эсеровская шелупень. Вроде бы там заправляет какая-то мадам с летучим позывным.
— 'Чайка'? — машинально вырвалось из уст подполковника.
— Вы ее знаете?
— Возможно, возможно, — задумчиво произнес Виктор, — вот, что, Геннадий Ильич, обещайте мне участие в допросе.
— Да мы расстрелов и не планировали, — понял направление мысли Шульгина Филатов, — солдатиков отправим в полк. Им еще с германцами воевать, а революционеров изолируем до выяснения.
Как Филатов и планировал, спустя полчаса кавалькада из трех БТР-ов и 'Тигра' достигла Александровки.
Здесь, на окраине станции, где дорога выходит из леса, оставили БТР-ры, а 'Тигр' с Шульгиным лихо подлетел к единственному голубому вагону первого класса, где располагался штаб полка. Порывающегося ехать с ним Филатова, Виктор благоразумно отговорил.
— Прошу срочно доложить командиру полка, о прибытии к нему подполковника разведочного отделения штаба Северного фронта, — Виктор протянул адъютанту предписание, выданное генерал-майором Батюшиным.
— У господина полковника совещание, — растерянно произнес поручик, и тут же осознав свою оплошность, поправился, — извините, ваше превосходительство, сейчас доложу, да вы присаживайтесь.
Рассиживаться Шульгину не пришлось. Уже через минуту он здоровался с Петром Ивановичем Поляковым, с которым был знаком по службе.
— Ваше превосходительство, Виктор Сергеевич, какими судьбами?! Впрочем, — сам себя остановил полковник, — господа офицеры, объявляется перерыв, но далеко не расходиться.
— И все же, Виктор Сергеевич, прошу пояснить, что это за Всеволожская база, на которой вы должны проводить инспекцию, — изрядно озадаченный Поляков кивнул на лежащее перед ним предписание, — насколько мне известно, Всеволожск отсюда в полусотне верст, — свои подозрения командир полка скрывать не собирался.
— Фактически Всеволожская база находится еще дальше, — улыбнулся Виктор, — впрочем, время тревожное и ваши сомнения я понимаю. Многого сказать не имею права, но учитывая обстоятельства, часть завесы приоткрою. Блокированный вами броневик неизвестного типа, входит в состав сугубо секретного броневого подразделения. В связи с последними событиями в столице, первый отрядов этих машин сейчас стоит заслоном на пути к Царскому Селу, и вот-вот будет отражать атаку взбунтовавшихся солдат Кексгольмского полка. Думаю, через час нападающие будут рассеяны, и вы своими глазами убедитесь в эффективности нового оружия. Я же прибыл к вам с просьбой деблокировать нашу технику.
Чем больше Шульгин говорил, тем мрачнее становилось лицо командира полка, а после просьбы деблокировать БТР, Шульгину стало ясно — ни единому его слову здесь не верят.
— Я вижу, мне не верят, — удрученно констатировал подполковник.
— А вы бы на моем месте поверили, милостивый государь? — взъярился Поляков. — Вокруг одно сплошное предательство, утром в расположение полка врывается бронированный автомобиль с неизвестными опознавательными знаками и просто чудо, что ранен только один нижний чин. Потом мне предъявляется предписание об инспекции никому не известной базы, датированное еще 24-ым февраля. Всплывает команда бронетехники, якобы грудью заслоняющая царственную семью, и от меня тут же требуют не задерживать неизвестный броневик, или вы думаете, что я слепой и не вижу этих же знаков на вашем авто? — Поляков яростно мотнул головой в сторону окна.
— А может все обстоит наоборот? Это ваше подразделение атакует Царское Село, имея целью захват членов августейшей фамилии, а гренадеры полка спешат встать на защиту цесаревича? Как вам такой коленкор? Караул! — рявкнул на весь вагон Поляков, — подполковника под стажу, и глаз с него не спускать!
Когда спустя час, не раздались разрывы 120-ти миллиметровых мин, и последующий басовитый перестук крупнокалиберного 'Зверя', Виктор облегченно вздохнул. Это значило, что Филатову хватило выдержки не разнести к чертовой матери этот чертов полк вместе с его чертовым командиром.
'Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша, — Виктор мысленно повторял соответствующие ситуации афоризмы Зверева, — поглядеть бы мне на этот шифер. Дмитрий говорил, что это вид кровельного материала, а вот следующий афоризм явно про нашего полковника: 'Клиент съехал с катушек'. Что ж, очень похоже'.
О том, как горечь военных неудач ломает психику, Виктор знал не понаслышке. Радовало, что сумасшедшим полковник не выглядел. Взяв Шульгина в заложники, он отправил в Царское Село двух офицеров своего полка с целью разобраться в ситуации.
Час спустя за стенами 'узилища' послышался топот многочисленных ног и глухие выкрики команд, из которых следовало — полк вновь грузится в вагоны, на этот раз для отправки на фронт. Это значило, что предсказания Зверево опять сбываются.
'Господи, как же нелепо сидеть в заложниках', — мысленно произнес Виктор.
Будто подслушав его мысли, снаружи послышался шум двигателя подъезжающего 'Тигра', но только полчаса спустя раздались неспешные шаги.
Потом, так же муторно, ключ долго не мог попасть в замочную скважину. Наконец дверь отворилась, и неловко топтавшийся нижний чин протянул Виктору его оружие:
— Ваше превосходительство, его превосходительство господин полковник просят к нему зайти.
Все свидетельствовало о конце заточения, вот только общаться с взявшим его в заложники Поляковым, Виктор категорически не собирался. Отодвинув 'ключника', Шульгин решительно направился к своему 'Тигру' и через полчаса был в расположении отряда, где узнал подробности 'баталии'.
Когда впереди и справа по ходу колонны грузовиков стали рваться фугасные снаряды, часть водителей сразу дали по тормозам, часть машин завалилась в глубокий левый кювет, а из машин с матом посыпались в хлам пьяные 'революционные' солдаты. Толпа она на то и толпа, чтобы всегда следовать за вожаками. В данном случае вожаки рванули через поле к лесу, где их бесцеремонно крутили и животворящими пинками убедили собрать остальных идиотов.
Иначе обстояло дело с эсерами. Три студента и женщина, паля в воздух из револьверов, попытались остановить обезумевшую толпу, но не учли, с кем имели дело. В результате даму походя зашвырнули под автомобиль, а самый борзый из студентов заполучил штыком в голень. Пусть скажет спасибо, что вдребезги пьяный гренадер поскользнулся, и не пропорол ему в брюхо.
Все это наблюдали отправленные Поляковым начальник его штаба и старший офицер. После разговора с начальником дворцовой полиции полковником Герарди, офицеры пытались извиняться, но Филатов молча отправил вояк в полк.
Эсеров, взбаламутивших Кексгольмский полк, следовало отправить для разбирательства на базу, но когда еще представится случай показать своим подчиненным, с кем им в реальности придется иметь дело. В этом смысле Филатова тревожило крайнее офицерское пополнение. Прикинув плюсы и минусы, он решил провести показательное разбирательство на месте.
Обвиняемыми было революционеры. В качестве свидетелей Филатов привлек унтер-офицеров Кексгольмского полка, а Шульгина Геннадий попросил до времени не показываться на глаза своей знакомой и посидеть за спинами офицеров отряда.
Прослушав в свое время курс лекций по психологии, Филатов неплохо представлял себе мотивацию и особенности психики фанатиков от революции. Студенты на фанатиков явно не тянули, и вопросы Филин задавал революционерке исходя из своей задачи. Надо заметить не промахнулся — на первый же вопрос женщина откликнулась пламенной речью:
— ... Наша власть будет барометрична, чутка и спаяна с народом. Наступит эра беспредельной свободы выборов, игры народных стихий. Тогда-то и родится творчество, новая жизнь, новое устроение и борьба. И для этого мы, боевой отряд партии социалистов-революционеров, нашли в себе смелость решить судьбу семьи Романовых, пока наши товарищи по борьбе не осознали факта падения преступной власти.
Чайку Виктор узнал, едва ее силуэт мелькнул среди арестованных. Ирония судьбы — этим псевдонимом Лизу наградил гимназист Витя Шульгин, когда впервые в жизни целовал ее пальчики. В тот вечер у него кружилась голова от непередаваемого аромата, исходящего от его любимой.
— В пятом году вы подписали поздравительную телеграмму Микадо в связи с успешным разгромом Российского флота, — Филатов бросил очередной камень в кипящую революционной страстью женскую душу.
— Мне, как настоящему революционеру скрывать нечего! — мгновенно подхватилась Чайка. — Проиграй сейчас войну царская Россия, я тут же смело и открыто поздравлю Кайзера с Великой победой!
В ответ на такой перл в помещении отчетливо повеяло ненавистью, чем не преминул воспользовался командир:
— И поэтому вы взялись решить судьбу Романовых, в том числе несовершеннолетнего Алексея?
— Для нас нет деления на старших и младших. Зло должно быть уничтожено любой ценой! Более того, виновны все, через кого преступники держали в мрачном повиновении народ. Запомните! Карающий меч революции обязательно обрушится на приспешников ненавистного режима, на офицеров, в какие бы одежды вы сейчас не рядились! Вам, господа палачи, прежде чем отправлять нас на эшафот, надо почитать 'Катехизис революционера' и осознать — мы погибнем, но пощады вам не будет!
Охватившее гимназиста счастье оборвалось с приближением весны. Сначала потускнело сияние в глазах Чайки, а спустя неделю он увидел ее гуляющей под ручку со студентом университета Вениамином Столешниковым.
В том, как она торжествующе, даже мстительно на него посмотрела, было что-то противоестественные, нездоровое. Такого не могло было быть. Виктору казалось, что ему почудилось, но память вновь и вновь напоминала о реальности.
Сейчас, несмотря на характерную для курящих хрипотцу, звенящий высокой нотой голос Лизы напомнил Виктору его Чайку. Одновременно, сорокалетний подполковник разведывательного отдела Северного фронта, хладнокровно анализировал речь женщины и реакцию окружающих, и отдал командиру отряда должное.
Устроив публичный допрос, Филин дал проявиться глубинным страстям. Собравшиеся увидели не только разъяренную фурию, но и оценили роль молодых людей, по сути альфонсов.
Первым не выдержал старший унтер-офицер Кексгольмского полка. Его звероподобный рык совпал со стремительным броском, а пудовый кулачище остановить было невозможно.
Реакция унтера послужил детонатором. Кто-то рвался удавить 'борцов за счастье народа', кто-то остановить мордобой, и только выстрелы из нагана и рев Филатова прекратили всеобщую свалку, а унтера удалось оторвать от жертвы прикладом по затылку.
Виктор готов был поклясться, что прикладом досталось не только унтеру. Не случайно же у стены в позе эмбриона поскуливали юноши 'со взором горящим'.
Свою задачу Филатов выполнил. Его отряд пополнился гренадерами, которым вскоре придется приводить к порядку свой запасной полк. Офицеры отряда получили надежнейшую прививку от излишней наивности. Молокососы от эсеров прошли курс ускоренного лечения 'по Достоевскому', и после десяти горячих, которыми им заменили объявленный накануне расстрел, сочли за счастье отправится домой, 'к нянькам, к куклам, к танцам'.
Хуже всего пришлось Шульгину. Перед ним сидела изрядно побитая жизнью женщина с испорченным пороком лицом и заплывшим левым глазом.
Виктору было стыдно, что тогда, почти двадцать лет тому назад, он не смог уберечь от беды свою первую любовь. Сейчас ему предстояло решить ее судьбу.
* * *
Как позже выяснилось, отречение Николая II совпало с началом монархического мятежа, радикально изменившим политический спектр столицы.
Подробности Виктор узнал, когда мятежники были рассеяны. Возглавляемые полковником Кутеповым офицеры, молниеносной атакой захватили бронедивизион и арсенал с его орудиями, но первым пал Таврического дворец, после чего свет божий покинуло большинство деятелей левого толка. На следующее утро, та же участь постигла представителей либерального крыла. Особенно тяжелый удар обрушился на владельцев издательств и редакционный состав газет либерально-демократической направленности.
Что касается солдат гарнизона, то самые шустрые из 'доблестных защитников' разбежались по своим кумушкам. Менее расторопные попрятались по казармам, а те немногие, кто попытались оказать сопротивление, были частью рассеяны, частью уничтожены огнем пулеметных броневиков.
Отпор монархистам дали энесы. К вечеру второго дня им удалось вооружить рассеянные по заводам рабочие дружины, привлечь остатки эсеров, а ночью захватить и переманить на свою сторону бронедивизион.
С этого момента участь мятежников была предрешена. Основной ударной силой новых социалистов стали 'вагнеровцы'. Под их непосредственным руководством рабочие отряды с эсерами и анархистами взломали оборону мятежников
Особый героизм проявили прибывшие из Кронштадта революционные матросы. Их атаки на пулеметы петропавловской крепости сломили дух мятежников. Потери среди матросов были страшные, и нет ничего удивительного, что пленных они не брали, а их гнев обернулся против правого крыла Думы и Временного правительства.
Люди, как известно, всегда падки до слухов, вот и по этому поводу нашлись злые языки, что бессовестно клеветали на доблестных матросиков, утверждая, что неустрашимость анархистов и их ненависть к правым, явилась следствием разграбления героями очередного винного склада и невесть откуда взявшимся кокаином.
Другие считали, что разграбление каких-то там складов никоим образом не умаляет величие подвига матросов, пожертвовавших своими жизнями ради спасения революции.
Позже стало известно — схожая ситуация сложилась в Москве, а вот в провинциях о мятеже узнали только после его подавления. Удивительно, но даже ставка сообщение о мятеже получила, когда он был фактически подавлен.
После победы над мятежниками состав Временного правительства заметно изменился. Новые социалисты и раньше пользовались большой популярностью, а после победы над реставраторами монархии их авторитет взлетел до небес. К тому же, политических противников заметно поубавилось, и это мягко сказано.
Между тем, отправка на фронт войск Петроградского гарнизона без сопротивления не обошлась:
— Мы, комитет Волынского полка требуем, чтобы наши революционные роты оставались в столице! — нахально вещал очередной комитетчик.
Ответ коменданта Таврического дворца был краток:
— Требовать могут защитники революции, а вы дезертиры! В столице остаются только Кексгольмский и Измайловские полки, грудью защитившие революцию, остальные на фронт.
