Научи меня

— Что она за ним не приедет.

— И что из этого? Ты тут причем?

— Я не причем, — развел руками Митька. — Я просто констатировал факт.

— Ты меня за этим позвал? — даже ее терпению пришел конец. Катя достала кошелек и выложила одну купюру на стол. — Чтобы сказать, что был прав? Так не нужно, Мить. Я тебе это сама скажу. Ты был прав. Доволен?

— Что ты кричишь?

— А я не кричу. Я тебе нормально говорю то, что ты хочешь услышать. А насчет Кирилла...Тебя мой ребенок должен волновать в последнюю очередь.

— Уже твой, — хмыкнул Митя.

Она гордо выпрямилась и кивнула.

— Мой. Наш с Мишкой. И тебя он не касается.

— Ты говорила, что у тебя не может быть детей, — мгновенно посерьезнев и сбросив с себя вежливую маску, мужчина кивнул на ее живот. А потом поглядел на нее — также как тогда, на парковке. С обидой, разочарованием. — Говорила, что это на всю жизнь.

— Тебя только это волнует? — тихо прошептала Катя и вцепилась со всей силы в крышку стола. — Для этого ты хотел встретиться? Чтобы удостовериться, что я тебя обманула?

— Нет, — он со всей силы в свои волосы вцепился и окончательно их растрепал. — Нет, что ты. Я...растерялся. Мне тяжело было, Кать. Очень.

— Так тяжело, что у тебя уже ребенку четыре года, — язвительно скривилась Катя, не сдержав сарказма. Все происходящее напоминало фарс, было противно до глубины души и почти кощунственно. Все-таки у них с Митькой оставалось много хороших воспоминаний. Не все так плохо же было. А сейчас все то, что еще было светлого в их отношениях, они оба старательно втаптывали в грязь. — Очень тяжело, Мить. Понимаю. Только зачем ты мне сейчас обо всем этом рассказываешь? Чтобы я тебя пожалела?

— Не передергивай, пожалуйста.

— Да нет, я все правильно говорю. Ты и позвал меня сюда, потому что считаешь меня виноватой и теперь хочешь, чтобы я прощения на коленях вымаливала. Но я тебе ничего не должна.

— Согласись, у нас все могло бы сложиться по-другому, если бы... — и он многозначительно сверкнул глазами.

— Не могло бы. А знаешь почему? Потому что ты — не мой муж. Серьезно тебя предупреждаю, прекрати в детский сад играть. Тридцать с лишним уже, а обижаешься, как дите. У тебя вон, жена, ребенок. Вот и живи с ними. А меня и мою семью оставь в покое. И не звони больше, хорошо? Я не хочу постоянно себе нервы из-за тебя трепать. Особенно сейчас.

И Катя уехала, оставив Митьку наедине с собственной обидой. Он теперь ее будет считать виноватой. За то, что обманула, ввела в заблуждение, а он страдал. Все-таки Зоя Павловна со своей гиперопекой не прошла мимо, и свой след на сыне оставила. Казалось бы, чего тебе не хватает? Но нет, надо и себя накрутить, и ее втянуть, да еще так, чтобы она же и оказалась крайней. Теперь уже навсегда. Наверное, возможно же такое, что его совесть грызла или еще что-то. А теперь появился предлог, чтобы заявить, будто он и не причем вовсе.

Может быть, Митька себя и свою совесть успокоил, а вот Катю взволновал. Радовало только, что эта встреча последняя. По-настоящему последняя.

* * *

Чем ближе становились роды, тем больше Катя нервничала. И самое интересное, что не из-за них, а из-за Кирюшки. Спать не могла, мучимая невеселыми и страшными мыслями.

— Миш, ты занят?Катя, осторожно ступая, вошла в кабинет мужа. Ступать осторожно с каждым днем становилось все труднее, потому что на последних месяцах она сама себе напоминала неуклюжий колобок.

— Нет, что-то случилось?

— Расслабься, я пока не рожаю, — почему-то Подольский считал, что если она сейчас обращается к нему с вопросом, то все. У нее начались схватки и нужно срочно ехать в больницу. — Я поговорить.

— О чем?

— О Кирюшке.

— А что с ним? — он непонимающе склонил голову на бок и задумался. — Вроде все хорошо.

И Катя позволила себе впервые честно рассказать, что и как получилось с племянником. Вначале она не хотела рассказывать ничего Подольскому, считая это слишком личным, слишком интимным. Семейным. А потом, когда они уже стали семьей, Мишка никогда не спрашивал.

— Вот так, — сложив руки на коленях, она потупилась и окончательно потухла. Рассказывать оказалось неприятно и больно, хотя прошло много времени. — Что теперь делать, Миш? Она сама говорила, что максимум через четыре года приедет. А если она его заберет?

— Не заберет, — уверенно возразил Миша, барабаня пальцами по столешнице. — Зачем он ей?— Ты Надьку не знаешь. Она идеалистка. Как в сказке живет.

— Судя по всему, в ее сказку сын не входит.

— Я серьезно. А если ей взбредет что-то в голову и она приедет за ним? Кирилл этого не переживет.

— А он ее вообще помнит? Почему ты ему сразу не сказала, что ты мама?

Катя непонимающе вытаращилась на него, силясь найти ответ.

— Как я ему скажу? Кирюш, я твоя мама, а через пару лет за тобой приедет другая тетя? Он же ее помнил.

— Ты ему бОльшая мать, чем та женщина, как ее...Надежда. Я не говорю, что она такая плохая, но ей ничего не стоит бросить его еще раз. Да и потом, ты думаешь, она еще о нем помнит?

— Я не знаю, — руки совсем опустились. — Миш, я его люблю. Но она...

Миша поднялся из-за стола, к ней подошел и опустился на корточки, обхватывая ее холодные ладошки.

— Как ты понять не можешь. Ты его мать. Не она. Она его бросила.

— Но...

— Не оправдывай ее. Она могла здесь остаться, и на свою мать не обращать внимания. Но не захотела. Ты Кирюху воспитываешь и растишь. Ты его любишь. И он тебя тоже. Это твой ребенок, Кать. Наш. И то, что она его когда-то родила, не делает ее матерью.

А ведь она подсознательно держала дистанцию. Всегда подчеркивала, что не мама. Тетя. Тетя Катя. А вышло так, что Кирилл просто не понимает значения слова мама. У него есть тетя, его тетя, а мама для него что-то непонятное. А ведь Катя могла догадаться, что рано или поздно все так выйдет. Все придет к этому разговору, к этим мыслям, не дающим сомкнуть глаз.

— Не вини себя, — Мишка ее самоистязания заметил. — Ты как раз ни в чем не виновата. А с этой Надей мы что-нибудь придумаем. Все будет хорошо, Катюш.

— Я даже не знаю, где она, — растерянно моргнула девушка, сдерживая подступающие острые слезы. — Где, как...Как с ней связаться. Она только пару раз звонила, в самом начале.

— Тем более. А сейчас прекрати хлюпать носом. Кать, — умоляюще протянул муж, сдерживая улыбку, — ты чего? Прекращай. Я все сделаю.

— Да?

— Да. Ты мне веришь?— Конечно.

— Тогда не волнуйся. Это наш ребенок. И точка.

Наш.

Наш.

Эпилог.

— Убели! Убели ее! Папа!

— Кирилл!

— Я причем? — заорал мальчик, удерживая двумя руками снежно-белую морду хаски. — Я ее даже не трогал!

— Тлогал! — возмущенно топнула ногой девочка и показала брату язык. — Папа, он на меня Кузю натлавил.

— Мы тебя не трогали!

— Кузя, ко мне, — Мишка похлопал по дивану, и собака с радостью и облегчением вырвалась из цепких детских рук. Сев на диван, псина благодарно заскулила. — Кирюха, сколько мне повторять?— Ну а чего я??? — обиженно протянул Кирилл, состроив сестре страшную гримасу. Она ответила тем же. — Она сама полезла.

— Нет!

— Да!

— Нет! — еще отчаяннее заголосила девочка.

— Да!!! — громче крикнул мальчик.

— А ну-ка цыц! — зычно рявкнул Михаил, с легкостью переорав детский хор голосов. Дети разом присмирели и втянули голову. — Оба. Подошли сюда и сели на диван.

Дети, неохотно передвигая ноги, поплелись к отцу, на ходу успевая втихаря толкать друг друга.

— Расселись в разные стороны, — те также неохотно подчинились. Кузьма выпрямился и состроил серьезную морду. Даже спокойного пса довели, изверги. — Что за концерты? Я вас предупреждал?

— Папа, это все он!

— Ты первая начала лезть! Что ты к нам пристала?

— Я к вам не подходила! — дочь воинственно скрестила руки на груди и засверкала глазами. Вьющаяся прядь упала ей на лоб. — Я иглала!— Иглала, — издевательский передразнил Кирюха. — Только почему у меня в комнате, трогая мои вещи?

Настя с ответом не нашлась. Обиженно и зло вылупилась на брата, открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыбка. Наконец, решив, что так дело не пойдет, она состроила умильную мордашку и повернулась к папе.

— Папочка! — с претензией косясь на Кирюшу, Настя мило улыбнулась Подольскому. — Скажи ему, папуль!

Три с половиной года, а уже вертит, как хочет. Правда, пока пытается, но это ей всего лишь три! А что будет через десять лет? Пятнадцать? Ужас.

Мишка постарался выглядеть сурово и внушительно.

— Ты зачем к нему полезла, Насть?

— Он Кузю мне не давал!

— А ты его за шкирку тянула!

— Неплавда!

— Плавда.

— Не длазни меня!

— А ты не мямли!

Мишка, не выдержав, закатил глаза и застонал сквозь сжатые зубы. Если этих двоих стравить, то в доме воцарялся хаос. Как назло, Катьки нету, чтобы хоть как-то их сдерживать.

— Вы прекратите или нет? В конце концов! Кирилл.

— Это не я.

— Ты старше. Она девочка, — Настя сразу же довольно откинулась на спинку и засияла улыбкой. — Ты мальчик. Ты должен был уступить. Она же тебя не убила, зайдя в твою комнату.

— Она чуть шкуру с Кузи не сняла.

Правда это или нет, но Кузьма, прижавшийся к его боку, печально гавкнул.

— А ты, красавица моя, чтобы к псу больше не подходила. Пока не научишься с ним вести себя по-человечески. Он живой и ему больно.

— Да я его только погладила!

— Знаю я твое погладила.

— Папа! — дочь была недовольна таким исходом дел.

— Я все сказал.

— Ты невозможный папа! — Настя с ногами вскочила на диван, всеми силами удерживая равновесия, и обиженно надула губы.

— А сейчас невозможная мама даст тебе по шее за то, что ты скачешь на диване.

Невозможная мама как раз открывала дверь и стряхивала с зонтика капельки влаги.

— Я дома! — весело крикнула Катя, и на ее голос все, в том числе и пострадавший непонятно от ого Кузьма, бросились в коридор. — Ого, сколько вас!

— Мама, он мне обижает!

— Мам, она меня достала уже!

Катя вопросительно поглядела на разведшего руками мужа, который с явным облегчением передавал ругающийся клубок детей в ее руки.

— Даже не спрашивай, — открестился Подольский. — Я понял только, что Кузьма им попался под руку.

Пес лизнул ее руку и попытался за нее спрятаться.

— Как весело, — Миша помог ей раздеться и поцеловал в шею. — Ты сегодня не ездил на работу?

— Нет. Завтра на весь день уеду.

— Поели?— Тебя ждали.

Катя засмеялась.

— Как обычно.

— Как прошло?

— Я добрый преподаватель.

— Зачет, я так понимаю, сдали все?— Конечно. Так, Кирилл, Настя, расцепитесь и по своим комнатам, — прикрикнула на детей Катерина. Правда, они уже начали успокаиваться и без ее помощи. — Насчет билетов все решил?

— Угу, — как только дети вышли из прихожей, Миша обвил ее талию двумя руками и поцеловал — на этот раз несдержанно, жадно и явно был не намерен в ближайшее время останавливаться. — Через три дня улетаем.

— Это хорошо.

— Кать?

— Ммм?

— Я есть хочу.

Она в последний раз его поцеловала крепко, зная, что до вечера у них не будет времени остаться наедине, и неохотно отстранилась.

— Пойдем. Вечно голодный.

— Мне надо молоко за вредность, — Мишка ее не отпустил, идя следом. — Они все утро как кошка с собакой.

Проходя мимо гостиной, Катя решила заглянуть и проверить детей. Оба мирно сидели на диване, между ними разлегся Кузька, довольно жмурясь, пока рука дочки почесывала его за ушком.

На ее вопросительный взгляд муж только пожал плечами.

— Устали, наверное. Или ты на них хорошо влияешь.

— Конечно.

— Ты на нас всех хорошо влияешь, — подлизывался Мишка. — Успокаивающе.

— Я чувствую, как я на тебя успокаивающе действую.

Подольский слегка отстранился, стараясь не касаться ее бедер.

— Я скучал.

— Меня пару часов не было.

— Я все равно скучал.

— Мам! Можно мне какао?

Миша, только что усадивший ее на стол и почти расстегнувший синюю кофточку, страдальчески застонал и поспешно вернул все на свои места.

— Можно! — крикнула девушка, помогая застегнуть мелкие пуговички. — Сейчас сделаю.

— Эх, блин...

— Ты есть хотел, — спрыгнула со стола, Мишкин свитер расправила и подтолкнула мужа к ванной. — Иди руки лучше мой.

— Я уже не хочу есть.

— А надо. Иди. Остальное вечером.

— Вертите мной, как хотите, — он притворно загрустил, но лукавые смешинки, сверкающие в глазах, портили всю трагичность.

— Мы тебя любим.

— Угу.

— Угу, — подтвердила Катя. — Даже не сомневайся.