И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?
Я-то знала, что заря взойдет и будет и прекрасной, и кровавой, и ждать ее больше ста лет, но все будет! Но пока жалобу предводителю дворянства подам, пусть не повадно будет!
Но, прошло пару часов и метель утихла, мы собирались ехать дальше. Воронов, проспавшись, вышел их своей комнаты общался с нами, как ни в чем не бывало. Было такое впечатление, что он ничего не помнит о произошедшем. Он с удивлением посмотрел на нас, как будто видел в первый раз:
— Мадам, мадемуазель, и Вы здесь? Счастливая встреча! Я вот в Дорогобуж собрался, Вы, вероятно, тоже! Могу Вам компанию составить!
Вот так дела! И как теперь жаловаться на него предводителю! Он же все отрицать будет, а меня еще и сплетницей назовут! А пока я, отказавшись от его компании и выпроводив с помощью Матвея в дорогу, осталась в постоялом дворе для разборок.
Я вызвала всех свидетелей произошедшего в комнату и сказала:
— Утром ничего не было и Вы ничего не видели! Не рассказывать никому, не обсуждать даже между собой! Комнаты прибрать, навести всюду порядок!
Мужчины и Дашутка закивали головами, видимо, еще под впечатлением вчерашнего моего поведения, а я взялась искать свою пулю, которую благополучно и выковыряла из стены. Да уж, не ожидала я от себя такого поступка, видимо, так стресс сказался! Но надо ехать дальше, в Дорогобуж, дела то не ждут!
Глава 50. Слова и действия.
Всю дальнейшую дорогу, уже совсем спокойную, я думала о том, что уж больно быстро пришел в себя Воронов. И какой интересный способ ухаживания он выбрал! Напрямую действовать он, по— видимому, опасается, зная крутой нрав полковника и его отношение ко мне. Ведь он понимал, что я могу все тому рассказать, и таким образом он может посчитать его поступок оскорбительным и действительно вызвать его на дуэль. Ухаживания, предпринятые им на приеме, мною оказались не восприняты, так он решил вызвать мою реакцию постоянным преследованием моих горничных, хотя прекрасно знал, как я их опекаю и берегу. Уж не провоцировал ли он меня специально, а его пьяный вид был только притворством? А, может, и правда он под наркотиками был? Только откуда они в нашей глуши? "Все страньше и страньше", как говорила одна девочка.
Чего он добивался? Покорить меня силой? Напугать? Что это было — ревность, развлечение от скуки жизни или вызов для меня?
Но как бы то ни было, надо быть с ним очень осторожной. Даже если он и сделал вид, что ничего не было, но факт-то был. Да и Маша с Дашуткой — свидетели, вон, до сих пор сидят напуганные. Надо с крестницей поговорить пока едем, в этой сутолоке дел и забот я ее как-то забросила, посчитала самостоятельной, а ведь она совсем ребенок и по душе, и по поступкам:
-Машенька, ты сильно напугалась Воронова? Не бойся, я его поступок так просто не оставлю, если еще раз спровоцирует нас, отомщу сама, без жалости. Ты уж меня прости, давно мы с тобой не разговаривали, все дела да заботы. Сама понимаешь, в Деревенщиках надо порядки наводить, там после предыдущего хозяина разгребать и разгребать. Ты ведь сама убедилась, что быть хозяйкой— помещицей не так уж и легко!
— Да, крестная, убедилась и поражаюсь, как много вы успеваете. И вы сильно изменились за это время, другой стали!
Я затаила дыхание и почти спокойно спросила:
— А как изменилась? В лучшую или худшую сторону?
— Конечно, в лучшую! Вы раньше такая тихая были, робкая, только нашим маленьким домом и хозяйством занимались, а теперь вон сколько интересного придумали — и валенки, и игры, и книги!
-Так жизнь заставляет, деньги нужны, ты вон в невестах ходишь, приданное надо готовить, да и в Деревенщиках столько расходов предстоит, вот и приходится придумывать. Хорошо бы волшебную палочку иметь, как у феи в сказке — взмахнула, все и исполнилось! А тут все приходится самой или через людей делать! Если бы мужчина в доме был, он бы этим занимался, а так только на себя и полагаться надо. Но с другой стороны — а если муж самодур и пьяница, и сам хозяйством не занимается, и жена не может— это еще хуже! Хорошо, Михаил Иванович таким хорошим помощником оказался, а так и не справились бы мы.
— Да, это правда. И вы к нему тоже необычно относитесь — как к равному, а он ведь даже не дворянин, а мещанин, а теперь и купец! И с Полетт разговариваете, как и со мной, а она просто наша служанка, работница!
-Да разве в дворянстве дело, вон посмотри на Воронова — дворянин, а вел себя как! Простые крестьяне на нашу защиту не думая кинулись, руку на барина чужого поднять хотели, а ведь за это и наказать их могли. А сколько добра от той же Полетт и Михаила Ивановича мы видим! Вот и думай, что ценнее— титул или сам человек!
— Да, только необычно это! — да уж, это точно, нарушаю я порядки на каждом шагу, как это еще никто этого не заметил! А может, и заметили, но только пока молчат до поры до времени, или за моей спиной все и обсуждают, что скорее всего и происходит. Закрытое дворянское общество, состоящее из сложнейшего этикета, предрассудков, ханжества, чванства вряд ли благосклонно реагирует на все мои промахи. Но я решила жить по принципу: " Собака лает, ветер носит". Раз я не знаю, о чем сплетничают дамы, то этого для меня как бы и не существует! Но по другому я вести себя просто не могу, как не стараюсь— вылазит из меня "советская сущность", не укладываюсь в рамки эпохи!
Но Маша продолжала:
-А как Вы выстрелили! Я даже не поняла ничего!
— Это мне опять же Михаил Иванович удружил — у какого-то офицера этот необычный пистолет купил, купил, а тот из Англии привез, какой-то новый, необычный! Ты только никому про него не рассказывай, хорошо! Пусть это секретом будет!
— Конечно, крестная!
Маша примолкла и я решила, что разговор закончен, тем более мне было очень непросто излагать очевидные для женщин 21 века истины этой неиспорченной дворянской девушке, но было видно, что ее что-то еще интересует. Смутившись, она все же решила продолжить:
— Вот вы говорите, что женщина на себя должна полагаться, но что она может? Она же мужу подчиняться должна?
— Знаешь ведь как говорят: " Муж — голова, а жена— шея!" Не подчиняться нужно, а вместе все обсуждать, разговаривать. А для этого и нужно хорошо в хозяйстве разбираться, подсказывать мужу. Где-то я читала, что мужчины открывают мир, а женщины его обустраивают. Наше дело — так обустроить мир семьи, чтобы мужчина возвращался туда с нетерпением, знал, что его там любят и ждут, примут и обиходят. Особенно это нужно людям военным, после походов да тягот куда как приятно в тепле и уюте оказаться!
— Да, я заметила, как Александр Николаевич на вас смотрел, когда вы по хозяйству хлопотали! Он даже улыбаться начал, хотя всегда строго себя держит!
— Да как не быть ему строгим, когда столько людей в подчинении! Начальник и должен быть строгим, но и справедливым — не наказывать зря и больше вины, быть спокойным и ко всем одинаковым, а это так не просто!
— Это я тоже уже поняла! Даже не думала, что столько всего делать надо!
— Даже короли без дела не сидят, а уж про нас и говорить не приходится! Хоть и мечтают девушки о принцах, а потом оказывается, что столько забот с ними! И мы с ней весело рассмеялись. А я все-таки решила похулиганить ( хоть и не было пока этого слова— ирландец Патрик Хулихен (Patrick Houlihan), от чьей фамилии и произошло, как говорят, это слово, еще не прославился своими уличными драками и грабежами, это произойдет примерно в 1870 годах) и запела потихоньку, протяжно и задумчиво, как романс: " Даже если Вам немного за тридцать.." Маша так задорно смеялась после этой немудреной песенки, что я не выдержала и тоже засмеялась. А потом запела еще одну песню, которой почти всегда кончались наши дамские посиделки в школе — тоже несколько рискованную для этого времени, но такую мною любимую, которую все опять же считают народной. Но это не так — такую народность ей придал специально советский композитор Алексей Муравлёв. Впервые композиция Алексея Алексеевича на стихи неизвестного автора прозвучала в 1960 году в художественной киноленте 'Тучи над Борском' и сразу всем полюбилась:
Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему?
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему?
Целовал-миловал, целовал-миловал,
Говорил, что я буду его.
А я верила все и, как роза цвела,
Потому что любила его.
А я верила все и, как роза цвела,
Потому что любила его.
Ой ты, мама моя, ой ты, мама моя!
Отпусти ты меня погулять.
Ночью звезды горят, ночью ласки дарят,
Ночью все о любви говорят.
Виновата сама, виновата во всем.
Еще хочешь себя оправдать.
Так зачем же, зачем в эту темную ночь
Позволяла себя целовать?
Так зачем же, зачем в эту темную ночь
Позволяла себя целовать?
Виновата ли я, виновата ли я,
Виновата ли я, что люблю?
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему?
Виновата ли я, что мой голос дрожал,
Когда пела я песню ему? Я знала, что никогда не смогу спеть эту песню в кругу светских дам — слишком она по этому времени "распутная" по содержанию, но здесь, среди своих близких — а я и Дашутку уже считала такой — я заливалась соловьем и была рада увидеть, что песенка понравилась— Даша сначала шевелила губами, запоминая слова, а потом, сначала несмело, а затем все увереннее, присоединила и свой голосок к моему. Так еще одна песня, народная по сути, уйдет в люди, я только рада этому. Так, под песни и смех мы и доехали до Дорогобужа. Настроение наше улучшилось, инцидент с Вороновым несколько забылся до поры до времени. У Верочки нас уже ждали, я ей заранее написала, так что наше появление было ожидаемым. Но я заметила, что Верочка и ее муж, которые жили достаточно дружно, чем-то огорчены и дуются друг на друга. Я не хотела вмешиваться в семейные разборки, но тут сама Верочка начала разговор: — Вот посмотрите, душечка, на этого человека. У людей беда случилась, а он все одно твердит:" Это дело государственное, пусть начальники и разбираются". А сам разве не начальник? Да еще и не самого низкого ранга, что вопрос решить не может? Муж Верочки только руками развел и стал объяснять: — Ну вот сами посудите, мадам. Узнал я, как капитан-исправник, что недавно осиротела мещанская семья — загорелся дом, родители детей спасли, всех вынесли, а сами уже не успели выйти, погибли. В семье этой семь человек детей, прямо по пословице — двое мальчиков, один так совсем маленький, да пятеро девочек. И родных больше никого у них нет, они откуда-то издалека к нам приехали, только обустроились, а тут такая беда. Мы пока детей в сиротский дом определили, но там девочки отдельно от мальчиков жить должны, а те уперлись, плачут, очень просят их не разлучать, особенно малыша жалко. Вот и наседает на меня моя Вера Михайловна, чтобы я помог деткам, как мог. Помочь -то можно и нужно, только время и решение начальства ждать надо, без этого никак. По закону старших определят по ремесленным училищам, малышам найдут опекунов, а когда тем исполнится 10-11 лет, также отправят в ремесленные училища. И даже не в одном городе они будут жить. Их даже никто не спросит — хотят ли они обучатся выбранному для них мастерству. Так что никак по другому сделать нельзя. — Ну да, так уж и никак! Все можно сделать, если захотеть, а не ждать приказа! Дети и так такое горе перенесли, все в одночасье потеряли, а теперь их еще и разлучить должны. Мы бы взяли кого-нибудь из них, одного— двух, а всех взять никак не можем! Я с удивлением посмотрела на Верочку — честно говоря, я никак не ожидала от этой, как мне казалось, пустой светской дамы такого активного и очень сильного напора в этом непростом деле. И еще раз подумала, что не зря я затеваю Женское Патриотическое общество — таких Верочек, готовых делать добро, очень много, надо только их организовать и направлять. Да и идеи благотворительности тогда уже были сильны, были различные больницы, сиротские дома, аптеки, богадельни, дома для неизлечимо больных, работные дома, которые содержались не только на государственные средства, но и организовывались и финансировались частным порядком. Так что не надо думать о людях плохо, не одна я такая добродетельная тут. У меня уже оформилась идея, как решить эту проблему, я хотела предложить им жить у меня в Деревенщиках, будут помощниками и "апостолам", и Варваре. И я так и предложила: — Алексей Сергеевич, я обращаюсь к Вам как чиновнику земского суда, административно-полицейском органе уезда. Раз Вы будете решать вопрос с этими детьми, предлагаю сделать так— я выступлю опекуном этих детей и увезу всех к себе в Деревенщики. Там мы и решим вопроси и с их обучением грамоте и ремеслу, мне и отец Петр в том поможет. Там и дом уже готов, можно пока их туда и поселить. Алексей Сергеевич был очень доволен, что все так благополучно получается:— А там, как все документы оформим, мы вам и деньгами, и вещами для них поможем, с пустыми руками не отпустим. Я обязательно похлопочу, чтобы это все побыстрее сделали, не затягивали это дело.
— Верочка, довольная, даже захлопала в ладоши:
-Вот и ладно, вот и молодцы, я тоже прослежу, чтобы деток не обидели да и с дамами переговорю, соберем им по подписке средства на обустройство, да и вещи поможем купить! Вот после приема мы их вызовем и все расскажем!
Но нам надо было торопиться — времени и так много ушло, а предстояла дорога до имения Барышниковых — Алексино, так что, пообедав на скорую руку, мы поехали туда.
Глава 51. Прием у Барышниковых и организация Женского общества.
Садясь в кареты, мы решили разделиться — я села с Верочкой и ее супругом, а Машенька села с Анечкой, взяв к себе Дашутку и Груню — горничную Анетт и Верочки — пусть подружки поболтают без присмотра старших. А мне хотелось как можно больше узнать, какова же судьба будет у сирот — а вдруг мое опекунство не будет одобрено.
К тому же, к своему стыду, я очень мало знала о социальных службах России того времени, и мне было интересно услышать подробности от одного из чиновников этого ведомства. Я стала расспрашивать Алексея Сергеевича, и он, довольный, что дама заинтересовалась его службой, поведал мне, что в то время все сироты определялись в казенные учреждения и обязательно не только учились читать и писать, но и обучались какому-то ремеслу.
Я узнала, что в это время существовали народные училища — прообраз современных школ, которые появились еще при Екатерине II. Они были внесословными и бесплатными, туда принимались все дети, кроме крепостных. При Александре I прошла реформа и народные училища разделились и стали приходскими, уездными и губернскими. Приходские одноклассные училища были при приходах, в них обучении проводил священник — как у меня и Маши в имении. Кстати, опять мое упущение — я совсем не слежу, чему там обучают, стыдно — учительница называется! Только огромным грузом дел и могу оправдать такое упущение, но обязательно в следующий приезд это исправлю.
