От тихого разговора мужчин у Сея сердце сжималось . За монастырь, за свой сад... А ведь он даже не оглядел его как следует на прощанье, только схватил книгу из тайника да мешочек с семенами редких растений и убежал обратно к Микаэлю. Кто же знал, что он обратно просто не вернется?.. Об аббате мальчик старался и вовсе не думать. Так и заснул, проваливаясь в сон без сновидений — под стук колес и негромкие голоса.
Микаэль оглянулся на засыпающего Сея, и, потянувшись, накрыл его своим плащом.
— Да где меня только не ждут, брат Этьен... Вот только надо ли мне туда? Я с отцом Себастьяном едва ли виделся...
Травник умолк, задумчиво глядя на Этьена. Над полем взошло солнце, золотя макушку нахмурившегося монаха. Этьен казался совсем юным и таким растерянным, что лекарь с трудом удержался, чтоб не провести ладонью по его щеке, стирая тревогу и усталость.
— А что с братом Николаем?
— Твоими стараниями, брат Микаэль, — Этьен развел руками. — Вернее, вашими общими: ты зелье сварил, а он спер и выпил зачем-то... предварительно еще меня напоил. Ему, видите ли, было интересно, как оно действует! Но мне-то он несколько капель влил, а сам цельный пузырек выхлебал... сутки в себя не приходит уже.
Микаэль вскинулся, жестко хватая рукой Этьена за плечо и разворачивая лицом к себе:
— Что?! Как давно ты его пил? А он? Вот ведь! Моими стараниями, да?! Чужой дуростью! Привал надо делать... Мне огонь нужен. Что до Николая — ему могу только укрепляющих и очищающих отваров сварить. Противоядия-то нет... А тебе попробую что-то придумать. Если всего пару капель выпил.
— Он — почти два дня назад. Я... не помню... может, неделю назад или меньше, — Этьен натянул вожжи, останавливая и без того не больно-то резвых лошадей. — В этом тюке одеяла, если вдруг понадобятся, и одежда... о, кстати! Вам бы переодеться, братья — на самом Этьене под плащом были ярко-синие шоссы и вполне светская рубаха — голубенькая, с вышивкой. — Не ровен час, кто-то из инквизиторской братии на нас наткнется... Тем более, вы в город собрались, странно будут выглядеть монахи Валасского монастыря, спрашивающие о судьбе собственной обители, а так — скажемся купцами, и все дела. Николаевы тряпки тебе велики будут, а мои — как раз. Там еще найдется, падре нас с запасом обеспечил. Еда вон в том тючке, маленьком, котелок тоже где-то там валяться должен, клали вроде бы... Кресало найдем, а хвороста собрать надо, да.
Травник спрыгнул с телеги, подхватывая лошадей под уздцы и сводя с дороги ближе к опушке показавшегося недавно леска. Трава здесь росла поменьше, и виднелось затушенное кострище — это место явно облюбовали проезжающие купцы для своих привалов. Пока Этьен снимал нужные сумки с телеги и заботливо укрывал спящих, Микаэль распряг и стреножил лошадей, насыпав им овса из мешка, а потом снял с телеги одну из своих сумок. Открыв, задумчиво поперебирал зелья, а потом, словно решившись, достал лишь один флакон. А еще маленькую медную чашу.
— Брат Этьен! Идите-ка сюда...
— Хм... мне это точно не повредит? — подошедший Этьен посмотрел на чашу и бутылек с большим подозрением. — Сам понимаешь, я сейчас к зельям пылкой страсти не питаю. Что хоть мне грозит с тех двух капель, можешь сказать? А то брат Кристиан уверял, что оно вроде как без последствий... врал, наверное.
— Смотря с чем тебе зелье мешали и что говорили... А брат Кристиан — не лекарь. Так что пусть не судит о том, чего не знает. Зелье влияет на восприятие человека... Плохо влияет. И противоядия как такового нет... но меня с детства приучали не травиться таким вот питьем. У меня в крови стойкость эта. Я могу кровь свою с другим зельем смешать — оно все из крови твоей ненужное выведет. Только если выпьешь сейчас, где-то через час мерзнуть сильно начнешь. Надо будет тебя греть... Это быстро пройдет, но не особо приятно.
Микаэль положил ладонь на тонкий нож, притороченный к поясу.
— Так что? Лечить тебя, брат Этьен?
— С коньяком мешали... — теперь Этьен смотрел на инструментарий лекаря с еще большим подозрением. — И ничего такого, что могло бы вредно повлиять, Николай мне не говорил, кажется — ерунду какую-то про Луиса и письма. Хотел запорошить мозги падре Себастьяну и сплести хитрозлобную интригу против брата Кристиана. Не вышло... а мозги запорошить получилось только мне. Ну, он скорее по дурости, чем со зла. Слушай, Микаэль, а ты уверен, что оно вообще надо? Не то чтобы я боялся, но... Эти несчастные две капли уже наверняка сами выветрились, да и идея насчет крови... не нравится она мне, в общем.
— Ты не можешь точно помнить, что тебе говорили. И — я бы таки выпил, чтоб наверняка уж сюрпризов неприятных не было. Не бойся... Я хороший лекарь. Я не сделаю тебе плохо.
— Да я не и думаю, что ты мне плохо сделать собираешься, — протянул Этьен, с трудом удержавшись от прямо-таки напрашивавшегося на язык "Вот ты и выпей!". — Может, все-таки без крови обойдемся? Меня... я почти уверен, что меня стошнит. И тогда вся эта мучительная процедура окажется еще и бессмысленной!
— Этьен... — Микаэль тыльной стороной ладони устало потер свой лоб, на несколько секунд полностью отвлекаясь от всего мирского и просто вслушиваясь в шелест ветра и щебет птиц. За последние пару дней на голову травнику свалилось столько всего, что сил его не было больше. Он тряхнул головой, отгоняя ненужные сейчас мысли обо всем, что произошло, и опять взглянул на Этьена, все сомнения которого были написаны у него на лице. Микаэль вдруг подумал, что Этьен еще очень молод, к тому же он вряд ли часто покидал стены обители, и все происходящее должно неимоверно пугать монастырского библиотекаря. И травник осторожно, кончиками пальцев провел по щеке молодого человека, успокаивая и чуть нежа.
— Я глотну первый. Чтоб ты не думал, что я тебя отравить хочу или еще чего... И не стошнит тебя — это ж не просто кровь, а с зельем. Тебе хочется жить, не зная, что ты можешь в тот или иной момент счудить? Давай решайся да пойдем за хворостом. Есть хочется...
— Все-все, мне уже стыдно! — Этьен перехватил ладонь Микаэля, погладил, словно извиняясь. — Сейчас выпью твое чудодейственное лекарство, и действительно за хворостом пойдем. И, Микаэль... ну я правда не думал, что ты меня травить собрался, вот ни чуточки. Прости, если обидел, и не надо из-за моих капризов самому пить эту... этот напиток, чего мы будем тут сидеть и оба мерзнуть, как два идиота?
Микаэль улыбнулся, легонько сжав пальцы Этьена в своей ладони и почти сразу же отпустив.
— Как просто вас уговорить, брат Этьен!
Травник присел у телеги, доставая из сумки флягу. Потом осторожно вынул из чехла нож и хорошенько смочил его лезвие, полив самогоном из фляги. Поставил чашу на лежащую у ног сумку и, долго не думая, провел лезвием по руке чуть выше запястья — глубоко и сильно, так, что кровь ручейком побежала в подставленную посуду. Выждав, пока будет чуть больше половины, Микаэль свободной рукой сжал края раны, останавливая кровь.
— Вон в той сумке возьми, пожалуйста, отрез полотна, и банку с белой мазью. Перевязывать умеешь?
— Умею, — стараясь не смотреть на чашу и ее содержимое, Этьен полез в сумку. Вид крови как таковой не пугал бывшего библиотекаря и не вызывал у него отвращения, но знание о том, что придется сейчас с этой кровью сделать, действовало на него угнетающе. Вооружившись полотном, молодой человек споро разодрал его на полосы и довольно аккуратно перетянул рану.
— Стой, а мазь что, под повязку надо было? Ну я дурааак...
Микаэль только прикрыл глаза, ничего не отвечая. Потом, не удержавшись, все же фыркнул, срываясь на смех. И тут же вновь дотронулся до руки Этьена, извиняясь.
-Не нервничай — я позже сам перевяжу.
Травник покрутил запястьем, проверяя, как лежит повязка. Потом взял приготовленный заранее флакон, открыл и влил пару капель в чашу с теплой кровью. Все же пригубил сам, даже не морщась от неприятного солоноватого вкуса, а потом протянул монаху.
— Пей. Лучше залпом.
— Что, настолько противно? — Этьен сморщил нос, потом принял из рук травника зелье и решительно выпил — залпом, как и советовал Микаэль. Непроизвольно облизал губы, прислушиваясь к ощущениям внутри.
— Ничего, съедобно. Теперь за дровами? За час управимся, наверное.
— Вот и умница.
Микаэль забрал из рук Этьена чашу и, сполоснув водой из фляги, спрятал в сумку. Потом протер лезвие ножа отрезом ткани. Поежившись, оглянулся на телегу, где под его теплым плащом спал Сей. Солнце уже взошло, и теперь его лучи попадали как раз на спящих в телеге монахов, солнечные зайчики бегали прямо по лицу юного садовника, а тот сквозь сон пытался от них спрятаться. У него не получалось, и Сей потянулся, чуть приподнимаясь на локте, сонно зевая и откидывая плащ.
— С добрым утром! — Микаэль потянул плащ, ненужный теперь мальчишке. Здесь-то тепло, а в лесу, куда они с Этьеном собрались за хворостом, еще прохладно, — Мы в лес за дровами. А ты пока присмотри за лошадьми, хорошо?
Травник подхватил топорик и моток веревки, чтоб хворост связать.
— Пойдемте, брат Этьен?
Сей кивнул, еще не до конца проснувшись и провожая взглядом двух мужчин. Рядом продолжал спать брат Николай и мальчик только подивился, что тот до сих пор не просыпается.
Посидев еще немного, он все же осторожно завозился, чтоб не разбудить, и, зевая, вылез из телеги, потягиваясь и разминая затекшие кости. В его монастырской кровати, конечно, не пуховая перина, но и такой жесткой она не была.
Оглядевшись вокруг, мальчик рассеяно погладил лошадей по холке и вернулся к телеге, чтоб понаблюдать за спящим мужчиной, осторожно убрать прядку волос, явно щекочущую ему нос и насмешливо фыркнуть. Оглядевшись вокруг, мальчик насобирал охапку цветов, в основном ромашек, растущих на поляне, и устроился поудобней, принявшись плести венок и тихонько напевать себе под нос — чтобы дело шло быстрей. Получилось нечто очень милое, с уймой зелени и множеством белоснежных ромашек с желтой серединкой, на которых так любят гадать влюбленные девушки. Полюбовавшись своей работой, Сей осторожно водрузил венок на голову Николая и отбежал, тихонько посмеиваясь от того, что венок невероятно шел к светлым волосам мужчины.
Солнце светило сквозь нежную молодую листву, и казалось, что лес окутан золотисто-зеленой дымкой. Запах весны кружил голову, солнечные зайчики танцевали у корней деревьев, и Этьен почувствовал, как постепенно уходят из сердца тревога и острая тоска, растворяясь в птичьих голосах, запахах, пятнах света и тени. В весеннем лесу было вдосталь сухого валежника, поэтому дров заготовили костра на два-три, оставалось только донести их до места. Несмотря на активный физический труд, руки начали мерзнуть — судя по всему, это действовало Микаэлево лекарство. Надежды вернуться в лагерь до того, как зелье войдет в полную силу, не оправдались — Этьена уже слегка познабливало, пришлось, следуя примеру травника, завернуться в плащ, который страшно мешался.
Микаэль оглянулся, не слыша больше за собой шагов Этьена. Бывший монастырский библиотекарь чуть отстал, отложив связку хвороста и стараясь поплотнее укутаться в свой плащ.
— Этьен? Ты как? Все хорошо?
Травник и сам сложил две связки с сухим валежником у ног и скоро подошел к монаху.
— Этьен?..
А тот вдруг начал оседать, и лекарь едва успел подхватить молодого человека под руки.
— Этьен?! Вот же ж дьяволовы происки! Сейчас помогу... Потерпи чуть-чуть...
Микаэль, одной рукой прижимая к себе бледного, дрожащего, закатывающего глаза Этьена, второй стянул с себя плащ и укутал монаха, осторожно опускаясь с ним на траву. Обнял крепко-крепко, прижал к себе, и, дуя на виски, тихо заговорил:
— Тише... Тише... Это пройдет скоро. Мы не успеваем вернуться к телеге — так что здесь переждем. Я тебя согрею сейчас.
Обещанное травником "мерзнуть" к охватившей библиотекаря страшной слабости подходило очень и очень приблизительно. Этьен уже не чувствовал ни рук, ни ног, его трясло, перед глазами стоял туман, а голос Микаэля доносился откуда-то издалека.
Травник подхватил закутанного в плащи монаха на руки и отступил пару шагов к краю поляны, на которую они вышли. Опять присел, упираясь спиной в дерево и сажая Этьена к себе на колени. Начал осторожно, но сильно растирать ледяные ладони, то и дело грея их горячим дыханием.
— Не волнуйся... Не дергайся только... Тебе сейчас легче станет... Этьен, только глаза не закрывай! Смотри на меня! Этьен!
— Черт, как же холодно-то... — еле слышно выдохнул молодой человек. Губы его посинели, зрачки сузились, что делало желто-карие глаза Этьена похожими на кошачьи. Тем не менее, на Микаэля он смотрел и даже, кажется, видел.
— Не богохульствуйте, брат... Или — богохульствуйте, раз вам от этого легче.
Микаэль наклонил голову, сильнее прижимая монаха к себе, одной рукой удерживая его за запястья, а второй — легонько проводя пальцами по затылку. А потом поцеловал, осторожно касаясь и согревая ледяные губы Этьена.
К ладоням после энергичных растираний стала возвращаться чувствительность. Этьен начал согреваться в крепких объятиях травника... а затем его губ коснулись чужие, такие горячие и нежные, дарящие тепло и ласку. Раньше молодой человек не раз задумывался, как это — целовать женщину... или мужчину... нет, как раз о втором он старался не задумываться. Смешивать дыхания, принимать и дарить прикосновения, пробовать на вкус... что ж, теперь он знал. Знал даже то, чего знать не хотел. Поцелуй может означать нежность, симпатию, желание, слабость, любовь, любопытство... может не значить ничего или значить все. Зависит от того, кто и кого целует. Разноцветные пятна, рассеянные линии, обрывки чужих фраз и своих мыслей, холод монастырских коридоров и жар чужих объятий, прошлое и настоящее осколками мозаики сложились вдруг в картину, яркую, ослепительную и беспощадную. Этьен зажмурился в тщетной надежде, что это поможет удержать слезы.
— Этьен....
Микаэль поцеловал его опять — нежно, в самый уголок рта. А потом губами собрал текущие по холодным щекам слезы, удивленно вскидывая голову и ловя взгляд молодого монаха.
— Что такое? Так плохо?
Травник рукою отвел с лица Этьена спутавшиеся темные пряди. Все еще бледный и дрожащий, жмурящийся в попытке удержать слезы юный монах казался совсем беззащитным. Солнце, пробиваясь сквозь молодую листву, золотило смуглую кожу, бликами очерчивало тонкие черты... Микаэль приподнял ладонь Этьена и поцеловал запястье, замирая, ощущая губами как быстро бьется у того пульс.
Не ответив, Этьен спрятал лицо в ладонях. Больше всего ему хотелось сейчас перевести время назад и опять оказаться в монастыре, вернуть тот последний вечер, вернуть... впрочем, это бы все равно ничего не изменило.
Травник, так и не дождавшись ответа, лишь крепче обнял Этьена, слегка приподнимая — так, что тот уткнулся головой в плечо монаха. Ласково погладил по дрожащей спине, подул на висок, сдувая пряди, и нежно поцеловал за ушком, шепча:
— Этьен... Золотце... Тебе так плохо? Все еще мерзнешь? Слезы — от чего?
