— Рад, что ты передумала идти к тому... соотечественнику, — тем временем негромко проговорил Юншань. — Может, у вас так и принято, но это была бы ошибка.
— Я это поняла, — слабо улыбнулась Яна.
— Продолжает за тобой ходить?
— Увы.
— Может, и прав Ванди — он к тебе приставлен как охрана?
— Странно это выглядит, любимый. Это скорее присмотр, чтобы не сбежала ненароком... как мы тогда.
— "Тогда" это был вопрос жизни и смерти.
— А сейчас?
— Пока не вижу причин так думать.
— Не скажу, что ты меня успокоил, но... Любимый, я их действительно боюсь.
— Не ходи одна, — муж накрыл её руку своей широкой ладонью. У ханьцев не было принято публично выражать свои чувства к супруге, но Юншань частенько делал исключения для своей чужеземной жены. — Если я не смогу, Ляншань всегда рад тебе помочь. Или слугу с собой бери, когда идёшь куда-то. Может, это и не та помощь, которая тебе нужна, но так тебе хоть спокойнее будет.
— Отрывать вас от работы...
— Брось, Янь. Больше всего на свете я боюсь тебя потерять. Для Ляншаня ты стала матерью. Уж не знаю, как ты этого добилась, но он смотрит на тебя так же, как и старший братец. Сяолан помнит родную мать и молится её духу, но чтит тебя — угадай, почему. Про малышей и говорить не стоит... Словом, пока всё не прояснится, одна ты из дому больше не выйдешь, хоть в кузницу, хоть на рынок, хоть через дорогу к Чунпин.
В ответ Яна лишь улыбнулась: сквозь приказной тон мужа действительно проглядывал страх. У них и вправду получилась "хао" — идеальная семья с точки зрения ханьцев. Взаимная любовь и уважение, и куча детей обоего пола. Потому страх лишиться этого присутствовал у всех. Даже у детей.
На следующий день у неё была масса работы в кузнице, потому и утром, и вечером рядом был Юншань. Через день, когда прототип пистолета был наконец доведен до ума и испытан, написали записку господину тысячнику, курировавшему проект. Тот явился лично, в сопровождении двух чиновников учёного звания. Прототип, чертежи и расчёты были переданы им на растерзание и детальное изучение, после чего тысячник дал оружейникам свободный день. Заслужили. И лишь на третий день, тот самый внеочередной выходной, Яна пошла на рынок. Сопровождал её на этот раз Ляншань.
Соседки давно перестали удивляться её отношениям с детьми. Если для ханьских женщин дети — это прежде всего рабочие руки в семье, а также персоны, от которых проистекает почитание матерей как старших, то для чужестранки всё было иначе. Она сама не раз говорила, что своего лучшего друга сама родила. Так и было. Ваня всегда был ей и сыном, и другом. С приёмными получилось немного сложнее. Она вошла в семью Ли, когда они были ещё в возрасте, требовавшем кумира, образца для подражания. С Сяолан, как с девочкой, получилось наладить отношения быстрее. Ляншань поначалу относился к новой жене отца с настороженностью. Потом с почтением. И не так уж давно, когда пришёл сложный возраст отрицания былых авторитетов, она сумела и ему стать другом. Потому соседки часто видели их подолгу беседующими. Самые любопытные, вроде главной разносчицы сплетен Ван, время от времени подслушивали. Но добычей сплетниц становились лишь разговоры на темы познания мира. Некоторые при этом даже получили лёгкий культурный шок, когда узнавали из этих бесед, как они сами признавались, "о природе вещей". Откуда берутся гром и молнии. Почему солнце восходит на востоке и заходит на западе, а не наоборот, почему сменяются времена года, и так далее. Ляншань был любознателен, и, несмотря на подростковое бунтарство, подавляемое ханьским воспитанием, впитывал знания, как губка воду. На том Яна его и подловила, и теперь их отношения ничем не отличались от отношений с Ваней.
Корзинка была лёгкая — нужно было всего лишь купить зелени и специй. Но Яна шла не спеша. Дома их обоих ждала работа: ей на кухню, стряпать вместе с Хян, а Ляншаню ещё нужно наклепать новые деревянные накладки на ручки к ковшу и сковороде. А парнишка как раз завёл разговор с туманными намёками на то, как ему нравится внучка бабушки Чжан. Что ж, ему четырнадцатый год. Возраст как раз тот, чтобы начинать на девчонок заглядываться. А что? Парень будет завидным женихом, весь в отца. Начал уже раздаваться в плечах, и, судя по всему, годам к тридцати станет таким же крепким мужчиной. Но пока это ещё подросток, хоть и здорово вытянувшийся за последний год. Скоро, глядишь, её догонит и перегонит.
— Но ей-то всего восемь, — резонно возразила Яна, выслушав откровения приёмного сына. — Вряд ли сейчас можно понять, какой она будет женой и хозяйкой дома. У неё же ещё куклы на уме.
— Так и мне ещё жениться рано, — не менее резонно ответил сын. — Пока подрасту, пока отец скажет, что меня пора женить, она тоже повзрослеет. А какой она будет через много лет — достаточно посмотреть на её почтенную мать. Вот я и подумал, что раз вы будете выбирать, так чтобы знали, кто мне нравится. Чтобы семья была... как у вас с отцом.
— Это приятно, что мы с отцом для вас пример, — улыбнулась Яна. — Но именно так, как у нас, редко у кого бывает. Хотя, попытаться никому не запрещено... Уверен, что не разочаруешься?
— Сюй — хорошая девчонка, — проговорил Ляншань. — Не только в куклы играет. Она и матери помогает, и бабушке... Мама, ты намекни, пожалуйста, бабушке Чжан, чтобы не просватали её за другого. Было бы обидно.
Последнее он сказал так, словно заменил этой фразой кое-что менее учтивое: "А то как бы не пришлось этому другому морду бить". Ляншань был учтив только со старшими. Ровесников при случае "строил", как десятник своих солдат, а тех, кто возражал, поучал кулаками. "Перебесится, — говорил отец, когда Яна жаловалась на выходки сына. — Я же перебесился". Ляншань и правда чем дальше, тем больше походил на отца, а отец, если верить ему самому, в том же возрасте был таким же забиякой, и лишь потом сообразил, что может убить человека одним ударом. Только тогда и прекратил драки. Сыну пока ещё только предстояло постичь эту премудрость. Потому потенциальные женихи малышки Сюй сильно рисковали. Наверное, сын прав: стоит побеседовать за чашкой чая со старой Чжан, железной рукой правившей большим семейством. Подарочек ей поднести, быть может. А там, слово за слово, и поднять вопрос о будущей помолвке. Но сперва нужно поговорить на эту тему с мужем. Его мнение будет решающим, такие тут порядки. Хотя... Юэмэй права, когда говорит, что в семье всё решает отец, но что именно он решит, зависит от мамы.
Человек возник перед ними, словно соткался из воздуха. "Как у Булгакова..." — в разом опустевшей от мгновенного страха голове мелькнула единственная мысль. Судя по тому, как окаменело лицо Ляншаня, это был тот самый, которого он засёк на рынке: типичный такой европеец со светлыми глазами, но в тюркской одежде. Высокий, худощавый. Сдержанный в движениях, что выдавало бывшего военного. И на лице выражение снисходительного превосходства. Мягко говоря, не то, что настроило бы на дружескую беседу с этим типом.
— Долго же вы ждали, — к чести Яны стоит сказать, что пугалась она обычно сильно, но и приходила в себя очень быстро. Выбранная ею маска исполненной достоинства зажиточной ханьской женщины идеально подходила, как ей казалось, к этой ситуации.
— Я ждал приказа, — сказал незнакомец, и голос его был неприятно холодным. — Мне велено отдать вам вот это.
И протянул женщине холщовый мешочек, в котором довольно свободно болталось нечто продолговатое. Преодолев ещё один мгновенный приступ страха, Яна протянула руку. Мешочек в первый миг показался ей довольно увесистым, но это было ложное впечатление. Да, там угадывалась тяжесть металла, но не такая уж и большая.
— Отошлите парня, — незнакомец кивнул на Ляншаня. — Он здесь лишний.
— Мой сын не может быть лишним, — хмуро заявила Яна. — Если хотите что-то сказать, говорите.
— Сын, значит... — губы незнакомца скривились в брезгливой усмешке. — Ладно. Хотел сказать кое-что от себя, но раз мальчишка здесь, обойдусь. Передам только то, что можно. Вы готовы встретиться с моим начальством?
— Если найдём тему для разговора, то почему бы и нет? — холодно ответила Яна.
— Откройте посылку. Возможно, там залог того, что тема для разговора найдётся.
Шнурок на горловине мешочка был затянут очень слабо, развязать его удалось одной рукой. И она извлекла из мешочка... добротный охотничий нож с рукоятью из тёмного дерева и в тиснёных кожаных ножнах.
В первый миг она не поверила своим глазам.
Она узнала эту вещь не столько по виду, сколько по исходящему от неё теплу.
Этот нож её отец сделал для себя. Только для себя. И показывал лишь самым близким людям... Тончайший декоративный узор на булатном клинке был выложен серебром, серебром же была отделана и рукоять. Но когда Яна видела этот нож в последний раз... Тогда он выглядел совсем новым, словно только что из мастерской. А сейчас...
"Какая скотина пользовалась папиным ножом?!!"
Потрёпанные ножны — ещё полбеды. Клинок имел такой вид, будто все эти годы им вскрывали консервы и ковырялись в бетонных стенках. Булат булатом, а и ему есть предел. На рукояти наблюдались следы неудачных попыток выдернуть серебряный декор, а навершие в виде медвежьей головы кто-то заменил на грубую латунную блямбу, приблизительно подошедшую по размерам. Ещё бы: серебро с рубинами... Яна примерно догадывалась, какая скотина изувечила отцовский нож: дядюшка ведь пришёл туда с компанией. Возможно, те двое, у которых она из-под носа угнала машину, там и были. Возможно, тогда нож уже был у одного из них.
— Вы правы, — незнакомец ответил на её невысказанный вопрос. — Нужно быть последней свиньёй, чтобы сотворить такое с изделием настоящего мастера. Не переживайте. Этой свиньи уже нет в живых. Нож — залог того, что моё начальство готово говорить с вами... на ваших условиях.
— Вы их всё-таки убрали, — хмыкнула Яна.
— Поверьте, такое дерьмо и вы бы убрали с огромным удовольствием.
— Как давно?
— Полгода назад. Я. Лично.
— То есть шесть с половиной лет это, как вы выразились, дерьмо вас и ваше начальство вполне устраивало. А как стали не нужны, опасны или просто так, под залог переговоров, так сразу в расход.
— Давайте без софистики, — поморщился незнакомец. — Я бы вам тоже много чего наговорил, будь моя воля... Посмотрите в мешок, там ещё кое-что лежит.
Маленькая чёрная коробочка с белым прямоугольником энергосберегающего экрана. Коммуникатор. Детище высоких технологий. Точно такую же Яна видела почти семь лет назад, когда разведчики доставили добытую у жены Ванчжуна "шкатулку".
— Вам-то точно не нужно объяснять, как этим пользоваться, — проговорил незнакомец, напрочь игнорируя хмурую физиономию Ляншаня и его постоянные поползновения схватиться за рукоять своего ножика. — Третья кнопка, фиксированный номер. Вам — ответят сразу.
— Предпочту личную встречу, — Яна, мгновение поколебавшись, положила коммуникатор обратно в мешок и протянула собеседнику.
— Даже так?
— Даже так.
— Что ж, я передам начальству. Возможно, они также не будут против поговорить с вами лично... Всего хорошего.
— И вам того же.
Забрав мешочек, незнакомец решил больше не шокировать публику своими внезапными возникновениями и исчезновениями. Просто не спеша пошёл по улочке в сторону рынка.
— Хам и непочтительный тип, — буркнул Ляншань, проводив его недобрым взглядом.
— Согласна, — Яна почувствовала, как уходит давящий страх. Чёрт знакомый лучше чёрта незнакомого, англичане правы. Переговоры, залог... Отцовский нож, который даже в таком состоянии был ей бесконечно дорог... — Пойдём домой, сынок.
— Что это, мама? — мальчик указал на нож в её руке.
— Это... сделал мой отец, — слёз не было. Была грустная улыбка. — Его украли убийцы.
— Занятный там, на западе, способ начать переговоры — сначала убить отца, потом убить его убийц и пригласить на чашку чая, — усмешка Ляншаня сделалась едкой. — Я бы не согласился с такими говорить.
— В твоём возрасте и я бы не согласилась. Но эти типы могут испортить жизнь всей нашей семье, и потому я буду с ними говорить. Хотя бы выслушаю. Раз они снизошли до авансов и приглашений, значит, им что-то от меня очень нужно.
— Не боишься, что обманут?
— Эти — обманут обязательно. В том-то и состоит сложность, чтобы...
— ...обмануть первой?
— ...не дать себя обмануть, — усмехнулась Яна. — Что же мы тут торчим посреди улицы? Пойдём домой, сынок.
Гора с плеч? Нет. Но камень с сердца — точно.
Юэмэй оказалась права: они первыми предложили переговоры. В чём ещё она окажется права?
...У монаха было такое лицо, словно он увидел призрак.
Впрочем, и Яна тоже едва совладала с мимикой, буквально заставив лицевые мышцы изобразить приветливую физиономию. Вот уж кого она меньше всего ждала встретить на приёме у принцессы... Судя по всему, монах тоже, мягко говоря, удивился.
И, между делом, ничего хорошего это не означало.
Приближённый её величества императрицы не мог не знать, что супруга мастера Ли пришлась дочери его покровительницы по нраву. Он не мог не быть в курсе, что сегодня принцесса даёт большой приём, а значит, все её любимцы и любимицы будут здесь. Выходит, этот... святой человек был уверен, что Яна на мероприятие не явится?
Интересно, почему?
Всего пара секунд размышлений — и её словно током ударило.
"Боже мой... Юншань! Дети!!!"
О ком ещё могла в первую очередь вспомнить испуганная женщина? Разумеется, о тех, кого любит. Кто остался дома, пока она прохлаждается на великосветском приёме, где, строго говоря, по ханьским понятиям ей не место. О том, что она вполне могла ошибаться в своих предположениях, Яна не подумала.
Тем не менее, она взяла себя в руки и нашла силы более-менее спокойно досидеть до конца церемонии. При этом даже ухитрилась немного привести мысли в относительный порядок и отметить, что принцесса весьма тактично держит монаха при себе, не давая ему перемолвиться словом ни с кем, кроме себя любимой. Это был весьма любопытный момент. Но странности ещё не закончились. По окончании приёма принцесса Тайпин пригласила нескольких человек на неофициальную часть вечера, распустив прочих по домам. Прочие, почтительнейше кланяясь, поспешили покинуть дом её высочества. Практически у всех был собственный выезд — повозка или носилки — и сопровождение из слуг или бедных родственников. У Яны не было ни того, ни другого. Теоретически она должна была, как после прежних приёмов, послать служанку с запиской мужу. Сегодня она собиралась сделать то же самое. Но нешуточная тревога за близких — это такая штука, которая заставляет делать глупости даже весьма рассудительных и неглупых людей. Именно глупость Яна тогда и сделала.
Чанъань — город строгой, чрезмерно логичной планировки. Он был построен в полном соответствии с ханьскими представлениями о мироустройстве, где круг был символом Неба, а квадрат — Земли. Город представлял собой правильный квадрат, окружённый высокой и толстой стеной, и чётко разграниченный на маленькие квадратики кварталов. Тот квадратик-квартал, где жили богатые ремесленники и мелкие чиновники, располагался довольно далеко от дворцов знати, недалеко от образовавшегося пару десятилетий назад мусульманского квартала, населённого в основном выходцами из Персии и принявшими ислам ханьцами. Несмотря на явную немилость императрицы и политическую напряжённость последних лет, местные почитатели пророка Мухаммеда не чувствовали себя изгоями. Даже не попытались обнести свой квартал стеной, как в Гуаньчжоу — мол, там это от погрома не спасло. Если недовольные соседи захотят, всё равно вломятся, зачем же нести лишние расходы и попутно демонстрировать и без того раздражённому населению столицы свою враждебность. Для защиты от воров достаточно городской стражи, а если немилость хуанди примет крайние формы, от этого не спасёт ничто... Потому в исламском квартале, к слову, почти не было видно посторонних. Ханьские купцы, ведшие легальные дела со своими мусульманскими коллегами, старались появляться здесь днём. Городская стража, состоявшая по большей части из тоба, бдила круглосуточно. Посыльные и слуги, разносившие письма, с наступлением темноты тоже исчезали с улиц. А вот женщин в том квартале видели крайне редко. Жёны и наложницы, матери и дочери купцов безвылазно сидели по домам на женских половинах. Служанки выбегали за покупками с утра, стараясь завершить свои дела до полудня, да и те скользили вдоль стен и заборов, стараясь быть как можно незаметнее. Если мужской части обитателей квартала хотелось приятно провести время вдали от многочисленной семьи, они старались делать это в соответствующих заведениях, которые располагались в других кварталах. И появление на улице куда-то спешащей женщины в дорогом шёлковом платье, да ещё поздно вечером, стало событием из ряда вон. Тем более, что с наступлением темноты бдение стражи несколько ослабевало: за это стражникам немного доплачивали. Притом, не воры, а сами купцы — сделки ведь бывают самыми разными, в том числе и весьма деликатными.
