Больше двенадцати часов я не отходил от постели Шиона, исцеляя его раны. Описывать весь процесс я не буду. Не думаю, что кому-то будет интересно выслушивать отчет какого-то целителя о проделанной работе. У бывшего апостола было сотрясение мозга, множественные ушибы и гематомы по всему телу, отбита почка и некоторые другие органы, как я говорил ранее, ушиб челюсти, трещины в паре ребер и сломана пара пальцев на руках... и это был лишь краткий список увечий. Я не мог поверить, что с такими травмами Шион мог самостоятельно ходить и даже хоть как-то, но говорить и осмысливать происходящие вокруг события. А если посмотреть на то, что его держали в казематах храма не один день, и избивали регулярно, то это вообще чудо, что он не умер еще до начала казни. Может его насильно поили целебными отварами, чтобы он случайно не отправился в загробный мир раньше срока? В одном я убедился точно — все люди одинаковы, будь то апостолы или обычная городская стража... Если они знают, что заключенный обречен на смерть, то выпускают на нем весь накопившийся пар. Такое отношение к другим меня всегда выводило из себя. Человеколюбие, сострадание, альтруизм — почему эти понятия обесценились в нашем обществе?
И честность. Теперь люди врут даже самым близким, которые искренне желают им только добра. Я так устал от лжи Петры и от чокнутых священнослужителей, что когда стал раздевать Шиона, чтобы подготовить его к операции, уже ничему не удивился. Даже тому, что возлюбленный племянницы оказался девушкой. Для целителя пол, вероисповедание не имеет существенной разницы. Если лекарь будет заморачиваться по поводу того, девушка на его операционном столе лежит иль парень, то упустит драгоценное время, которое может стоить пациенту жизни.
Для себя решив, что после того как я спасу жизнь этой девицы, устрою допрос с пристрастием Петре на счет ее нетрадиционных вкусов, я полностью погрузился в процесс исцеления. Томительные часы ожидания для других, для меня пролетели в одно мгновение. Но как только жизнь моей пациентки была спасена, я, накрыв ее простыней и сверху своим теплым шерстенным плащом, обессилев, рухнул как подкошенный на дощатый пол. В подсобке благодаря племяннице было тепло, некогда толстые длинные свечи догорали, грозясь в любое мгновение погаснуть, а стоявшая в тазе мутная вода, которой я избавлял тело бывшей жрицы от грязи и засохшей крови, ловила блики пламени, нервно дергаясь от сквозняка.
Мои глаза слипались после многочасовой операции, внутри царила опустошенность, но не такая, какая бывает после оков, а другая — сладкая истома, тесно переплетенная с чувством выполненного долга, согревающая душу, заставляя наливаться тело свинцом. Оно отправляло мое сознание путешествовать по миру грез, отодвигая все проблемы и вопросы на второй план. Я и не заметил, как уснул у постели больной, устроив свою голову на свежей, пахнущей душистым сеном простыне...
Мне снилось, что я с упоением душил Его Преосвященство, а после сеанса душения хорошим пенделем отправил старика в незабываемое путешествие в бездну Ямы Неверующих. Вдруг внезапно у меня в руках оказалась огромная шоколадка, но не успел я даже развернуть лакомство, как с небес спустилась Великая. Она пожурила меня за то, что я с ней не поделился шоколадом, и попыталась отнять плитку. Я возмутился такой наглости и стал с ней о чем-то рьяно спорить. Не выдержав давления со стороны этой страшной женщины, которая прямо тянула свои загребущие ручки в сторону моего шоколада, я, не мудрствуя лукаво, сбросил и ее в колодец. Пускай лучше попытается отнять у Настрревиля его любимую кружку чая, чем мой шоколад. Издав победный клич и для профилактики обругав на эрейском шокированных апостолов, я нетерпеливо развернул золотистую обертку и с наслаждением надкусил плитку, как вдруг...
Проснулся я от того, что кто-то легонько прикоснулся к моему плечу. Я сразу подскочил на месте, не совсем понимая, где я нахожусь. Мое сознание все еще пробовало на вкус отвоеванное лакомство. И почему, когда я кого-нибудь исцеляю, мне всегда снятся бредовые сны про шоколад? От резкого пробуждения что-то тяжелое и теплое упало с моих плеч. Я, убрав с глаз мешавшие волосы, сонным взглядом посмотрел на пол — это было Серое шерстяное одеяло. Неужели Петра накрыла меня, пока я спал?
В комнате было светло, через маленькое застекленное окошко возле потолка пробивались солнечные лучи. Тело после отдыха в неудобной позе затекло, и теперь у меня ныла спина, а ноги неприятно покалывало, возвещая о том, что кровь наконец-то пробралась к отлежанным конечностям. Я зевнул подтянувшись. Нет, пора прекращать практику сна вне удобной постели. Мне надоело постоянно гадать, где я сейчас, и разминать затекшие конечности.
Похоже, я спал, используя вместо подушки свои руки — правая щека и рука были непривычно горячими. Протерев кулаком свои сонные глаза и еще раз заразительно зевнув, я посмотрел на импровизированную кровать, сделанную из ящиков. На меня внимательно смотрели ярко-голубые глаза моей пациентки.
Я поперхнулся на Середине зевка, смущенно улыбнувшись девушке. Нда, а мне везет. Теперь она запомнит на всю жизнь сонную неопрятную мордаху своего целителя. И когда кто-нибудь будет упоминать о Никериале Ленге, перед ее глазами будет всплывать нечто беловолосое, зевающее во весь рот.
Шион внимательно смотрела на меня, укрытая по шею теплым плащом. Она, открыв свои обветренные, потрескавшиеся губы, сухим голосом спросила:
— Я все не могу понять, сон ли это?
— Что? — нахмурился я, еле встал на ноги и отряхнулся от пыли. Голова от недосыпа и переутомления нещадно болела, ломило спину — я стал чувствовать себя как какой-то дряхлый старик. Сейчас бы выпить бодрящее зелье или завалится спать в свою уютную постель. — Почему ты так решила?
— Ничего не болит... я... я не хочу просыпаться, — чуть не плача проговорила девушка, умоляюще смотря на меня, будто я был каким-то маньяком. Я вздохнул. Сколько раз я уже сталкивался с таким взглядом и не перечесть. Физическое тело можно исцелить быстро, а вот душу... с покалеченной душой все намного сложнее. Душевные раны, которые ей причинили в казематах жрецов, будут затягиваться очень долго, да и затянутся ли они вообще? Странная штука память. Наш мозг лучше всего запоминает моменты из жизни, которые были насыщены яркими эмоциями, такими как любовь, радость, гнев, боль... страх. И не поверишь, что крошечный гиппокамп, часть головного мозга, похожая на морского конька, может навсегда разрушить твое представление о мире...
— А ты не спишь, — спокойно улыбнулся я растерянной бывшей жрице и подошел к ящику, на котором лежала фляга с водой. Петра унесла тазик с водой, положив вместо него флягу и накрытую тряпкой тарелку с едой. Взяв флягу, я присел на корточки перед своей пациенткой. Придержал ей голову, позволив маленькими глотками отпить воду. Бывшая жрица жадно глотала жидкость, будто не пила много дней. — Теперь все будет хорошо.
Напившись, она, глубоко задышав, блаженно прикрыла глаза. А Шион — водохлебка — выдула почти всю флягу, оставив мне водички на дне. Я вздохнул — ладно, попью позже.
— И правда — не сон, — впервые искренне улыбнулась яркоглазая девушка. — Вкус воды настоящий.
— Точно ничего не болит? — учтиво осведомился я, отложив флягу в сторону.
Я захотел было дотронуться до девушки, чтобы проверить ее физическое состояние, но она вдруг резко перехватила мою ладонь, сжав кисть в тиски. Ее лицо на мгновение исказилось от гнева и злости, обещая мне медленную смерть, если я до нее дотронусь хоть пальцем. Но через пару томительных секунд пациентка отпустила руку так же резко, как и схватила.
— Простите, — извиняюще попыталась улыбнуться она. Подняла свою тонкую руку, по-новому смотря на ладонь. — Я... не знаю, что на меня вдруг нашло. Мне... я просто не хочу, чтобы вы до меня дотрагивались.
— Все ясно, — вздохнул я и, встав с корточек, сел на ящик. Я был знаком с таким поведением. Мой наставник по целительству, магистр Гарриус, объяснял это как посттравматический синдром. Когда я только учился, проходя практику в госпитале, сталкивался с такими пациентами. Шион просто боится, что я причиню ей боль, что буду избивать ее, как те палачи, до потери сознания. Сейчас самым лучшим выходом из ситуации будет не упоминать при ней события прошлых дней. — Хорошо, тогда давай просто поговорим. Без осмотра. Тебя ведь устраивают простые разговоры?
Яркоглазая девушка коротко кивнула, внимательно смотря на меня.
— Для начала познакомимся. Меня зовут Ник. Как ты уже, наверное, догадалась я целитель и по совместительству дядя твой... гм... подруги Петры. А тебя ведь зовут Шион?
— Петры? — на мгновение удивилась она, но через секунду фыркнув, лукаво улыбнулась. — Не знала, что у нее есть такой симпатичный молодой дядя. Да, меня зовут Шион, у моего папы была на удивление богатая фантазия. Я люблю прогулки под луной и свежую выпечку... красть из кухни храма.
Я усмехнулся. Точно, она с племянницей два сапога пара. Неудивительно, что они за такое короткий промежуток времени сблизились. Ну, хотя бы она пытается шутить, а не впадает в апатию. Это факт меня радует, значит, у нее крепкие нервы, и организм избрал верную тактику исцеления покалеченной души.
— А теперь расскажи мне о том, как ты сейчас себя чувствуешь.
— Главное, что мне больше не больно, — искренне улыбнулась она. — Не очень удобно лежать, хочется повернуться, я чувствую, как мое тело затекло... Когда я пытаюсь пошевелиться, по телу проходят мурашки, как вспышка тока... Непривычно... О, еще чуть не забыла, у тебя... давай сразу перейдем на "ты", у тебя Ник, очень колючее одеяло. Все жутко чешется.
— Это... км... не одеяло, а мой плащ, — смущенно пробормотал я, отвернувшись, когда девушка особо не церемонясь, стала чесаться под одеялом, в блаженстве растянув улыбку на пол лица.
-Да? Но это сути не меняет... у-у-у-у... какой он все-таки колючий.
Исходя из слов девушки, можно сделать вывод, что организм у нее крепкий, смог быстро усвоить мою энергию. Я, конечно, не слишком ей верю, что у нее ничего не болит — таких чудес медицина еще не знала, но выглядит она лучше. Болезненные оттеки спали, цвет кожи поменялся с Серого на нежно-розовый, нет кругов под глазами, синяков. Говорит она бойко, постоянно улыбается, руки двигаются, пальцы функционируют нормально — физическое состояние больной можно считать удовлетворительным. Только вот взгляд у нее, несмотря на показное веселье и радость, затравленный.
Вдруг входная дверь открылась и в комнату вошла моя племянница. Шион вздрогнув от резкого звука, с любопытством стала осматривать первую посетительницу.
Петра тихонько прикрыв за собой дверь, удивленно посмотрела на нас. Увидев мою пациентку, лицо племянницы просветлело, она чуть не плача от радости кинулась к кровати.
— Шион! Я так рада, так рада, — сказала волшебница дрожащим от волнения голосом, после повернулась ко мне, в ее глазах стояли слезы. — Дядя, я всегда знала, что ты самый лучший!
Она крепко меня обняла, пытаясь одной рукой унять льющиеся против воли слезы. Девушка, всхлипывая и одновременно смеясь, говорила мне какие-то слава благодарности, клялась в вечной любви и повторяла другие несуразные фразы, какими благодарят за помощь целителя люди. Я, немного послушав ее счастливый бред, отпрянув от удушающих объятий, строго посмотрел в глаза этой маленькой лгунишки.
— Ты мне солгала, — сухо произнес я. Улыбка племянницы вмиг померкла. Я был на нее зол. Сколько можно мне врать? Сколько можно меня использовать? — А я тебе верил, Петра. Ты меня сильно разочаровала.
Я встал с ящика, и направился к двери. Сил моих больше не было слушать это лгунью и слушать ее увертки. Моя душа ныла от боли, которую мне причинила Петра. Она ведь моя крестница, дочь моего лучшего друга — самого близкого и дорогого для меня человека. Я всегда, даже если против нее будет целый мир, буду ее поддерживать, помогать, если она обратится ко мне за помощью. Но больше всего на свете я не люблю, когда мне лгут, я предпочитаю слышать горькую правду, чем сладкую ложь. Я верил ей, я слепо верил моей маленькой племяннице, и она меня так жестоко обманула. И от этого на моей душе сейчас было погано, мне казалось, что будто мне всадили кинжал в спину.
Я свою работу сделал, я сполна выполнил свое обещание — Шион спасена, ей больше ничего не грозит. Меня теперь ничего не удерживало в этом прогнившем изнутри "святом" городке.
— Постой! — крикнула Петра, схватив меня за рукав робы. — Да, я лгала. Признаю. Но у меня на это были причины...
— Какие причины?! — перебил я девушку, сверля ее грозным взглядом. Ну вот, началось. Теперь она будет снова лгать... Как мне все это надоело. — Какие причины? Хотя бы сейчас не лги! Прошу, не надо разочаровывать меня сильнее.
— Ты бы не спас Шион, если бы знал, что она девушка! — крепче сжимая рукав, упрямо посмотрела на меня дочка Фила.
— Петра, я, конечно, не одобряю твой выбор, и вообще отношусь негативно к таким нетрадиционным отношениям, но...
— Какие такие нетрадиционные отношения? — возмутилась бывшая жрица. Я удивленно посмотрел на свою пациентку. Только не говорите мне, что крестница и в этом мне навесила лапшу на уши. — Я и Петра просто подруги. Красавчик, я, конечно, притворялась мужчиной, но не настолько же!
У меня как будто камень с души упал — моему другу не придется сообщать, что его дочь предпочитает девушек. А я уже было поверил в то, что Риэл оказался настолько плох, что Петра навсегда разочаровалась в мужском роде. А что, было бы забавно посмотреть на его выражение лица, если бы я сообщил ему эту "потрясающую" новость.
— Если бы я сказала тебе, что хочу спасти подругу, причем жрицу, ты бы никогда не согласился, — вздохнула Петра, отпустив мой рукав. Умоляюще посмотрела на меня, надеясь, что такое оправдание сможет удержать меня в этом городе еще на пару часов. — Тем более нельзя было чтобы хоть кто-то узнал раньше срока, что Шион девушка. Это поставило бы ее жизнь в еще более Серьезную опасность.
Я, немного поразмыслив, решил повременить со скорой отправкой домой. Любопытство пересилило обиду на племянницу. Да и по своей натуре я человек отходчивый... бываю иногда.
— Почему?
— В апостолы берут только мужчин, — вздохнула Шион. Я и Петра повернулись к кровати. — Считается что женщина — это греховный сосуд, притягивающий к себе демонов. И если жриц еще как-то, но терпели, то священные войны Великой должны быть непогрешимы душой и телом. Я с детства мечтала стать апостолом. Мечтала служить Богине Элисень, беречь мир от демонов и зла, что скрывается в Сердцах людей. Я с легкостью прошла все испытания чтобы стать войном Великой — до изнеможения тренировалась, часами медитировала, неустанно молилась прося Богиню дать мне сан... но вот только была одна проблема — я по воле Пресветлой родилась не того пола.
— И ты притворилась мужчиной? — вздохнул я. Глупая девчонка. И что ей так нетерпелось положить свою жизнь на алтарь религии? Не понимаю я этих фанатиков. Какой резон служить Богине и губить зря свою молодость? Она же простой человек, ее жизнь так скоротечна, не лучше ли ее потратить на хорошую цель, а не на религиозные бредни?
