— Во-во... Так, если на старую подстанцию, — то это следующий поворот. Только... плохое это место, товарищ из комитета. Если вам туда надо, то — без меня.

— Дрейфишь? — Деловито осведомился старший лейтенант. — Это ты правильно. Если возникла необходимость проявлять героизм, значит, что-то было плохо организовано. Но у нас все организовано хорошо, и сматываться тебе покуда рано...

— Прости, конечно, товарищ из Комитета, я доверяю нашим органам, и все такое, но тут усомнюсь: в Решетовке ничего такого организовать нельзя. Тут можно либо войсковую операцию, либо просто ничего не выйдет.

— Не в курсе ты, Примкнувший, новейших тактических примочек. Давно действительную служил, — если служил, конечно...

— Я — попросту сужу. Все пятиэтажки, — он начал загибать пальцы, — все подвалы, все чердаки. Канализация опять же!

К этому моменту они, незаметно для него, успели свернуть к Старой Подстанции.

— Э-э... — говорил, же, — не пойду.

— Не ссы, — угрюмо ответил старший лейтенант, — прорвемся... Между прочим, — сейчас поворачивать назад, — ничем не лучше, чем двигаться дальше. Один хрен.

— Много ты там навоюешь, — прошипел Т. Щепилов, мертвой хваткой цепляя его за рукав, — один-то.

— Советский человек, — механически ответил старлей, кидая поспешные, какие-то последние взгляды на обстановку, — никогда не чувствует себя одиноким. Потому что с ним рядом всегда находится вся его могучая Родина, весь многомиллионный советский народ. А лучших сынов, — и дочерей, — советского народа, служащих в Органах, — он продолжал монолог, поспешно сдвигаясь боком вперед по направлению к подъезду ближайшего здания, — ближайшего и к подстанции, — всегда гора-аздо больше, чем это кажется с первого взгляда... — И прошипел. — Чего застыл? Деру!!!

В голосе его было что-то такое, что заставило чиновника немедленно, не задавая вопросов и не вступая в дискуссии, подчиниться. Они карабкались по ступенькам, бросая по сторонам опасливые взгляды, поневоле стараясь как-то приглушить поспешные шаги, но мертвое здание все равно отвечало гулом не то, что на каждый шаг, — на каждое движение. Лестница была пошире стандартной и вообще отличалась следами дешевой, из обвалившейся ныне алебастровой лепнины, роскоши, столь характерной для общественных зданий времен конца пятидесятых. Это, — чувствовалось, потому что увидеть что-либо в скудном свете, падавшем через крохотные оконца, было почти что невозможно. Угадывались дверные проемы, ведущие куда-то через две площадки — на третьей, на "полуторном" этаже, угадывались в темноте неудобные, широкие перила, Щепилов молча удивлялся той наглости, с которой прет наверх гэбэшник, — откуда знать, на самом-то деле, что и кто может ждать их в темноте совсем рядом со Старой Подстанцией? — но тот, очевидно, все-таки что-то знал. Поднявшись на самый верх, на техническую площадку, он уверенно нащупал в темноте низенькую дверцу, обитую облезлым железом, и распахнул ее в еще большую темноту коморки, из которой оставался уже только один выход, — на крышу. Они нашли ее по тонким щелям, через которые сочился свет, и Нахапетов осторожно открыл ее, почти наткнувшись на направленный ему в грудь толстый ствол. В первый момент Щепилов, ослепленный светом дня и шедший вторым, только и сумел разглядеть оружие, руки в коричневых перчатках с обрезанными пальцами, да настороженные глаза, как будто бы висящие в воздухе, и только потом глаза сумели распознать громоздкий силуэт человека, держащего автомат в руках. Красно-бурый, в неопределенных разводах комбинезон сливался со ржавой, некогда выкрашенной суриком крышей так, что делал незнакомца почти полным невидимкой. Щепилов — едва не отшатнулся от неожиданности, а вот старший лейтенант только быстро, мимолетным движением скрестил руки перед грудью, ладонями к себе, снова развел их в стороны и вполголоса произнес:

— Пальмира. Отзыв?

— Хара-хото. Прапорщик Дубинин.

— Старший лейтенант Нахапетов, — он кивнул в сторону какого-то громоздкого предмета, располагавшегося на краю крыши и тоже прикрытого пятнисто-бурым полотнищем, — пулемет?

Прапорщик отрицательно мотнул головой.

— УСС. Двенадцать и семь...

— Тоже верно.

— Товарищ старший лейтенант, — проговорил невидимка низким басом, настойчиво, но с извиняющимися нотками, поскольку требовал чего-то от старшего по званию, — переоденьтесь... Тут они, знаете, тоже, — он мотнул подбородком в сторону, — где, укрытое маскировочным полотнищем, угадывалось лежащее на боку человеческое тело, — не дремлют. То ли бдительные такие, то ли вообще пронюхали чего...

— Слышь, прапорщик? Ты б нам настроил, а? А то, сам знаешь, практики мало...

— Есть!

Он вынул из какого-то мешка два серых комбинезона и склонился над ними, подкручивая что-то на поясных пряжках, и ткань костюмов темнела, светлела, меняла цвет, шла крупной или редкой рябью, подчиняясь его движениям, пока не стала точным подобием той, в которую был задрапирован прапорщик. Облачившись и проследив за облачением бестолкового штатского, Нахапетов спросил:

— Ты тут давно?

— С пяти утра.

— И как вообще?

— Особой активности не наблюдается. А вы чего пешком?

— Так было задумано.

— А этот с вами зачем?

— А вот так задумано не было. Эй, Примкнувший, — смертью храбрых пасть — хочешь?

— Послушайте, — нервно отозвался представитель Исполнительной Власти, — почему вы все время называете меня "примкнувшим"?

— Это из давно минувших времен: "Примкнувший к ним Шепилов" — Шепилов — Щепилов — невелика разница...

— Товарищ старший лейтенант, — а там есть чего? Вдруг пустышку сосем?

— Не должно бы, Дубинин. По имеющимся сведениям, он ходит сюда, как на службу. А нам, знаешь ли, — не врут. Даже если очень хочется. Но мы все посмотрим. Прям щас. Невооруженным взглядом видно, — он показал на трубчатую конструкцию на крыше Старой Подстанции, — так называемую "холодную" антенну. Это штука недешовая даже для нас, куда попало ее не втыкают. А вот сейчас, — он достал из портфеля "СУБ — "ВГМ", так называемое "изделие БМК12СУ", — мы на все посмотрим глазом вооруженным...

Будучи Надлежащим Образом подключено, изделие было самым страшным тактическим оружием в истории, за исключением, может быть, — может быть! — ядерного тактического оружия. Нахапетов развернул свернутый в рулон экран, и тот сразу же превратился в жесткую прямоугольную пластину, на которой высветились разноцветные заголовки функций. Комбинация, — и на экране появилась карта ближних окрестностей Подстанции, малиновые огоньки — личного состава на крышах и в очищенных подъездах, группами, белесо-зеленые, гораздо более многочисленные, — "голубей", чуть ли ни главных действующих лиц предстоящего действа, располагавшихся где попало, лишь бы повыше. Комбинация, — четыре столбика белесо-зеленых цифр, в одну из которых он, не выбирая, ткнул. Экран мигнул, показывая картинку окружающего, как воспринимала его крохотная телекамера "голубя". После нескольких не вполне удачных попыток, старший лейтенант приноровился и повел крохотную машинку более уверенно.

На экране появилось перекошенное изображение Четвертого цеха, громадные окна доверху заложены неряшливой кирпичной кладкой, вдоль стен, — валы строительного мусора, что было само по себе непонятно, — кому, собственно, понадобилось выбрасывать все это на улицу из заброшенного помещения? Да и окна к чему бы закладывать доверху... почти доверху. Нахапетов осторожно, ведя машинку вдоль стен, через верхний угол оставленной сверху полуметровой щели направил ее внутрь, готовясь переключить диапазон, но это, в общем, не понадобилось. Да, неяркий, да направленный исключительно внутрь, — но свет тут был. Соответственно было и что освещать: почти всю середину необозримого пространства цеха занимало некое подобие коробки без торцевых стенок, гигантский параллелепипед из чего-то вроде пленки, натянутой на каркас, длиной сто пятьдесят, шириной — в сотню и высотой по меньшей мере пятьдесят метров. У ближней к объективу стенки стоял самый обыкновенный стол, за столом виднелись две мужских фигуры, откинувшиеся на спинки стульев, а на столе — виднелась какая-то снедь. Сквозь пленку пробивался тусклый свет и быстро, необыкновенно ритмично, совершенно бесшумно метались смутные силуэты, и в такт этому движению мельтешили прозрачные, как от велосипедных спиц, тени на полу.

Освещение было почти идеальным для того, чтобы от стен — наблюдать за середкой зала, оставаясь невидимым: очевидно, — тут старались сделать так, чтобы никакого света не было видно снаружи, явно рассчитывая, что никто посторонний сюда попросту не подойдет, поэтому старший лейтенант переместил "голубя" таким образом, чтобы можно было через открытый торец наблюдать внутренность "коробки". Вдоль прозрачного, как из проволоки сплетенного, хрупкого с виду каркаса деловито сновали по штангам и аркадам какие-то устройства, и каркас на глазах одевался паутинной, призрачной пока еще плотью. Тут он подыскал машинке подходящее местечко, и она, подогнув под корпус треногу штатива, намертво вцепилась в бетон острейшими алмазными крючьями и замерла, только едва заметно поводя "головой", состоящей из нескольких сортов линз.

Нахапетов вытянул из специального гнезда "СУБ" крохотную трубку:

— "Лес", я "Заря"...

— Ну, я "Лес" — чего шепчешь-то?

— Товарищ полковник, — вы?

— Нет, Индира Ганди! В чем дело?

— Включите картинку, пусть спецы посмотрят...

— У-у-у, — злобно взвыл при виде картинки на экране привлеченный в качестве эксперта директор НПО "Гравис" Федор Иванович Зелот, — да что ж это делается такое, граждане, а?

— В чем дело-то, — спокойно осведомился полковник КГБ Несвицкий, как бы ни ближайший помощник Гаряева, — вы не молчите!

Но эксперт только махнул на него рукой, не отрываясь от экрана.

— Пресвятые угодники, царица небесная, — частил он заунывно, с картавостью характерной никак не менее, нежели пейсы, — крест святый... Да как же это, Спасе?

— Вы тут, — внушительно сказал полковник, — не на молебне, между прочим! Дело говорите!

— Он хочет сказать, — перевел Керст, молча наблюдавший за происходящим, — что мы наблюдаем за работой сооружения, называемого "драй-объемом". "Драй" в данном случае — отнюдь не "два" по-немецки, а "сухой" по-английски. А вот что там делают... Федор Иванович, — что скажешь?

— Если я не ошибаюсь, — голос его дрогнул, — эти... Эти мер-рзавцы делают "скитальца". — Керст присвистнул и уселся в кресло. — Вот только "скиталец" этот, боюсь, круизного класса... Это ж что ж они... сколько ж они... Это надо немедленно пресечь!

— Может быть, — отчеканил Несвицкий, — мне кто-нибудь все-таки соблаговолит объяснить, что там происходит и к чему эти пр-ричитания! Или мне обращаться к товарищу генерал-лейтенанту?

— Сейчас-сейчас, — вежливо откликнулся Керст, — это ведь сформулировать надо надлежащим образом... "Скитальцами" у нас называют нечто вроде самолетов с предельно облегченной конструкцией. Понимаете? По-настоящему предельно. Каркас — монолитная фигура из непрерывной балки, пустотелой и с переменным сечением, благодаря чему где нужно — работает на сжатие, а где нужно — на растяжение. Все это опутано паутиной из бездефектной нити и сверху оклеено пленкой в пять соток толщиной. Пропеллер монокристаллический, относительно большого диаметра и с увеличенным числом лопастей, молекулярно-декомпактизированный во внутренних слоях. ЭХГ алокального типа, — то есть элементы его заодно играют роль элементов конструкции, — со степенью прямоточности не менее семидесяти процентов, — Несвицкий — кивал, либо делал вид, либо и впрямь соображал чего-то, хотя, по Режиму, и не должен бы, — так называемое "полукапиллярное" хранение топлива и, соответственно, сорок-пятьдесят процентов степень капиллярности в подаче. Роль пусковых конденсаторов выполняют ячейки каркаса, а электроника — навита по спирали вокруг конструкционных нитей, запараллелена и многократно дублирована. Без экипажа эта конструкция даже при дневном свете напоминает просто-напросто тень, ни один радар не видит ее в упор, но экипаж тоже можно упрятать за отражающими плоскостями, расположенными под углом, укрытыми под поверхностью и тоже сетчатыми. Если модель на крейсерском пролетит над вами ночью, на высоте в двести метров, вы, скорее всего, не услышите ничего. Пустую машину размером с "Ан — двенадцатый" вы запросто отбуксируете, куда требуется, вручную. Соответственно этому дикая сложность разработки и композиции. Очень, очень дорогая получается вещь.

— А мораль?

— Резонный вопрос. Уже по моему занудному описанию вы могли сделать вывод, что речь идет о конструкции сугубо экспериментальной, предназначенной для комплексной отработки сразу многих м-м-м... новых конструктивных решений. Эта экспериментальная модель дважды облетела вокруг земли без посадки и дозаправки, со средней скоростью четыреста пятьдесят, затратив, таким образом, около семи с половиной суток.

— Бывают еще, — глухим голосом добавил Федор Иванович, — "квази-скитальцы".

— Совершенно верно, — Керст вежливо наклонил голову в сторону его спины, — возможны и осуществимы конструкции, где внедрена только часть перечисленных конструктивных решений. Из соображений большей скорости или грузоподъемности.

— Или боевой живучести.

— Совершенно верно, — слегка поклонился Петр Карлович, — а в данном случае мы имеем дело с чем-то, по мнению Федора Ивановича весьма напоминающим "скиталец"... Или квази-скиталец. Установить это точно может только вскрытие.

— Товарищ полковник, — позвал Зелот, по прежнему не отрываясь от экрана, — ваш человек не может как-нибудь показать крышу цеха? Ага, во-во-во... прямо над "объемом"... Так и есть. Петр Карлыч, — взгляните, там проем в гектар и раздвижные створки...

— То есть, насколько я понял, у вас ничего подобного пока что нет?

— Это относится к категории сведений, — не моргнув глазом, ответил Керст, — имеющих строго секретный характер.

— Значит, — это слизано у вас?

— Насчет этого мы можем ответить уверенно: ни в коем случае.

— А теперь я приведу пару рассуждений, а вы меня поправите, если я ошибаюсь... Если не вдаваться в подробности, то "круизер" — это такой большой "скиталец" на который можно взгромоздить несколько тонн груза вместе с теми, кто будет этот груз сопровождать, и срулить, к примеру, в Штаты так, что этого никакой радар сроду не заметит. — Он оглядел находившейся с ним директорат, никто ему вроде бы не возражал, и полковник продолжил. — На подобную вещь можно пойти либо от великого хамства, порожденного полнейшей безнаказанностью, либо от великой нужды, когда большой груз непременно надо переправить сразу, а значит — скорее всего речь идет о комплекте чего-то такого. Верно?

— Ну, если оставить в стороне незначительные детали и шероховатости, то — не лишено. Весьма.

— Того, что мы видели, уже более, чем достаточно для начала сколь угодно решительных действий, но меня сейчас больше всего интересует даже не это: вы можете мне сказать, — это они или не они?